Немного поплакав, она вобрала в себя слёзы, проглотила комок в горле и тяжело, прерывисто выдохнула. С каждым её вздохом и выдохом она слабела. Из неё выходила жизнь прямо на глазах.
Вдруг она начала дышать совсем-совсем прерывисто и из последних сил обратилась к музыканту:
А рай точно есть?
Точно. Есть, сказал он.
Медсестра, до этого всё время находившаяся рядом, обхаживающая пациентов, закончила с одним из них и ринулась к койке, у которой сидел Павел.
Она потрогала лоб девочки, обожглась, но иначе, будто не от тепла, а от холода, пощупала что-то.
В конце помещения раздался голос, кто-то звал её.
Девушка наклонилась к музыканту и прошептала:
Кажется, всё. Отнесите её к главному врачу, пусть посмотрит и скажет, что делать. Мне нужно бежать.
Его губы задрожали.
Её снова позвали и она ринулась на голос.
Павел продолжал держать руку девочки, а та уже не плакала. Склонилась как-то неестественно на бок и последние слёзки стекали по щеке, окропляя белую ткань.
Внутри у Паши всё затихло, спряталось, съежилось, потяжелело вдруг внезапно. Так же как тогда, когда он вспоминает о родителях.
Он осторожно выпустил её пальцы из своей руки, взялся за край одеяла и сдёрнул его.
Девочка, до этого момента прятавшаяся за белёсой тканью, теперь обнажила своё тело.
Кожа, стягивающая кости. Кости, впивавшиеся в койку. Будто на кровати лежала не девочка, не человек, а груда палок, потускневшее и рассыпавшийся отголосок человека.
И другая рука, за которую Павел не держал её. На другой руке неестественно скручено-сжатые в агонии тонкие пальцы.
Он, боясь прикоснуться к ней так, что её тело рассыпется, протянул к ней руки. Собрал груду костей и прижал к себе как нечто сокровенное и дорогое.
Паша шёл вдоль коек, огибал одну за другой, пробирался сквозь стальнопрутный лабиринт белых кроватей, время от времени утыкаясь в тупики.
Он шёл молча. По его щекам катились слёзы.
Никто на него не бросил даже беглого взгляда.
Наконец-то он вынырнул из этого переплетения, врезался в стол, за которым сидела женщина. Главный врач.
Он позвал её тихонько, та обернулась, тоже бегло, как и все, почти не глядя, посмотрела в его сторону.
А, эту? Направо.
И дальше уткнулась в какие-то бумаги.
А он стоял и ждал, когда она осмотрит её. Скажет что-нибудь. Выпишет есть побольше супа, поменьше выходить на улицу или вообще не выходить, а главное, выздоравливать.
Но врачиха молчала.
Черкнувши ещё пару строчек на своих бумагах, она будто заразилась мыслями Павла, услышала звон в его черепе, снова оторвалась от своих дел. Осмотрела чуть внимательнее его и эту груду костей, которая лишь отдалённо напоминала ребёнка. И сказала:
Ну, что смотришь своими мокрыми глазами? Смерть. Труп. Причина: истощение. Направо.
У Павла внутри всё ещё сильнее потяжелело. Скрутилось что-то тигровым питоном и тоненько пожирало само себя.
Он повернулся и пошёл направо. Там лежало несколько тел. Просто лежало, сложенные друг к дружке.
Паша знал как это происходит и знал как обращаются с людьми после их смерти. Знал, что их вот так вот складывают весь день, а вечером отвозят в тележке хоронить.
Но сам лично никогда этого не видел и видеть не хотел. Больно было как-то смириться с этим. А ещё больнее было в этом участвовать.
Он уложил её аккуратно рядом с остальными, посмотрел на неё ещё немного.
Надеюсь, ты сейчас в раю, бросил он ей и направился к выходу.
На улице Павел упал на колени и разрыдался.
* * *
Город.
Маленький оплот всего человечества. От семи миллиардов остались лишь жалкие крохи. Всего несколько тысяч жизней, и тем суждено умереть холодной смертью.
Когда мир сковала пурга, люди покинули свои прежде уютные дома. Покинули города. Оставили всё то, что возводили и оберегали веками.
Холод отвоевал и отнял у них всё.
Почти всё.
Они двинулись на север, чтобы найти то, что могло спасти их. Что могло дать им надежду пережить очередную аномальную бурю. Пережить нескончаемую и нещадную зиму. И они нашли.
Генератор под номером шестьдесят семь. Это число инженеры обнаружили после на одной из главенствующих деталей.
Вокруг генератора был построен Город.
Последний оплот человечества. Последний шанс сразиться с холодом.
* * *
Из окутавшего его сознание омута начали выплывать обрывки реальности. Они шли беспорядочно и сплетались с галлюцинациями.
Вдруг мужчина ощутил какую-то встряску. Ещё одну. И ещё. Это были шлепки. Шлепки по его лицу. Кто-то приводил его в чувство.
И каждая такая пощёчина выбивала из него как из ныряльщика воздух. Не было сил прятаться в этом омуте, нужно было выныривать.
И он вынырнул. Открыл глаза.
Его, лежачего и распростертого на снежной глади, окружало несколько фигур. Трое человек, укутанных не менее плотно чем он, со снаряжением, уровень которого превосходил уровень его снаряжения в разы.
Они вытащили его из-под снега, чудом оказавшись рядом и услышав его крик о помощи.
Один из них, судя по всему главный в отряде, протянул руку. Бросил сквозь ехидную улыбку:
Везунчик.
Глава 2 | Фамилии
Архангельск
Температура 0° по Цельсию
Паспорта?
Взял.
Деньги?
Взял.
Билеты?
Да взял, взял.
В каком отделе?
Ну а-а-а
Ага, а говоришь «взял». Куда бы мы щас уплыли без билетов? Вот они, на полке, балбес, он отвесил сочный подзатыльник сыну.
Гриша-а! Протянул женский голос последнюю гласную букву.
Ой, дорогая, ты уже вернулась?
А я и не собиралась в туалете пять часов сидеть, она фыркнула. Это так, к твоему сведению.
Ах да, прости. Просто обычно ты именно столько и сидишь. Но, изволь извинить за преждевременные выводы, в этот раз ты превзошла саму себя: сидела на толчке все десять часов.
Так, послушай-ка меня
Хватит! Они оба замерли и устремили на него свои удивленные взоры. Пожалуйста! Перестаньте оба. Нам нужно уходить.
Паша прав, цокнув язычком, заговорила его мать. Вы все вещи собрали, мальчики? Десяти часов хватило?
Хватило, на улыбку жены он ответил фирменной ухмылкой.
Заключив временное и весьма шаткое перемирие, они вдвоём похватали несколько сумок, в которых покоились их пожитки, и вышли в коридор.
Павел, разминувшись с ними, дал им пару секунд на то чтоб пошептаться. Опять мама отчитывала папу за рукоприкладство. Говорила ему что-то вроде:
Не бей его по голове. Это вредно для ребёнка!
А он ей отвечал:
Чего? Какой ещё ребёнок? Детина вон какая!
Он музыкант! Приглушённым шёпотом крикнет она. Нельзя его по голове. Если так сильно хочется, то себе по башке дай. Может поймёшь
А может тебе?
Павел вышел в коридор и присоединился к этой парочке, прервав их разговор и, скорее всего, очередную их драку. В руках у него был увесистый чемодан с основной кучей вещей, а также самыми необходимыми: паспорта, деньги, билеты.
Его мама бросила резкий точно лезвие взгляд на мужа. Возьми, мол, у ребёнка чемодан.
Отцовский взгляд стал твёрдым как скала. Не буду, мол, сам справится.
В этот раз камень победил ножницы. Впрочем как и всегда.
Паша бросил беглый взгляд на комнату. Никаких тёплых чувств он к ней возыметь не успел, это был самый обычный из самых обычных гостиничный номер. С цифрами два и четыре на двери.
К тому же уже третий по счёту, в котором Паша вместе с семьей останавливался.
Те же шторы, те же кровати, тот же вечно пыльный, грязный пол.
«Чем больше номеров я пробую на вкус, тем они становятся всё скучнее и скучнее», думал Павел.
Но следующий номер обещает быть особенным. Наверняка не удобным, но особенным. Ведь это будет каюта громадного дредноута, корабля, двигатель которого основан на новейшем механизмепаровом ядре.
Парень освободил одну руку и захлопнул дверь, нырнул ключом в замочную скважину и дважды повернул.
С родителями он снова разминулся: их голоса отдалялись, они ворковали уже довольно спокойно и о чем-то своём, снова заставляя сына плестись за ними хвостом.
Вдруг его мама пронзительно закричала. Бросившись наутёк от неизвестной опасности она лбом чуть не продырявила дыру у отца вместо носа.