Отто не понял, что это значит. Но он и не успел подумать об этом. Сильный удар в спину повалил Нодульфа на землю, грубые руки подхватили его тощее тело и понесли. Он пытался сопротивляться, но на деле лишь беспомощно барахтался в стальной хватке хладнокровных убийц. В следующую секунду Отто почувствовал свободуоковы мучителей исчезли, вор сделал вдох И полетел.
Резкая вонь выгребной ямы ворвалась в легкие Нодульфа вместе с чавкающим ударом о густое содержимое уличного нужника. Отто попытался поднять голову, но не смогкрепкий ошейник, привязанный к шесту, тянул его на дно. Шрам утопил длинное древко наполовину и продолжал толкать его вниз, пока тело рябого паренька не скрылось за слоем вонючей массы человеческих отходов.
Казнь свершилась.
*
Тем вечером Франц Ландгрим с упоением напивался. В прочем, как и в любой другой вечер, но именно тот все-таки был особеннымгоре-кузнец жадно хлебал не дешевую брагу, а настоящее густое пиво, которое спустя века в этих местах будут называть альтом. Он сидел на деревянной скамье в своем некогда престижном доме, закинув ноги на выщербленный стол, и с удовольствием потягивал горьковатый напиток.
Как и всегда под воздействием хмеля, Франц придавался горьким воспоминаниям о своей тяжелой жизни, бранно проклиная судьбу за все свои несчастья. Девятнадцать лет назад у него было все, чего мог пожелать мастер-кузнец: просторный цех, ярко освещенный раскаленным горнилом и оглашенный звоном молота, верная жена и любимая дочь, признание ремесленников целого Майнца Внезапная смерть супруги от неназванной болезни едва не уничтожила стремление жить. Именно тогда Франц начал пить, но старательно сдерживал себя и загонял в строгие рамки, упорно работал в кузнице, цепляясь за свою репутацию, слепо полагая, что тяжелый труд заглушит тупую боль утраты. Но труд лишь все усугубилдочь ненавидела отца за смерть матери и за постоянный грохот ковки, доносящийся из мастерской внизу. Она быстро росла, обделенная вниманием Франца, разочарованная в семье и, в силу присущего каждому человеку самобичевания, считала себя ущербной и уродливойведь не может же отец просто так не любить собственную дочь, верно? Она покинула дом пять лет назад, начав продавать свое тело за ничтожные гроши, пошло совокупляясь с пьяными бродягами где-то в мрачных закоулках торгового Майнца. Вот тогда-то Франц и начал серьезно пить.
Он не помнил целые месяцы своей жизниложился спать в состоянии овоща и, просыпаясь, тут же тянулся за бутылкой. Он пропил все, что у него было, свое имя и честь, свое здоровье и время жизни. Два года назад он еще был кузнецом, уже далеко не тем мастером, что раньше, скорее жалкой тенью своего некогда успешного прошлого. Франц продолжал работать в кузне, стремительно теряя уважение цехов, пороча собственное имя До того случая в июне 1509-го.
Тогда он откровенно набрался прямо сутра, спустился в мастерскую, взял в руки молот и ослеп от накатившей жары, зайдясь в жутком приступе пьяной рвоты. Он свалился в сияющие угли растопленного горнила, орал, как вепрь, вмиг протрезвев от боли, метался по кузнице, раскидывая инструменты и ржавые подковы. Франц несколько недель пролежал в кровати, изредка проведываемый местным доктором, который некогда уважал Ландгрима. Кузнец не знал, что его дочери уже год нет в живых, что ее убили, как ничтожную дешевую шлюху, каковой она и являлась, вдоволь насытившись ее молодым телом, и потому испытывал острую больнастоящую агонию от собственной ничтожности и одиночества.
Когда Франц встал на ноги, мастерская была уже пуста. В ратуше он узнал, что больше не является ни мастером, ни членом ремесленного цеха. Жизнь отобрала у него все, подарив боль и разочарование. И страх огня.
Только тяжелая судьба не оправдывала его поступков.
В дверь деликатно постучали.
- Кто та-ам?едва ворочая языком, произнес Ландгрим.
В комнату заглянул молодой мужчина, на вид которому было не больше двадцати лет. Он учтиво поклонился, прошелся по практически пустой комнате, гулко стуча твердыми каблуками по деревянному покрытию пола, и сел на скамью напротив Франца. Незнакомец всем видом выражал доброжелательность, но его выдавали глазасквозь пьяный туман Ландгрим видел их жуткий блеск, пробиравший зловещим весельем и возбуждением до самого сердца.
- Кто вы?Франц гулко сглотнул. В горле неожиданно пересохло.
- Попейте еще пива, дружище,мужчина взял графин и наполнил бокал кузнеца до краев.
- Я не услышал ответа на воп-прос!со всей возможной твердостью произнес Франц.
- Важно не то, кто я!незнакомец поднял палец.А то, почему я пришел именно сюда, к вам. Не буду мучить вас загадками и скажу сразуРиман меня удивил! Не думал, что он вообще способен придумывать нечто подобное Мне понравились все его варианты, но вашособенно! Я буквально не мог уснуть после услышанного, представляете?Ландгрим непонимающе хлопал глазами, слушая речь этого странного человека.Если бы я мог, то я бы точно поучаствовал во всех нашихмужчина ехидно прищурился, посмотрев на Франца.Мероприятиях. Но, увы, времени на это нет. И мне пришлось делать выбор,незнакомец наигранно вздохнул, а затем оживился и хлопнул в ладоши.
- Что ты нсешь? Кто ты и зчем ты пришел в мой дом?кузнец начал грузно подниматься со скамьи, но нежданный гость резко надавил на плечи Ландгрима, жестко усадив его на место.
- Тише, тише. Еще рано. Нас позовут, не переживай. Пей свое пиво, дружище, пей,мужчина едко подмигнул Францу.Умереть ты всегда успеешь. Кстати! Привет от Фронсберга, урод.
Ландгрим выпучил глаза и захлопал ртом, возмущенно хватая воздух, он уперся руками на стол, собираясь встать и показать этому наглецу, что значит угрожать мастеру по работе с молотом. Но незнакомец был проворен и очень быстр, он схватил тяжелый графин, предусмотрительно подготовленный Францем для продолжительного пьянства и все еще до краев наполненный пивом, и, щедро разливая драгоценный напиток по всей комнате, обрушил сосуд на голову бедного кузнеца. Ландгрим ахнул и упал на скамью. Хмельная жидкость заливала глаза, а в голове настойчиво долбил колокол.
Франц услышал, как вновь открылась дверьв этот раз без учтивого стукаон крутил головой, балансируя на грани сознания, чувствовал, как сильные руки подхватили его тучное тело и понесли по ступеням вниз. В мастерскую.
- Все готово?вопрос озвучил все тот же незнакомец, несколькими минутами ранее нарушивший покой Ландгрима.
- Почти,сухо ответил грубый голос.
Франца посадили на пол его некогда знаменитой мастерской. Он сидел, ошарашено качая головой, и слышал, как рядом ведется работа. Этот звук был ему хорошо знакомголос горящих дров, дыхание кузнечных мехов и треск раскаленных углей. Ландгрим почувствовал страх. Каждый ожог на его теле будто бы налился свинцом, ощущался на коже, как нечто инородное и омерзительное.
- Эй, дружище!Франц ощутил хлесткие удары по щекам.Просыпайся, скоро твой выход. Хотя есть один нюанснадо тебя раздеть. Ты ничего не подумай,весело затараторил незнакомец.Я вовсе не такой и не желаю узреть твое нагое тело. Я, как и любой порядочный мужчина, предпочитаю шлюх.
На фоне дико заржали. Мужчина продолжал:
- Но мы не хотим, чтобы этот царский наряд облегчил твою участь.
Франц почувствовал холодное прикосновение металла к своей кожеего скромную, грязную одежду аккуратно разрезали по швам. За несколько быстрых минут его лишили тех жалких тряпок, что Ландгрим считал своим гардеробом. Он беспомощно сидел на пыльном полу мастерской, испуганно вжимаясь в стену.
- Пора!незнакомец, бурлящий похотливым весельем, громко щелкнул пальцами.Да начнется представление!
Грубые руки подхватили Франца и понесли.
- Ч-то вы Что вы делаете?!тщетно завопил кузнец, непроизвольно двигаясь в сторону испепеляющего жара.За-ачем вы Что?! БОЖЕ! НЕТ!
Его тучное тело обыденно закинули в кучу алых углей, словно это был не человек, а груда мусора, которую непременно надо было сжечь. Ландгрим заверещал на грани возможностей голосовых связок. Раскаленные угли впивались в кожу, прожигали ее до мяса, шипя и порождая сладковатый запах жаренной плоти. Одурев от боли и ужаса, Франц замахал руками и ногами, разбрасывая угли вокруг себя, зарываясь в испепеляющий ад все глубже и глубже с каждым движением. Его тело горело и плавилось, он сделал попытку выбраться из этого кошмара, но наткнулся на прочную металлическую решетку, выкованную из толстых прутков, которой накрыли круглый чан кузнечной печи. Его заперли в этом аду.