Почему же, Антон быстро и с необходимой силой нажал на первую попавшуюся клавишу и литера стукнула о валик. Раздался щелчок, и станина сдвинулась влево. Все в порядке. Просто ударять надо сильнее. Это тебе не «клава» от компа. Никакой нежности. Хотя, и перегибать тоже не стоит.
Девочка стукнула по нескольким клавишам.
Так и пальцы отбить можно, пробурчала она и, отвернувшись от машинки, взяла одну из папок. А что здесь?
Мне кажется, что в них мои детские рукописи, неуверенно сказал Антон, открывая папку. Мне тетя говорила, что я еще с детства пытался писать. Правда, я этого совсем не помню.
Внутри лежала тонкая тетрадь на двенадцать листов. На ее обложке, выцветающими от времени чернилами, было написано: «Сумиричный лес». Внутри все листы были сплошь исписаны мелким корявым подчерком. Все строчки заходили за поля, каждая страница была пронумерована в нижнем углу.
В блокнотах обнаружились неумелые рисунки и множество записей, которые были пометками к уже написанному и описанием не реализованных идей. Пролистав пару из них, Антон отметил не менее дюжины идей к романам, уже имевших готовые названия.
«Нормально, подумал мужчина. Не так уж и глуп был в детстве. И мозговой штурм, похоже, отменяется. Думаю, что здесь есть за что зацепиться, нужно только оформить более конкретнее».
Понятно, девочка встала на ноги и заглянула в пустую коробку. Сейчас ты опять с головой уйдешь в свою работу и, как говорила мама: «Выпадешь из этого мира надолго». Мне вот только интересно, она внимательно посмотрела на отца, почему ты это все здесь оставил?
Антон оторвался от записей и взглянул на дочь.
Не знаю, проговорил он, пожимая плечами. Собственно, а был ли у меня выбор? После того как тетя Таня забрала меня из больницы, я не помню, чтобы мы сюда заезжали.
Странно, что ты не помнишь, серьезно сказала Дина. Может ты головой ударился, в ДТП попал? Почему ты лежал в больнице?
Антон лишь пожал плечами.
Он собрал папки в стопку, поверх которой уложил блокноты.
Твоя мама задавала мне те же вопросы, Дина, но он вновь пожал плечами. Мне тетя Таня об этом ничего конкретного не говорила.
А ты сам-то у нее спрашивал?
«Как же она похожа на Катю, пронеслось в его голове. Даже вопросы одни и те же».
Нет, проговорил Антон. Не было причин спрашивать. Мне всегда хватало того, что было в настоящем. А когда вопросы все же появились, то было уже не у кого спрашивать, потому что тетя Таня умерла.
Девочка поджала губы и отвела взгляд.
Ладно, Антон попытался улыбнутся, но вышло плохо. В голове звенело мысли о прошлом давали о себе знать. Пойду пересмотрю, что я понаписал в детстве.
Дина ушла в свою комнату, а Антон понес папки в свою.
Детские рукописи ему пришлось положить на стул, так как сначала требовалось прибрать на столе. Початую бутылку вина он отнес на кухню и поставил в холодильник, а бокал лег в раковину. Порывшись на полках, он нашел пустой целлофановый пакет и, прихватив с собой нож, вернулся в комнату, чтобы соскрести воск с остатками свечей.
И вскоре папки легли на стол.
Но оставался еще вопрос, куда поставить пишущую машинку. Убирать ее обратно на чердак он не хотел. Все же когда-то он на ней работал, хоть и не помнит этого сейчас, и ностальгия брала верх.
Он взглянул на большой стеллаж с книгами. На второй полке снизу у двери, было достаточно места, если убрать пару книг. Что он и сделал. Два издания Дюма перекочевали на полку выше и легли поверх плотно заставленных собратьев. А машинка втиснулась на отведенное ей место.
Довольный собой, Антон коротко взглянул на папки и вышел на кухню.
Дина, мы ведь не завтракали, да и обед уже пропустили! громко сказал он.
А я и не голодна, ответила девочка. Она прошла в столовую, села за стол и взглянула на отца. К тому же, и готовить-то особо не из чего. Твой Смирнов совсем о нас не позаботился. Пачка макарон на верхней полке справа над плитой, да десяток сосисок в холодильнике с пачкой майонеза. Зато кофе завались на соседней полке с макаронами.
Антон улыбнулся.
Завтра я съезжу в магазин и куплю чего-нибудь более разнообразного. А сегодня макароны.
От плиты, кстати, газом несет. Проветри сначала, прежде чем зажигать, и девочка вновь ушла в свою комнату.
8
Когда вся приготовленная еда была съедена, а последняя вымытая тарелка легла на свое место, Антон в нетерпении зашел в свою комнату.
На столе, спокойно дожидаясь его, лежали папки и блокноты. За двадцать четыре года с ними ничего не случилось, и они вполне могли пролежать еще столько же. Вот только Антон более ждать не мог.
На секунду промелькнула мысль, что не стоит бередить потерянную память (прошлое должно оставаться в прошлом), что это ничего не даст, а только принесет новые вспышки боли. Но папки манили. В отличие от того, что было в его голове, что он считал «битыми файлами», эти бумаги были реальными, осязаемыми и видимыми носителями информации. И что бы ее извлечь, не требовалось напрягать извилины где-то «закоротившего» мозга, достаточно было просто прочитать.
Дрожа от предвкушения, Антон сел за стол.
Он отложил блокноты в сторону и разложил папки перед собой. Каждая была пронумерована.
В первой лежали несколько тетрадных листов, полностью покрытых мелким подчерком. Паста от времени выцвела и приобрела светло-сиреневый оттенок. Пробежав взглядом по строчкам, Антон понял, что не везде может разобрать свой детский подчерк.
«Ладно, расшифровкой займемся позже», подумал он и улыбнулся.
Отложив первую папку, он взял вторую.
Внутри были такие же вырванные из тетради и полностью исписанные листы.
В третьей уже лежала целая тетрадка и несколько маленьких листков с пометками.
В четвертой и пятой добавились белые листы формата A4 с отпечатанным на машинке текстом.
Шестая оказалась пустой.
И какого? проговорил он, осматривая папку со всех сторон. Ни пометки, ни заметки. Хм, он заглянул в седьмую. Здесь начатый рассказ.
Он вновь взглянул на папку 6.
«Так, почему же ты пустая?»
За спиной скрипнула дверь, заставив Антона вздрогнуть от неожиданности.
Ты чего? спросила Дина, входя в комнату.
Да так, задумался.
Ты забыл, и она положила на стол пожелтевший от времени лист с машинописным текстом. Коробку я вынесла.
Девочка коротко взглянула на папки и, ничего больше не говоря, вышла, прикрыв за собой дверь.
Когда листок лег на стол, внутри Антона что-то сжалось, а в голове стало пусто. Слова дочери он слышал, словно они доносились из другой части дома, а о том, что она ушла, заметил только когда закрылась дверь.
Вернулось тревожное чувство, отдаваясь в висках отдаленным боем. А где-то посреди пустоты в его голове зазвучал странный мотив. Он казался знакомым, но Антон знал, что слова утеряны, и вспоминать их совсем не хотелось.
Взяв лист в руки, он заметил, что его пальцы дрожат.
«Что за бред, подумал мужчина. Это что страх? Из-за этой сраной страницы? Бред».
Тьма как нечто материальное. Не отсутствие света, а словно вырванная из него плоть, кровоточащая ослепительной чернотой. Зияющая рана на теле пространства.
Словно живая разумная тварь, стремящаяся к распространению и сохранению, она заполняет все, до чего не дотягивается свет. Гнездится в потаенных углах, дремлет и выжидает своего часа.
И стоит солнцу зайти, как она появляется во всей своей красе.
Тьма разумна?
Нет?
Только не в этом месте.
Здесь ей даны сила и воля. Власть ночью и хитрость днем. Она безгранична.
И это мы сделали ее такой. Мы даровали ей свободу, наполнили ее злобой и нашими кошмарами. Именно мы поверили в ее материальность. Мы дали ей все то, в чем она нуждалась. И, получив бесперебойный источник питания, тьма разрослась, она эволюционировала, и стала опасна.
На протяжении веков мы кормили ее, лепили каждый мускул. Создавали все новые и новые легенды, скрывали страшные тайны. И продолжали оставаться невозмутимыми, даже не представляя насколько гигантским является глубоководный спрут на поверхности океана.