Пойдем покурим? также неожиданно парировал Ким.
Хах, ну пойдем.
Они переместились на скользкую террасу: парящие на морозе снежинки плавно опускались и, нетронутые, застревали в угасшем зареве ее кудрявых, темно-рыжих волос.
Поехали ко мне? уставившись хищным взглядом на свою спутницу предложил Ким.
Я думала оставить это для второй встречи, выдохнув облачко клубничного пара, игриво улыбнулась Иванна.
Второй встречи может и не быть, Ким улыбнулся в ответ. Ни прошлого, ни будущего не существуетесть только настоящее.
Девушка смерила Кима взглядом:
Поцелуй меня. Как будто правда любишь. Как будто не забудешь на следующий день.
Игра набирала обороты. Ким прикоснулся к её холодным, слегка обветренным губам: аккуратно, нежно, словно боясь порвать тонкое, бархатное крыло бабочки. Возможно, потому что и правда не хотел её забывать. Глотнул её ароматчудный коктейль из кремов и шампуней, духов и блеска для губаромат её тела. Поцеловал. Отольнул от неё.
Иванна довольно улыбнулась:
Закажешь такси?
***
Ким все чаще бежал от реальностиупивался всем, чем только можно. Завязнув на два года в болоте этого бесцельного, глупого и совершенно никому не нужного брака, он наконец, вырвался из него.
Ким не хотел быть с этой девушкой, не хотел становиться её мужемно старательно убеждал себя в обратном. Потому что в глубине души понимал, что онане его. Нет, она не была «сукой» или «стервой», «страшной» или «фригидной». Она была прекрасной женщиной. Но не его. Просто они были чужие люди. Ты всегда понимаешь, сложится ли у тебя с человеком что-либо с первого взгляда. Понимаешь, но обманываешь себя, обманываешь егоне хочешь услышать эту истину. Ведь одиночество всегда дышит в затылок.
А поэтому ограничиваешь себя планкой, выше которой прыгать просто не хочешь. Не замечаешьа, скорее, боишься признаться, что эта планка вообще есть. Хватаешь за руку первого, кто через неё перемахивает. Забываешь все свои мечты и закрываешь глаза на цели. Отрекаешься от своего идеала, отрекаешься от дороги на него, отворачиваешься от дороги к нему, запирая его где-то глубоко в себе, запрещая даже притрагиваться, думать о том, что к нему можно прикоснутьсязаменяешь идеал копией: более безвкусной, бесцветной, простой. Набиваешь душу удобоваримым сублиматом, который успокаивает лишь своим наличием. И в целом то, всё хорошо Но ты чувствуешь. Что где-то в глубине души лежит его прекрасное мраморное тело.
Они не кричали, не изменяли друг другу в тайнепросто вышли из этого брака, молча: израненными и немного более онемевшими. Без злобы, без истерикидаже с какой-то едва тёплой благодарностью за опыт. Но глотнув пьянящего воздуха свободы, Ким начал думать, что жизнь проскальзывает сквозь его пальцы, всё быстрее и быстрее, как бы он не старался ухватить её, не оставляя вообще никаких следовдаже кровавых мозолей. И поэтому теперь Ким, как голодный ребенок, тянул в рот всё, что виделпрежде всего, это касалось женщин.
Одна из них стояла рядом. Машина пронесла их сквозь эпохи: вековые доходные дома сменились панельными грядами, величественные соборы, что строились не одну сотню лет, отделанные разноцветным мраморомнаспех слепленными, аляповатыми торговыми центрами, отделанными дешёвым цветным пластиком. Ким жил на южной окраине Петербурга.
Иванна рассматривала холсты в тёмной спальне:
Это твои работы?
Ну, дасмущённо ответил Ким.
Похожи, улыбнулась Иванна.
На кого?
На тебя, сказала девушка плюхнулась на кровать. Ведь в картине художника всегда есть частичка его души, правда?
Ким поспешил за Иванной: упал рядом с нейпотянулся к манящим, горячим губам. Попробовал. Затем еще: аккуратно, нежно. Она легонько оттолкнула его своей маленькой изящной ручкойтак, чтобы он упал на спину, затем перекинула ногу и села сверху: искрящийся, переливающийся блеск её глаз был виден даже в темноте.
Их губы и языки двигались в беззвучном диалоге любовниковони целовались: целовались жарко, без всякой грязи. Девушка разила его своими поцелуямипокусывала: аккуратно, не сильноиграла, смеясь и улыбаясь.
Ким овил руками ее горячее, плотное тело: казалось, он обнимал живой мрамор. Запустил руку в ее волосы, откинул головунежно приложился губами к ее шее. Девушка вздрогнула и испустила прерывистый вздохноги её свело. Затем запустил руку ей в джинсыпальцы коснулись ягодиц, тонкого кружева трусиков.
А-та-та, Иванна отольнула от его губ и игриво погрозила Киму пальчиком. На самом деле, я здесь за другимуже, вообще-то, говорила тебе об этом. Проводишь даму?
Брось, ты уже уходишь? заканючил Ким.
Не расстраивайся, у меня есть для тебя подарок, девушка спрыгнула с кровати и вышла из комнаты. В прихожей зажегся свет.
Ким вышел в коридорего спутница уже стояла одетая.
Держи, она протянула Киму большой белый конверт. Такси уже подъехало. Рада знакомству, художник.
Дверь захлопнулась и Ким вновь остался один в большой тёмной квартире. Он научился относиться к неудачам философски. Разбирать, почему девушка не ответила на сообщение или не легла с ним в постель было пустой тратой временив 90% случаев причина была не в нём. Он отпускал их также легко, как и находил. Но в этот раз Киму захотелось влюбиться. Поддаться иллюзиям, что будущее всё-таки существует: повооброжать о том, что могло бы быть.
Ким прошёл на кухню, бросил конверт и думал было открыть бутылку иванного вина, но передумалвместо этого уставился в холодную чернь окна.
Своей изящной ручкой Иванна тронула тончайшую струну где-то в глубине кимовской душии теперь она вибрировала, издавая едва слышимую мелодию: назойливую и неприятную.
«Зацепила. Не прошла на вылет»
Спутница скрылась в чреве «Соляриса». Машина растворилась в сумраке ночи, оставив после себя лишь два горящих красных глазавскоре пропали и они.
Ким знал, что звук этот рано или поздно сведёт его с ума, а за одним глотком обязательно последует ещё один. Он не остановится, пока не выпьет всё до последней каплинесмотря на то, что потом обязательно будет плохо. Фантазии разобьются и мелкие осколки снова будут резать душу, оставляя неприятный зуд.
«Одна девушкаодна ночь. Никак иначе» осёк себя Ким.
А затем открыл ноутбук, подрочил на фотки Иванны в Инстаграме и лёг спать.
Глава 5. Ленинград, 1989 год
Михайлюк петлял широкими коридорами со сводчатыми потолками, словно герой шпионского фильма, который пытается сбросить «хвост». Отчасти, это было правдоймужчина действительно пытался поскорее уйти с работы, чтобы избежать одной неприятной встречи. Он вёл себя словно нашкодивший пятиклассник, что никак не соответствовало его статусу: полностью этого низкого, лысоватого и кругловатого мужчину звали «Михайлюк Николай Евгорович, Директор института НИИ акушерства, гинекологии и репродуктологии имени Д. О. Отта, член-корреспондент АН СССР, д.м.н., профессор».
Ласковый свет лился из вытянутых полуовальных окон. Белые пологи докторского халата Михайлюка, накинутого на серый костюм, развивались, пока он семенил короткими ножками по терракотовой мозаике здания, которое не без гордости носило звание советского Научно-Исследовательского Института. Но по стати сооружения было видно, что корни его куда как благороднее и аристократичнее. Своим сдержанным изяществом, скамьями из тёмного дерева и светильниками под сводчатыми потолками, напоминавшими чаши факелов, он, скорее, напоминал не то древний французский собор, не то не менее древний английский университет.
Вырулив на финишную прямуюдо главной лестницы оставалось рукой податьМихайлюк начал набирать скорость, уже чувствуя во рту хмельной привкус пива, который он будет распивать здесь неподалёку, в чебуречной на Шестой линии, пока прохладный летний бриз будет обдувать его лысину.
Николай Евгорович! голос Бурмистрова разбил все грёзы в пух и прах.
Михайлюку иногда казалось, что инженер знает какие-то потаённые ходы в университетестоль внезапным и неожиданным часто было его появление.
Николай Евгорович! Бурмистров подбежал к Михайлюку. Туфли так и не просохли после вчерашнего дождя и немного хлюпали. Вы подумали над моим предложением?