Крегер спокойно вытряхнул остатки табака из трубки.
- В этом нет нужды, Нейт.
- Нет? - вскинул брови Партридж. - И почему же?
- Потому что её там нет.
* * *
В первый раз Партридж убил, когда ему было шестнадцать.
Это произошло в салуне «Четыре метки» - в том самом месте, где он узнал о своём отце.
Оглядываясь назад, можно было с уверенностью утверждать, что именно «Четыре метки» сыграли основную роль в том, каким человеком в итоге стал Партридж. К тому времени он работал там уже почти пять лет. Как разнорабочий, бармен и повар.
К тому моменту он уже почти всё знал о том, как управлять таким заведением. Он даже знал, что происходит на втором этаже в комнатах с женщинами, привезенными из Нового Орлеана.
А к тому времени, когда ему исполнилось шестнадцать, он уже и сам не раз бывал там. Но всегда с одной и той же девушкой.
И именно это заставило его уехать из Чимни-Флэтс.
Молодая проститутка по имени Кора Мэй Шилдс. Она говорила с французским акцентом, как и многие другие девушки, чтобы привлечь к себе больше внимания, и это всегда срабатывало.
Она была миниатюрным созданием, едва достигшим двадцати лет, с волосами цвета развевающейся пшеницы и глазами, синее июльского неба. Когда Партридж увидел ее в первый раз, он не мог оторвать от нее глаз. От её фигуры в виде песочных часов. От её груди, натягивающей бархатную ткань платья. От её огромных глаз и надутых губ. Он не мог не восхищаться этой девушкой, которая двигалась с такой уверенностью и легкостью. Девушкой, которая вдыхала жизнь в любую комнату, в которую входила.
В первый раз он только посмотрел на неё. Во второй раз он наблюдал за ней через замочную скважину, пока она была с клиентом. В третий раз он оказался в ее спальне.
И хотя он не был наивен в том, что касалось взаимоотношений мужчин и женщин, и уж точно не был наивен в том, что касалось насилия и злобной человеческой натуры, в ее присутствии он казался себе просто ребенком. Зелёным, как пустынный кактус.
В её присутствии у Партриджа в животе начинали порхать бабочки, а кожа казалась наэлектризованной. Он произносил не те слова и не в то время; хотя чащу всего это были и вовсе не слова, а бессвязное бормотание, которое его безумно смущало.
- Ты когда-нибудь был с женщиной, Нейтан? - мило проворковала она сказочным голоском.
Этому голосу невозможно было лгать. Это всё равно что стоять перед Девой Марией и ласкать себя. Просто невозможно.
У Партриджа в голове уже крутились сотни историй о его сексуальных приключениях - из тех, что частенько травят друзьям детства. Но когда Кора задала ему этот вопрос, они все показались гнилыми и бессмысленными. В них оказалось не больше сути, чем в бесплотных призраках. Они рассыпались на ветрах его сознания, как страницы разорванной книги во время шторма.
- Нет, мадам, - признался он. - Никогда.
- И девушки не было?
- Нет, мадам.
- Хочешь, сегодня вечером я побуду твоей девушкой?
- Ну, я...
- Ты боишься? Это ничего, - успокоила она его. - В первый раз все боятся.
- Нет, я не... Да, мадам. Наверно, боюсь.
- Иди ко мне.
Она сидела на краю кровати. Ее распущенные волосы переливались на обнаженном левом плече, как золото. Они ловили мерцающий свет от масляной лампы, удерживали его и делали своим собственным. Ее глаза были ясными и блестящими. Она распахнула лиф платья, высвободила грудь, а затем взяла дрожащую руку Партриджа и положила ее на твердый сосок.
- Ну что? - улыбнулась она. - Нравится, правда? И не нужно этого бояться.
Партриджу казалось, будто у него в штанах находится железнодорожная шпала, которая безумно хотела оказаться снаружи. Кора освободила его и ласково прошлась ладонью по всей длине.
- И так тоже нравится, да?
- Да... Да, мадам... Кора... Господи...
- То, что мы собираемся сделать сейчас, Нейтан, - несомненно, самое прекрасное Божье творение. Это то, для чего созданы мужчины и женщины, - пообещала она ему, и он не сомневался ни в ее прекрасных словах, ни в ее нежных прикосновениях. - Тебе хорошо?
Ее сосок ещё больше затвердел под его пальцами.
- На что..., - выдавил он, наконец. - На что это будет похоже?
Она улыбнулась, и эта улыбка была обещанием неземного наслаждения.
- Это будет похоже на рай. Будто на мгновение ты стал Богом и можешь управлять всеми звёздами мира, - ответила она, работая рукой всё быстрее.
- О Боже... Так вот, как это...
- Нет, - прошептала она. - Это ещё не всё.
И тут же взяла его в рот. И когда она это сделала, Партридж испытал то, что тогда считал самым близким к религиозному экстазу, который он когда-либо знал в своей юной жизни. Он был уверен, что когда был у нее во рту, а потом скользнул между ее бедер, то увидел лицо Всевышнего.
Шли недели, и он все больше времени проводил с Корой. Он влюбился в нее, хотя она и предостерегала его от этого.
Удовольствие, похоть и мимолетное счастье - все это было частью того, чем она была, чем занималась и кем могла бы стать, но любовь... Нет. Её работе это было так же чуждо, как священнику - кожаный корсет.
Но, несмотря на то, что она говорила, их встречи стали более частыми, и она начала приносить ему подарки. Он был уверен, что Кора тоже влюбилась в него.
Но всё было непросто.
Любовь в любом возрасте подобна огню, пылающему внутри, но любовь в шестнадцать лет подобна наполнению кислотой и серой, которая горит и тлеет, а затем охватывает тебя полностью.
Каждую ночь, когда Кора уводила мужчин наверх, Партридж умирал. Внутри он бушевал и кипел, как разъяренное море, чьи воды были раскаленной добела жидкой сталью. И за последующие недели он умирал десятки и десятки раз.
Что-то должно было произойти. И произошло.
В город из серебряного лагеря в районе Гила-Бенд приехал шахтёр по имени Том Хорсли. Это была его обычная пятничная ночная пьянка. Пятничный ночной трах. И, возможно, самое главное - его пятничный ночной бой.
Трезвый, Хорсли был застенчивым и замкнутым человеком. Но с пузом, полным виски, он становился самим Дьяволом. Жестоким. Вспыльчивым. Он обижался на самые незначительные проступки, и в большинстве своём - на воображаемые им самим.
По ночам в пятницы он либо получал хорошую взбучку сам, либо мял бока свои оппонентам. Не одну ночь он провёл в камерах Чимни-Флэтс, после того, как врач сшивал его по кускам.
В ту ночь Партридж мыл пол. А в пятницу вечером это было не простое дело, которое можно закончить за пару минутэто было то, что нужно было делать ежечасно. Полы и летом, и зимой были покрыты толстенным слоем грязи, растаявшего снега и льда. Круглый год (и особенно в пятницу вечером) на него проливались пиво и виски, кровь, рвота и моча - отвратительные и вонючие субстанции. В пятницу вечером и рабочие на ранчо, и шахтёры получали зарплату.
Партридж обходил зал, обмениваясь колкостями и шутками с завсегдатаями, протирая пол из твердой древесины... и вдруг он совершил ошибку, ткнув швабру прямо на кончик квадратного носка ботинка Хорсли.
Хорсли поставил стакан на стол. Это был невысокий смуглый человек, но сложенный, как кирпичная кладка. А ему самому после выпивки казалось, будто в нём три метра роста и триста килограммов веса. Триста килограммов ярости, нетерпимости и свирепости.
- Похоже, ты совершил ошибку, мальчик, не так ли? - его тон пусть и был грубым, но угрожающим тогда не казался.
Но не той собаки нужно бояться, что громко лает, а той, что исподтишка хватает. И Хорсли только-только начал обнажать свои ядовитые клыки. Он затушил сигарету, и по его лицу скользнула опасная улыбка.
- Да, чертовски глупую ошибку.
Партридж знал, что сильно облажался.
- Извините, мистер Хорсли. Давайте я начищу ваш ботинок до блеска.
Но когда он попытался вытереть кончик черного ботинка из змеиной кожи тонкой выделки, Хорсли схватил его за шею и толкнул назад, заставив споткнуться о ведро с водой.
- Да, - протянул Хорсли. - Я бы сказал, что этим вечером ты определённо вляпался в дерьмо.
Другой шахтер, здоровяк по имени Кослинг, с брюхом, похожим на мешок с кормом, попытался вмешаться:
- Тише, Том. Малец не хотел тебя обидеть. Давай я куплю тебе выпивки.
Хорсли повернулся к нему:
- Не вмешивайся, Джордж. Держись подальше, или я сломаю свои гребаные руки о твою жирную башку.
И Кослинг отступил.