"Любое начало, любой конец оплачены страданием, рождение встречаем мы в боли чужой, а в собственной - умирание." - Фрэнсис Томпсон "Маргаритка".
1
Когда Мелани напрягла мышцы брюшной полости и тазового дна, тужась изо всех сил, что-то разорвалось. Ее влагалище лопнуло, когда ребенок проскальзывал через шейку матки, растягивая ее. Мелани казалось, будто ее насилует слон. Семь фунтов, восемь унций, девятнадцать дюймов медленно прорывались через отверстие, которое раньше не принимало ничего крупнее восьми дюймов.
- Ооооооооииии! О, боже! Я уже не могу! Аааааа!
- Показалась головка! Я вижу ее. Тужься дальше!
Врач держал зеркало, чтобы она видела, как ее разорванная вагина исторгает мяукающего паразита, которого она девять месяцев носила в себе. Глаза у нее закатились, и она резко вскрикнула, выдавив голову и плечи ребенка.
- AAAAAaaaaa! AAAAAaaaaa!
- Все! Все! Выходит!
Еще несколько мучительных схваток, и Джейсон выскользнул в руки врачу, а вслед за ним - красный комковатый послед.
- Это мальчик! - радостно объявил врач. Он перевязал пуповину и обрезал ее, и ребенок заорал, словно ошпаренный кот.
Все тело Джейсона корчилось и извивалось, а из крошечных легких рвался пронзительный крик. Крик, который, казалось, стоил мальчику всей жизненной силы. Он судорожно затрясся, изо рта пошла пена, а глаза закатились. Затем он затих, и его тельце безжизненно повисло в руках врача.
- Это нормально? Он в порядке? Что с нашим ребенком? - взволнованно спросил Эдвард.
Врач стоял с обмякшим телом маленького мальчика в руках, и испуганно переводил взгляд с одной медсестры на другую, словно ребенок, сломавший что-то ценное и знающий, что его обвинят в этом.
- Он не дышит. Каталку сюда, БЫСТРО!
- Что случилось? Что с моим ребенком?
Мелани тоже запаниковала. Она сидела в койке, с ногами, все еще лежащими на подпорках, а ее глаза умоляюще глядели на врача в ожидании ответов. Она была вымотанной и уставшей, но не могла позволить себе спать, пока не будет знать, что с ее ребенком все в порядке.
Мелани потянулась к мужу, и они обнялись, утешая друг друга и наблюдая, как их новорожденное дитя исчезло в толпе медсестер и врачей, отчаянно борющихся за его жизнь.
Ребенка отвезли в отделение неотложной помощи, а Мелани сопроводили в соседнюю послеоперационную палату. Эдвард по-прежнему был рядом и утешал ее.
- Эти врачи - профессионалы. Уверен, они ежедневно сталкиваются с подобными вещами. Я знаю, что наш ребенок будет в порядке. Бог заботится о маленьких детях.
Но Мелани видела за его маской оптимизма тревогу и стресс. Когда он начал молиться, чтобы утешать ее, это произвело противоположный эффект и лишь усилило ее беспокойство.
Прошло четыре часа, прежде чем вернулся врач с новостями о здоровье сына.
- Мы не знаем, что с ним не так. Все его жизненно важные органы кажутся совершенно нормальными. Сердце, легкие, печень и почки сформированы и здоровы. Компьютерная томография подтвердила, что мозг функционирует нормально, хотя в таламусе присутствует какая-то повышенная активность, и в настоящее время его изучает невролог. Кроме того, у него довольно высокое кровяное давление, и он вырабатывает адреналин, как профессиональный боксер. Похоже... он испытывает боль, очень сильную боль. Только мы не можем определить причину.
2
Первый год жизни Джейсон провел, крича от невероятной боли, пока родители носили его на руках, качали и пели ему. Их мягкие, воркующие голоса пронзали ему барабанные перепонки и грохотом отдавались в голове. Когда он чувствовал прикосновение их рук, тепло их тел, покачивание во время прогулки, ему казалось, будто он находится в попавшей в аварию машине, которая катится вниз по насыпи и горит.
- Он кричит всякий раз, когда я касаюсь его, всякий раз, когда я заговариваю с ним. С того момента, как он просыпается, и до того, пока снова не заснет, он все кричит и кричит! Он кричит даже, когда я пытаюсь покормить его. Он не любит меня. Он... он меня ненавидит! - жаловалась его мать одному специалисту за другим, когда те осматривали ее измученное дитя с выражением крайнего недоумения на лицах.
Все причиняло боль. Прикосновение одеял, натирающих его нежную кожу, палящий жар дневного света, проникающего сквозь те места в окнах, где облупилась черная краска. Запах человеческого пота, дыхания, экскрементов, дезодоранта, лака для волос, громкая какофония человеческих голосов, включая его собственный. Загрязненный кислород обжигал горло, отчего ему казалось, что он дышит слезоточивым газом. Расширяющиеся при каждом вдохе легкие грозились разорвать ему грудь. Каждый звук, каждый вкус, каждый запах, каждое ощущение, которое получал его организм, доставляли физическую боль. Иногда биение собственного сердца вызывало у него желание закричать.
После нескольких обследований и бесчисленных мучительных тестов команда специалистов поставила вероятный диагноз.
- У вашего ребенка острая гиперчувствительность. Это редкая форма очень редкого заболевания: форма таламического синдрома или расстройства центральной нервной системы. Обычно это бывает вызвано повреждением таламуса, части нашего мозга, где обрабатывается сенсорная информация. Но у вашего сына, похоже, это врожденное. Проще говоря, его нервная система неправильно подключена к сети и отправляет перегруженные сигналы в центры боли в его мозгу. Каждое ощущение, которое он испытывает, регистрируется мозгом, как физическое недомогание. Весьма вероятно, что он проживет лишь несколько лет, и все это время будет мучиться от боли. Мы можем давать ему анальгетики, постоянно повышать дозу и менять медикаменты, едва его организм будет развивать к ним устойчивость. Но, в конечном счете, у нас кончатся болеутоляющие средства, способные ему помочь. К тому времени он будет безнадежно зависим.
- Хотите сказать, что всю оставшуюся жизнь он будет зависеть от наркотиков?
- Либо это, либо постоянная боль.
Его родители делали, что могли. Оборудовали его комнату звукоизоляцией. Покрасили окна черной краской, чтобы те не пропускали солнечный свет. Вывинтили лапочки из потолочных плафонов и обили стены и пол пористой резиной.
Еда промывалась и варилась несколько раз, пока полностью не лишалась вкуса, затем охлаждалась до комнатной температуры. Мясо и овощи нарезались на такие мелкие кусочки, что он мог глотать их, не жуя. Все, что он ел, нарезалось, крошилось либо превращалось в пюре. Единственная жидкость, которую он мог пить, - это очищенная вода. И все же акт принятия пищи был для него настоящим проклятием. Весь процесс пищеварения был мучительным, и любые движения кишечника вызывали у него ощущение, будто его выворачивают наизнанку.
Немного помогали наркотические вещества. К семнадцати годам он принимал уже все наркотики от кодеина до морфина. Пару раз отец приносил ему даже героин, когда крики стали невыносимыми. В конце концов, когда Джейсон приобрел терпимость к той небольшой боли, от которой наркотики не могли защитить его, он перестал кричать.
- Это жестоко оставлять его в живых. По-твоему, мы поступаем эгоистично? Может, просто нужно дать ему умереть?
- Мы не можем? Ты спятил? Это - наш ребенок! Наш маленький мальчик. Мы должны помочь ему.
- Именно это я и пытаюсь делать. Именно это я всегда пытаюсь делать. Но, возможно, мы делаем для него не то. Возможно, лучшее, что мы могли бы сделать, - это навсегда положить конец его страданиям.
Джейсон сидел в своей темной комнате и слушал, как спорят его родители. За эти годы он много раз слышал этот разговор, когда родители думали, что он их не слышит. Иногда они забывали закрыть дверь в спальню. Искренние просьбы отца об эвтаназии заставляли его еще больше любить старика. Это была эмоция, которая чувствовала себя неуютно у него в сердце. Его мать, однако, настаивала на том, чтобы он продолжал терпеть страдания, и он ненавидел эту суку.
- Вот, держи, дорогой
Джейсон поморщился. Ему казалось, будто его барабанные перепонки пронзают швейной иглой. Мать стояла в дверях его спальни, держа резиновую кружку, наполненную водой. Резина была единственным материалом, который он мог выносить. Другие вызывали ощущение, сродни прикосновению наждачной бумаги к оголенным нервам. В другой руке мать держала анальгетики. Джейсон терпеть не мог их принимать. Сухие, похожие на мел таблетки жгли живот, словно аккумуляторная кислота. Но лишь две или три капсулы "дарвоцета" каждые два часа не давали ему перегрызть себе вены на запястьях. Когда действие лекарства заканчивалось, появлялось ощущение, будто он плавает в бассейне с огненными муравьями.