* * * * *
Клятву вечной любви и незыблемой верности произносят перед Богом. Всевышний смотрит на своих преданных слуг, заглядывает в их души и сердца, и, если намерения дающих клятву правдивы и чисты, Господь, улыбаясь, благословляет своих смертных детей, даруя им нерушимые оковы божественной любви, разрушить которые не по силам даже самой смерти. По крайней мере, так говорила мне мать. И где, как не в Великом Майнцском соборе стоит произнести настолько важную клятву.
Осенью 1507 Эм отправилась в Базель, чтобы вернуться в Вакернхайм к концу года вместе со своей семьей. Родерик, как две капли воды похожий на величественную Нану, приехал со своей женой, какой-то жутко знатной дворянкой из Венгерского королевства. Сама Адриана ван Хоффе, которую я не видел с того далекого 1499-го, внешне ничуть не изменилась, носила все те же шикарные шуршащие платья и богато украшенные высокие прически, на составление которых, я уверен, уходило немало времени каждого дня. Гордая чета матери и сына, теперь уже дополненная новым, не менее надменным членом в лице супруги Родерика, производила далеко не самое приятное впечатление. Эм предупреждала меня, что общение с ее семьей будет не простым, даже не смотря на присутствие ставшего практически родным Танкреда, но я не ожидал, что вместо двух горделивых аристократов, мне придется встречать и некоторое время терпеть сразу трех.
Но, к моему удивлению и безграничной радости Меридит, все оказалось не так уж и плохо. Нана приняла меня, как родного сынаона тепло смотрела на меня, не выказывая ни капли надменности, спокойно разговаривала со мной, будто мы знали друг друга уже несколько долгих лет, и всячески намекала мне, что нам с Эм стоит посетить их фамильный дом, расположенный в тихом пригороде Базеля.
Восьмого февраля 1508-го мы произнесли великую клятву любви, стоя под внимательным взором Господа нашего внутри огромного Собора Святых Мартина Турского и Стефана. Меридит ван Хоффе из Базеля ушла в прошлое, став Меридит Фронсберг из Майнца.
Эм стала моей женой. Я мог бы сказать, что те годы были самыми счастливыми в моей жизни, но это было бы непозволительным преуменьшением. Мы жили в Вакернхайме, не расставаясь друг с другом ни на миг творили искусство вместе, сплетая музыку и живопись воедино, выращивали сильных и гордых лошадей, за пару лет сделав табун моего отца поистине впечатляющим. Мы много и часто ездили верхом, отправляясь в самые отдаленные уголки феода, заполняя время, проведенное в пути, душевными диалогами. Милая Эм очень любила мечтать. Она ехала рядом со мной на одной из своих излюбленных кобылиц, подставляла лицо яркому майнскому солнцу и, в легкой неге закрывая глаза, отправляла в полет свою богатую на выдумки фантазию. Она смотрела на высокие облака сквозь прикрытые веки и говорила, что когда-нибудь люди точно смогут летать. Еще она говорила, что в будущем наверняка появятся музыкальные книги, которые будут воспроизводить любые, даже самые сложные произведения без какого-либо трудачеловек откроет такую книгу и тут же услышит, как где-то величественно играет музыка. После этих слов она, как правило, принималась напевать какую-нибудь мелодичную композицию, игриво щурясь в мою сторону после каждой ноты. Но одно четверостишье, которое она придумала сама, звучало из ее уст наиболее часто:
Откройся же мне, поведай мне тайну,
И я не усну у тебя на руках.
В том месте, где Рейн встречается с Майном,
Ты счастье найдешь в моих ясных глазах.
Я любил Эм. Все эти годы, что мы провели вместе, я любил ее, словно моя влюбленность застыла на самом своем пике, показывая мне красоту Меридит, облаченную в ореол божественной святости. И я видел ответную любовь в зеленых, улыбающихся глазах Эм. Ей очень нравилось наблюдать за моими занятиями стрельбойона брала легкий деревянный стульчик, ставила его неподалеку от моей мишени и буквально застывала, внимательно следуя взглядом за стрелами. Мой старый лукВиррингпришел в негодность несколько лет назад. В основном потому, что я вырос, и мне стало откровенно неудобно использовать детскую конструкцию Вирринга. Мой новый лукимя я менять не сталбыл полноценным боевым композитом, с металлическими вставками и костяной рукоятью. Мастер-стрельник из Майнца поработал на славу, дополнительно научив меня изготовлению стрел, рассказав мне о премудростях выбора длины древка и материалов для наконечника и оперения.
Вскоре Эм стала полноценным членом нашей семьи, заслужила доверие и уважение моей матери, расположение которой в первые годы нашего с Эм общения было, откровенно говоря, более чем предвзятым. Бирна воспринимала Меридит, как старшую, родную сестру, пытаясь во всем ей подражать.
О замужестве моей робкой сестрички не шло и речиотец как-то заговорил об этом, но мать его тут же прервала, сказав, что Бирна сама сделает свой выбор, когда посчитает нужным. Но она вовсе и не считала женитьбу необходимость. Напротивона ее боялась. Над нашей семьей все еще висел призрак Лорен Я его не сильно замечал, а вот чуткая и застенчивая Бирна, казалось, вобрала в себя весь негатив того несчастного случая. Сестра то и дело отправлялась в фамильный склеп, расположенный под Башней Искусств, гладила теплой ладонью холодные камни, наощупь читая прибитые металлические буквы, обозначающие имя Лорен. И я об этом бы даже и не узнал, если бы не Эм. Именно Меридит рассказала мне, что проследовала за Бирной в склеп Фронсбергов, рассказала, как сжалось ее доброе сердце, когда она увидела мою сестру, одиноко стоявшую посреди звенящей тишиной могилы.
- Я бы не хотела вот так лежать в земле, Эр,как-то, в ходе прогулки, сказала она.
- Что ты имеешь в виду?я не сразу понял, о чем говорит моя Эм. Осознание пришло секундой позже, пробежав по всему телу ледяной рябью.
- Ну-у-у В склепе Это как-тоона естественно пожала плечами, словно говорила о чем-то привычном и банальном, как цветение виноградников поздней весной.Печально и мрачно.
- Не говори об этом, Эм. Пожалуйста, не говори. Мы с тобой молоды, а объятья смерти еще очень далеки
- Я никак не забуду ту картину из склепа. Бирна, Лорен и эти холодные камниона посмотрела на меня и слабо улыбнулась.У нас впереди долгая жизнь, Эр. Но все равно, я бы очень этого не хотела.
- А как иначе?
- Как в старину!Эм просияла весельем и азартом.Сжечь на костре! Пустить пепел по ветру, даровав человеку вечную свободу!
Меридит широко раскинула руки, едва не потеряв равновесие, и засмеялась. Я слушал ее смех, до конца не понимая, говорит ли она правду или просто дурачится. Ведь это была она, это была моя Эм
*
Время бежало неудержимо, словно тройка мощных скакунов, запряженная в легкую телегу, нагоняемая стаей волков из Темени. И в этом невесомом крытом фургоне, летевшем над землей, едва касаясь скрипучими колесами шероховатой дороги, сидели мы с Эм. Один месяц сменялся другим, а недели проходили мимолетно, подобно солнцу, путешествующему по небосклону в самый короткий день в году. Мы с трудом успевали замечать, как золото и багрянец осени превращаются в серость и редкую белизну зимы, как зимняя пустота преображается, становясь робкой зеленью весеннего цвета, а весна, затем, становится яркой насыщенностью лета.
Одиннадцатого мая 1511, в мой девятнадцатый день рождения, Эдит и Гереон собрали нашу небольшую семью за щедрым праздничным ужином, запланированным не в большом торжественном зале Вакернхайма, который через несколько десятков лет превратится в мой Зал Древа, а в скромной, светлой комнате для повседневных обедов. Отец сказал мне, что пора моего взросления прошла, хоть он и по достоинству считал меня мужчиной все эти годыюношеский возраст ограждал меня от множества проблем и бед, связанных с дарованной нашей родословной властью. В тот вечер я сел во главе небольшого, блестящего лаком стола, посадив рядом со мной прекрасную Эм, в кои-то веки облаченную в богатое, пышное платье, а не в скупую одежду. Меридит сидела слева от меня, прямо перед большим, чистым окном, и яркий свет весеннего солнца струился сквозь ее густые волосы, создавая удивительный, сияющий ореол, безупречно гармонирующий с красотой милой Эм.
- Эр,отец высоко поднял наполненный бордовым вином бокал. Он немного замешкался, помедлил и все-таки встал со своего стула. Бархатный камзол, выполненный со вкусом и изяществом, вызывающе демонстрировал пышные прорези, заполненные белоснежно белым шелком.Мой Риман! Радость переполняет меня, когда я вижу, каким мужем ты стал. Каждое твое решение, сын, каждое твое слово и дело я одобряю так, будто они мои. Ты идешь по жизни с нашим благословением,он тепло посмотрел на Эдит.И с нашей любовью.