Лю-у-уди! беззвучно закричал я на всю Лубянку. Дайте, ну дайте же опору! Я зде-есь!
Откликнулся сержант-гаишник, пузанчик в серой униформе. Поднявшись с земли, он непрерывно, как заводной, делал под козырёк.
Я достал бумажник с рублями и баксамилюбимыми двадцатками с президентом Джексоном:
Скорей, скорей, вся сдача твоя.
Но коротыш купюры не взял, рука его так и дёргалась к фуражке. Гаишники не берёт? Чёрная фантастика.
Но вот жвачное заинтересовалось. А, братец, похоже, ты просто очумел от звукового удара. А зелень-то любишь, по ручонкам вижулюбишь. И что ты мне суёшь? Проку-то мне от палки твоей полосатой. Точно, блин, очумел.
А что же мой спецназовец? Тот, из «Антикиллера»? Презрительно улыбаясь, он подошёл к нами мигом ухватил жезл. Вернулся на место, в другой руке у него оказался нож. Я узнал бы его из тысячи: финка Белого. Та самая.
Чёрный спецназовец срезал кусок от полосатой палки. Надо же, я-то полагал, что гаишные жезлырезиновые, двойного назначения. Оказалось, дерево. Стружка падала на асфальт, спецназовец изредка поглядывал в мою сторону. Нехорошо поглядывал. Значит, не обошлось.
Отбросив исструганный остаток, гоблин развернулся ко мне. Финку он держал как надо: рука вперёд, лезвие прямо и чуть вверх.
Следите за его бёдрами, вспомнилось из другой жизни. Его бёдра начали разворот, то самое начало разгона. Спецназовец не торопился, утрируя вращающее движение, повторяя многократно, как делал Белый. Но теперь это был не Белый. Чёрный человек. Живой механизм смерти.
Какая же я лёгкая добыча! Почти обезноженный, идеальная мишень. Господи, но я же совсем не готов! Семья не знает, и «Сошейте мне бронежилет», всплыли в памяти смешные слова маленького сына.
Вижу, как, сидя на железной скамейке, хватаюсь за грудь, бессильным мешком валюсь на землю; люди проходят мимо, мимо; развелось этих бомжей, скоро в Мавзолее ночлежку устроят; да нет, одет вроде прилично; значит алкаш, небось раньше такого в Москве не допускали; щупают пульспусто; вызывают «Скорую»; моё бездыханное тело увозят; всё ясно: инфаркт; неясно другое: отличная кардиограмма за неделю до этого.
Взглянул исполнителю в глаза: давай уже, хватит кошек-мышек. Чёрное тело, закрутившись до упора, взвилось, как распрямившаяся тугая пружина; раздался страшный, резкий крик: ийЯ!!! - крик перешёл в свисти через секунду звон разбитого стекла со стороны Провала.
Я я живой.
И боль в колене ушла.
Спецназовец помог подняться сослуживцу, ещё одному; и вот они все на ногах, и все на одно лицостатисты.
От меня до Провала метров двадцать: десятьдо и десять за канатом. Важное скрывалось там, за срезом шахты, и чтобы разглядеть, нужно приблизиться вплотную. Но почему путь перекрыт канатом?
А, будь что будет. До каната осталось три шагавоздух над ним заструился. Ещё шагтрос раскалился и, вспыхнув, перегорел. Дымящиеся концы упали на асфальт, открывая проход к Провалу.
Рёв Океана стих. Из Провала доносился низкий подземный гул, от которого дрожала земля. Десять метров до обрыва, а шагов получится двенадцать. Закрыл глазавперёд. Раз, два, три семь, восемь одиннадцать, двенадцать «Ложки нет», вспомнилась «Матрица», и тут же: «Готов ли ты увидеть то, что должен?»
Не поднимая век, двинулся дальше.
Морская пучина дышит едва слышно.
От далёких звезд доносится рвущая душу мелодия: Брамс, третья симфония, аллегретто. Изумрудные льдинки катятся по звёздным лучам, сливаясь в цепи; гирлянды расходятся веерами, соединяясь в узоры неземной красоты. Льдинки подтаивают, скользят аквамариновые капли, золотистыми искрами ниспадая в ручьи и реки. Речушки переливаются бирюзовыми цветами, журчат на отмелях, звенят порогами, гудят водопадами; божественные цвета и звуки плывут в Океан. Океан дышит потоками, вбирая их в себя; вздымает грудьи обрушивается вниз, отдыхает и вновь наполняется.
Реки иссякли, слышно лишь тяжкое дыхание Океана. Над Провалом вырос полукруг радуги.
Открыл глаза: радуга исчезла.
У самых ног Океан катит пенистые волны. Справа, возле самой стены шахты, раскачивается огромный, с телефонную будку, стакан. На треть заполне прозрачной жидкостью спиртовый дух доностся оттуда. От верхнего края гранёной посудины отколот приличный кусок. Понятно, финкой.
Волны достигают верхнего края стакана, но тот пока держится. Значит, не всё потеряно. Однако вода прибывает, и медлить нельзя.
Стакан со спиртом или водкой болтается в Океанечто бы это значило? А, блин, СОЛЯРИС! Точно, Солярис
Грохнуло внезапноя даже вздрогнул. Над водной поверхностью взметнулся столб водына волнах появился золотистый шар. Размером с футбольный мячи крутится, как бешеный.
Что это, буй? Но он вращается свободно, не удерживаемый ни тросом, ни якорем.
Снова выстрелба-бах! и столб воды. Ещё гром, и опять фонтанище. И снова, и ещё! На волнах вертятся уже пять «выкидышей», последний вдвое больше остальных.
Шары замедляют вращение, на них проявляются какие-то знаки. Но прочитать не удаётся: волны бросают сферы, как щепки.
Знаки, непонятные знаки Что-то мелькает подобное. И так лихо закручено Да вот же оно«МЕНЭТЭКЕЛФАРЭС»!
Конечно, «МЕНЭТЭКЕЛФАРЭС»! Изречение, начертанное необычным образом. В похожую передрягу попал вавилонский царь Валтасар. Пируя с вельможами, для питья он умыкнул сосудыво идиот! из святилища дома Божьего в Иерусалиме. И в разгар веселья появилась загадочная рука. Она-то и написала на стене таинственные слова: МЕНЭТЭКЕЛФАРЭС.
У Валтасара сердце ёкнуло, и повелел он мудрецам срочно расшифровать дацзыбао. Не одолели. Выручил иудейский пророк Даниил, перевёл с арамейского. Дословно получилось: исчисленовзвешеноразделено царство твоё. Дескать, крандец тебе, Валтасар. Так оно и вышло. В ту же ночь Валтасара убили, а царством его завладел Дарий, царь персов.
Только мне-то к чему эти намёки на Валтасаров пир? По всему получаетсязнак беды, беды после шумного веселья. Плохо дело.
Постой-ка, СОЛЯРИС и ВАЛТАСАРкомбинация, и неслабая. Через неё в Академии на второй уровень можно выйти М-да, второй уровень. Раньше бы прыгал от радости, а теперь Дожить ещё надо, до Академии-то.
Другой вопрос: как состыковать столь разные темы«Солярис» и «Менэ-Тэкел-Фарэс»? Кто же тот вселенский ди-джей, что сотворил такой хитрый коктейль? Одним бы глазком взглянуть
Угу. Как там у классика:
Глазом учёный приник к микроскопу,
Микроб изучая.
Делает то же микроб,
Глядя с другого конца.
С шарами прояснилось, но это лишь носители. А вся сутьв знаках. Какой-такой смысл в них запрятан? Вникать придётся самому, мудрецы-консультанты мне по штату не положены.
Мелькнула тень со стороны Провалана водную поверхность упала рамка, похожая на бильярдную. Волна тут же стихлапленённые треугольником золотистые сферы колыхала лишь лёгкая зыбь.
Рамка ужималась, переходя из треугольной формы в полый тавровый профильбукву «Т» с широкой полкой и ножкой потолще. Внутри полки уместились четыре одинаковых шара, в ножке застрял шар покрупнее. Вращение шаров притормозилось Сейчас, сейчас
На крайнем слева шаре, чёрным по золоту, проявилась буква «Т»; и на самом правомтоже «Т». На нижнем, солидном шарестранная, не наша буква Нет, это цифра«2». А предпоследний шар помечен буквой «С».
Второй слева всё крутится, но разгадать уже можно Тост, что ли? Второй тост, за что мы с Белым пили? Убей, не помню.
Наконец замер и последний шарпод буквой «Е». «Е», а не «О»! А слово, что скрывалось ТЕСТ! Стоп. С двойкой что-то не так, слишком велика для номера теста. А тогда что? Да оценка же, двойка.
Так вот что скрывалось за стаканом! Я не прошёл какой-то тест. Садись, два.
Раздался сухой щелчок, шары и рамка вспыхнули, завоняло горящей серой. Похоже щёлкнуло, когда сгорел Железный Феликс. И да, тогда мелькнуло про понты.
Стакан закрутилсябыстрей, ещё быстрее; верхний край раскалился докрасна; образовавшаяся воронка затягивает стакан. В разинувшую круглый рот глубину стаканище рванул, как торпеда. Точно, стакан с водкойнаше секретное оружие класса «поверхностьглубина».