Стельмах пожал плечами, обронил ненавязчиво:
Цоха.
Что за Цоха?
Цховребов. Настоящий джигит. Марс и Апполон в одном лице, резюмировал Стельмах с едкой усмешкой.
Не пойдет, произнес я тоном, не терпящим возражений; хачей мне еще не хватало.
Стельмах занялся покусыванием нижней губы. Сосредоточенно содрал всю корку, наконец, нехотя выдал:
Надеюсь, я не смертный приговор подписываю. Горбатый хорош.
Младший сержант Горбунов?
Так точно. Как-то мы на Рассохе в засаду попали. Два часа отбивались, пока подмога не пришла. Горбатый придумал, как усилить сигнал рации и связался с базой. Потом всю дорогу меня на себе тащил. Потрепало меня тогда неслабо. С виду Горбатый безобиден, но в бою преображается. Марс, иттить его
Уговорил. Найди его и остальных. Я к Седову, ждите меня у оружейного склада.
Есть!
«На жопе шерсть», додумал я привычную армейскую остроту. Настроение упало. Припять, наверное, кишит артами, но ведь не только ими. Не зря же превратилась в страшилку, которой пугают ночью у костра. Это когда и на «Агропроме» несладко.
Дегтярев был все еще у Седова. Разложили на столе карту Припяти, что-то горячо обсуждали. Один угол карты придавливала кружка горячего кофе. Его пил капитан, когда хотел встряхнуть мозги. «Чтобы механизм работал слажено, шестеренки необходимо периодически смазывать», объяснял он.
Товарищ полковник, разрешите?
Дегтярев качнул головой. Седов заметил в моей руке бумагу, воскликнул:
А, список! Давай.
Капитан разгладил листок, взглянул на корявые строчки, сощурил глаза, кивнул сам себе, отрывисто бросил:
Хорошо. Гудериан вас ждет. Товарищ полковник, а как же аномалии?
Обо мне забыли. Я тихо выскользнул в коридор, приник ухом к двери.
Не волнуйтесь, мы учли ошибки, мягко заверил Дегтярев. Вертолет снаряжен электроникой, реагирующей на скачки атмосферного давления, изменения электромагнитного поля. Пилот у нас опытный. Прорвемся.
Что если при посадке вас атакуют?
Мы ведем наблюдение со спутника. Крупных скоплений монолитовцев не обнаружено. Видимо, Стрелок изрядно потрепал их.
И все же. Достаточно одного монолитовца с гаусс-пушкой
Капитан. Поверьте, все предусмотрено. Мы сядем. Возможно, группа вернется в полном составе, если ваши солдаты будут меня слушать.
Я услышал приближающиеся шаги, выпрямился и направился к лестнице. По пути встретился дневальный. Солдат нес капитану документ на подпись.
Я спускался на первый этаж и обдумывал услышанное. «Возможно, группа вернется в полном составе». Прозвучало так, словно мы собирались на свидание с Дьяволом. Вовремя я отправил письма. Господи, проследи, чтобы брат исполнил обещание, позаботился о моих девочках, если я
Во дворе дозиметристы заканчивали работу. Пруты с флажками торчали из земли, как надгробья. Небо затянуло унылой грязью. В водосточных трубах тоскливо завывал ветер.
К складу я подошел с похоронным настроением. У Гудериана горела всего одна лампочка, над столом. Гудериансама прагматичность. Он знал свое царство до последнего шнурка. Зачем жечь лишнее электричество? Заведовал Гудериан всем, что складировалось: оружием, обмундированием, съестными припасами. Конечно, всякий солдат считал необходимым подружиться со столь многообещающей личностью, поэтому кладовщика окружал преимущественно позитив. Возможно, от него талия немца и распухла, как глобус.
Халло, трух, приветствовал Гудериан с улыбкой во все тридцать два. Сетоф сфонил. На фойну сопираешься?
Похоже на то, ответил я мрачно.
Гудериан изобразил словоохотливую физиономию и шутливо спросил:
Сколько отфесить, герр Островский?
Чего?
Металла, герр Островский, удивленно пояснил немец и расхохотался.
Я сохранил кислую мину. Гудериану повезло. В силу своих этнических качеств, его сочли прирожденным каптерщиком. За пределы базы не посылали. Сиди себе, расти пивное пузо. Вспоминали о нем только по мере надобности. На его месте я бы давно протоптал тропинку за стену, прочесал бы близлежащую территорию на наличие артов.
Напор у тепя фнушительный. Капитан распорятился не скупиться. Терши, Гудериан опустил на стол бельгийский автомат FN F2000, или «феньку», как ласково называли его военсталы. С это теткой тыгроза монолитовцев.
Сверяясь с запиской и сыпля остротами, немец выкладывал передо мной подарки. Родимый «вальтер» чуть не облобызал.
Гуд, меня щас стошнит, честно признался я.
О, лейтенант, не фолнуйся ты так. Тсэла путет твоя сатнитса. С вами Техтярефф.
Я взвесил в руке пистолет, попросил поменять затыльник рукояти. Мои толстые пальцы не укладывались в канавки. Это сейчас русские парни похожи на дистрофиков. В моем поколении еще сохранилось нечто от былинных богатырей.
Гудериан исполнил просьбу оперативно, посмотрел поверх моего плеча и воскликнул, разведя руки:
А, пополнение! Лейтенант, стафь потпись, та я саймусь тфоими орлами. Фот, молотса. Так, пойцы, все умеют стрелять? засмеялся только Гудериан. И што фы фсе такие унылые? Как у фас гофорят? Фыше нос! Та! Костюмы у фсех в порядке? Чинить некогтатам нофый.
Остальных Гудериан снарядил почти таким же арсеналом, только автоматы выдал дешевле«Грозу». В любом случае нас вооружили до зубов, причем лучшим из того, что имелось на складе. Лишнее подтверждение важности возложенной на нас задачи.
Памятуя наказ Седова, я тщательно проверил снарягу, чем вызвал у немца глубокую обиду. Гудериан следил за вверенными ему вещами, как швейцарский часовщик за часами.
С каких пор Гутериан утратил товерие? возмутился немец.
Доверяй, но проверяй, старик. Не хнычь, сказал я и хлопнул кладовщика по плечу.
Не в Майями едем, проворчал Стельмах, осматривая затворный механизм автомата.
Так, у всех все работает? громко спросил я. Отлично. Идем в казарму, сдаем в оружейку и обедать. До скорого, Гуд.
Wer nicht wagt, der nicht gewinnt! крикнул немец вслед.
Хоть я в школе изучал немецкий, смысл сказанного Гудерианом остался для меня загадкой.
Чего это он отчебучил? взыграло в Гноме любопытство.
Кто не отважен, тот не выигрывает, сухо перевел Горбатый.
Посмотрел бы я на его тучную задницу под обстрелом, проворчал Стельмах. Товарищ старший лейтенант, есть догадки, что мы забыли в Припяти?
Пока нет. Наша задача: во что бы то ни стало сохранить жизнь полковника. Зачем и почемуне ваша головная боль.
Треснул, рявкнул грозовой разряд. Мы дернулись в сторону и тут же разразились матом. На бордюре сидел-скучал Бабич, кидал камешки на газон, за поставленную дозиметристами оградку. На каждый бросок неустанно огрызалась «электра». Я вспомнил мать и прамать Бабича и отослал его в помощь наряду по столовой.
В казарме мы заперли снарягу под замок, а сами с мыльно-рыльным инструментом протопали в умывалку. Кто выполнял инструкции для галочки, небрежно и по своему усмотрению. Я же выполнял их с точностью до секунды. Сказано намыливать руки дваждынамыливал дважды. Сказано мыть минуту и две соответственновремя выдерживал. Лишние радики мне ни к чему. Больной, я семью не накормлю, не защищу.
На выходе из умывалки висел своеобразный дозиметр, упрощенный. Всего одна кнопка. Жмешь, подносишь к нему вымытые руки, смотришь на табло. Если руки «грязные», снова растираешь серый порошок в обильную пену, трешь, трешь обозначенное время, смываешь с неменьшим усердием, сухо-насухо вытираешь и проверяешь фон. Естественно, для большинства это слишком муторно, долго и сложно. Я в их число не входил, за что за спиной меня называли Енотом. Их счастье, я не обидчив.
После обеда мы вернулись в казарму за снаряжением. Вертолет еще не прибыл, нам выпало свободное время. Хотел написать жене да так и замер с поднесенной к бумаге ручкой. Я собирался в Припять, словно в последний путь. В таком состоянии напишешь еще что не так. Женщины, они чувствительные. Прочтет Люда, подумает, будто я прощаюсь, станет метаться по дому, плакать Нет, брат дал обещание, он словами не раскидывается. Это у нас семейное. Если что С какими мыслями я иду в Припять!
Я вытащил за цепочку крестик, поцеловал, закрыв глаза и прося Божьей помощи, сжал крепко. Ну, с Богом!