Я чувствую, как взгляд Мордреда скользит по моим мыслям, перебирает их, отбрасывает ненужные. И я знаю, что он не имеет особенного пиетета перед тем, что происходит в моей голове. Я стараюсь расслабиться.
Наконец, ощущение чужого присутствия исчезает.
- Хорошо, - говорит Мордред, достает блокнот и что-то в него быстро записывает. - Это действительно не вы. В таком случае, вас ожидает внеплановая уборка территории. Доброго дня.
- А еда? - спрашивает Кэй. Мордред хмыкает, а Гарет говорит:
- В смысле, еда? Вот же она.
Я слышу смех Морганы, громкий и заливистый. Она дергает меня за волосы и заставляет посмотреть в сторону Гарета. Перед ним развороченная тушка ласточки, от которой мало что осталось, кроме перьев, обагренных свернувшейся за ночь кровью. По обглоданным косточкам совершают променад жуки. Я стараюсь справиться с тошнотой.
Вот причина, по которой мы не дружим с Гаретом. Причина, по которой с ним вообще нельзя дружить.
Птиц оказывается действительно много и все они были мертвы. Среди высокой травы их не сразу удается заметить. Я собираю ласточек в плетеную корзину, больше подходящую для ягод или фруктов. Все они выпотрошены, причем, судя по позам - прямо в полете. Они падали на землю уже мертвыми. Но ведь ласточки не летают ночью. Что могло заставить их подняться в воздух, чтобы там умереть?
Моргана гладит меня по волосам, когда я отыскиваю в высокой, мокрой от росы и крови траве, очередную птицу. Не сказать, чтобы она мне как-то помогала, однако ее прикосновения приятны.
- Как думаешь, почему он устроил этот спектакль с завтраком? - спрашиваю я.
Моргана пожимает плечами, она срывает головку анемона и устраивает у себя за ухом.
- Не знаю. Когда не нужно платить за завтрак, можно позволить себе его всем испортить.
Мордред говорил, что они могут провести здесь без каких-либо припасов хоть сотню лет, ведь магия позволяет переносить неодушевленные объекты за тысячу миль туда и обратно. Они никогда не испытывали голода. Однако Мордред не спешит использовать столь высокоуровневую магию, чтобы просветить их насчет новостей в мире. Впрочем, может это и бесполезно. Все равно они от него отделены.
- Ты думаешь, это потому, что он вредный? - спрашиваю я.
- Конечно. Теперь у него появился повод морить нас голодом. У меня лично кружится голова.
- Это от запаха сада.
- Давай без твоего неумелого оптимизма, мышонок. А что ты на самом деле думаешь?
- Думаю, он боится. И очень хотел, чтобы это оказался кто-то из нас. Виновник был бы наказан, а инцидент исчерпан. Поэтому он сразу и не полез в наши мысли. Боялся, что ничего не найдет.
Моргана смеется, берет одну из ласточек в моей корзине, рассматривает. Вслед за трупом птички тянутся веревки внутренностей, пахнущие желчью и кровью. Моргана совсем не брезгливая. Она облизывает аккуратно подкрашенные губы - ее помада розовая, как и полагается юным девушкам, губы которых писатели столь часто сравнивают с цветами. В ней есть красота женственности, которая больше не прячется под неуклюжей остротой подростковости. Мне нравится такая красота.
Погода чудесная, солнце смотрит на нас с синих небес, как желток в яичнице. Мой организм все еще голоден, судя по сравнениям, которые приходят мне на ум, однако сознательная часть меня не уверена, что когда-либо снова вернет аппетит.
- Как ты думаешь, чего он боится? - спрашиваю я, чтобы хоть как-нибудь занять Моргану. Мне не хочется, чтобы она прикасалась к трупам птиц. Она может заболеть чем-то и умереть. Не хочу быть в этом виноватой. Ни в чем не хочу быть виноватой.
Моргана подается ко мне, обнимает меня и утыкается носом мне в шею.
- А то ты не понимаешь, мой маленький мышонок? Он всего боится. Человек, который предпочел жить на островке между абсолютной пустотой вместо того, чтобы увидеть, что стало с миром, не являлась ли Королева Опустошенных Земель другим волшебникам или даже людям? Ему здесь все нравится, все устроено так, как он хотел. Нарушь кто-нибудь этот покой, он будет очень зол. Но еще он - боится.
- Я тебя не понимаю, ты права, - говорю я. Мне неприятно то, что говорит Моргана. Да, мы заперты здесь. Но, как только мы выучимся, то найдем способ вернуться. Кроме того, наша школа и вправду хорошее место. Я помню об относительности всего в этом мире, однако мы живем в красивом, цветущем месте, полном книг и древних знаний. Окажись я вдруг в большом мире, куда я пойду? Я люблю свой дом. Мне не с чем его сравнить, однако это не мешает мне быть к нему привязанной. Я люблю пыльный чердак со старыми записями, дневниками студентов, тетрадками, переставшими работать приборами для концентрации магии, медными и покрытыми пылью, рунами и картами, потерявшими хозяев, старыми платьями и бессчетным множеством пыльных кристаллов. Я люблю столовую, светлую, с высокими потолками, роскошную и аккуратную, люблю сервизы, в которых подается чай, изысканные, как иллюстрации к книгам про Викторианскую Англию. Люблю гостиную с камином, в котором пылает огонь, создающий иллюзию безопасности, мягким ковром, длинным диваном, креслами и столиком за которым Моргана и Кэй играют карты. Люблю библиотеку, похожую на лабиринт, с бесчисленными полками, на которых покоится столько знаний, магических и человеческих, которые не усвоишь даже, если останешься здесь на всю жизнь.
Да-да, разумеется, библиотека побуждает меня к тому, чтобы так и провести в школе всю мою славную жизнь.
- Ты моя лучшая подруга, но иногда я этому удивляюсь, - почти напевает Моргана, срывая очередной цветок и вдыхая его запах. Я беру очередную ласточку и укладываю ее в предпоследний приют - плетеную корзину. Ласточкам уже ничего не будет, мертвых я не боюсь. Но руки у меня трясутся оттого, что я могу навредить букашкам, ползающим в птичьем теле. Мне кажется, что я их давлю.
- Конечно, ты этому удивляешься. Ведь твой лучший друг Кэй.
Моргана смеется.
- Лучший друг, а не лучшая подруга. Можешь не переживать, тебе никогда не занять его место, у тебя просто нет нужной хромосомы.
Моргана жестокая, и все же из ее голоса никогда не исчезают ласковые, конфетные нотки. Из кармана юбки Моргана не спеша достает сигареты. Тяжелые, мужские, в блестящей синей пачке с живописным мертвым плодом на обороте, надпись над которым гласит "мертворождение".
- Очень концептуально, - говорю я. Моргана хмыкает и закуривает, я вытягиваю из пачки вторую сигарету.
- Я имею в виду, наша школа, как мертворожденный мир, отрезанный от доступа ко всему и медленно разлагающийся на помойке Вселенной.
Моргана затягивается и выпускает дым мне в лицо. Я делаю то же самое.
- А ты говорила, что любишь это место. Забавно получается.
- Я и люблю. Ну, знаешь, я читала, что некоторые больше всего любят своих детей-инвалидов.
- А я читала такое же про мужей-алкоголиков.
Мы смеемся одновременно, вовсе не из презрения к Стокгольмскому синдрому или неполноценным детям. Просто практически обязательным добавлением к любым нашим репликам о чем-то за пределами школы будет "я читала". У нас просто нет необходимого опыта. Наша картина мира, наверняка, сильно повреждена этим отсутствием. С другой стороны нам негде применять нашу картину мира. Моргана толкает меня в колючие ежевичные кусты, и ветки остро проходятся по моим коленкам. Мы садимся прямо на землю, я опускаю корзину с птицами и с наслаждением затягиваюсь. Курение - одно из самых больших удовольствий в моей жизни. Я захотела курить, когда прочитала первую книгу о Шерлоке Холмсе. Трубки ни у кого из взрослых не было, поэтому Ниветта помогла мне стащить у Мордреда сигареты. Мне было одиннадцать, и я до сих пор чувствую себя несколько виноватой. Однако же, первая сигарета, от которой кружится голова и разбирает мучительный кашель, осталась для меня незабываемой и прекрасной. Мы частенько воруем сигареты у взрослых, а они делают вид, что этого не замечают.
Мы с Морганой сидим в ежевичных кустах, курим и смеемся. Ягодный сок и кровь мешаются на моих коленках.
- Как думаешь, кто все-таки убил этих птиц? - говорю я сквозь смех.
И тогда глаза Морганы расширяются, ее зрачки пульсируют, а губы растягиваются в улыбке.