Вы пьяны, процедил брезгливо Олег. Он утешал себя тем, что вскоре покинет Рябиновку навсегда.
И ошибся.
«Они сломали автомобиль. Стукнули меня по затылку. Сволокли в дом». Злость закипала.
Коридор озаряло желтоватое мерцание. Свечи горели в боковых комнатах.
Прости, но я намереваюсь расшибить твоему кузену башку.
Лучше давай просто уедем.
«Интересно, на чем?»
Он еще не сказал ей про автомобиль. Про шевелящиеся тушки под капотом.
«Как это возможно?»
Ответом был гром.
«На следующем перекрестке сверните направо», ориентировал голос навигатора.
Там, за очистительной станцией, привстала с сиденья Варя.
Держалась она стойко. Солнце развеяло сумеречные мысли, безоблачное небо раскинулось над равнинами и урочищами. И не было ничего, кроме желтых полей и голубых небесгосударственный флаг, с морщинкой серой трассы на полотнище.
Вовсю работал кондиционер; снаружи уже воцарился жаркий июльский день, и кругозор был подернут маревом.
Олег, почти коренной москвич, не уставал нахваливать пейзажи.
Автомобиль съехал с шоссе, поплыл по вертлявому притоку асфальтовой реки. О лобовое стекло расшибались бабочки. Ивы мели пыль густыми космами. Вдоль дороги созревали подсолнухи.
Олег вспомнил собственную юность, каникулы, уютную деревушку под Курском. Бабка пекла блины, дед учил управлять мотоциклом. И никаких чертей
Рябиновкаот названия становилось сладко во рту, словно пригубил домашнюю настойку.
«Тойота» поравнялась с окраинными избами, глинобитными, крытыми красной черепицей. Покатила по главной улице. Почтамт, сельпо, футбольное поле, тумба-постамент, раскрашенная этническим орнаментом.
Ленина снесли, сказала Варя, больше ничего не поменялось.
Деревня оказалась крупнее, чем Олег предполагал. И безлюднее. Мелькнул мальчуган за штакетником. Пастушка повела на луга коров.
Все в города бегут, сказала Варя, хмурясь.
Машина пересекла надежный деревянный мост. На берегу быстрой речушки обосновались рыбаки.
Осока, сорняк, гнезда аистов на телефонных столбах. Песья перебранка, звон цепи. Дальше дорога ныряла в балки и круто ползла по холмам. На противоположном своем конце улица ожила. Группа старух топталась у немытого УАЗика. Курил, сплевывая в лопухи, белобрысый водитель. Старухи, на вид пыльные, как головки подсолнухов, в глухих платьях и черных косынках, проводили иномарку подозрительным шушуканьем.
Нам сюда. Варя стиснула кулачки.
«Тойота» затормозила около оврага. Из распахнутой калитки звучали приглушенные голоса.
Я с тобой, сказал Олег.
Девушка вдохнула полной грудью и выдохнула.
Знаю, любимый.
Сдержано, как подобает на похоронах, они поприветствовали старух. Те заворчали, здороваясь. Точно заскрипели колодезные вороты.
Перед гостями простирался длинный двор. Олег взял спутницу за руку, и они пошли по примятой траве мимо сарайчиков, курятника, мимо задрапированного полиэтиленом трактора.
Тропка вела к большому, затененному рябинами, дому. Дюжина старух и несколько старичков крутились у водруженного на колченогие стулья гроба. Варя сдавила крепче руку Олега, потом отпустила, зашагала к покойнице. Маланья лежала на шелковых подушках, подставив выпуклые веки солнечным лучам.
«Смерть, подумал Олег, дело осеннее. Летом смерть нелепа, неуместна».
Варя взялась за бортик гроба, поправила без надобности косынку тети.
Старушки притихли, посторонились. Посеменила к новоприбывшим худощавая женщина с черными усиками на верхней губе.
Варвара!
Лицо Вари просветлело.
Бабушка Оксана!
Варвара, кровинушка. Женщина чмокнула Варю в лоб. Маланья радуется, глядя с облачка на тебя. Як выросла, ба! Гарна яка! Пальцы бесцеремонно ущипнули Варю за щеку, А цемуж твой? Бабушка Оксана причмокнула. Красавец.
Будущий муж, уточнил Олег.
Стоя среди сельчан, он уловил едва ощутимый аромат, сладкий гнилостный запашок, и задался вопросом, пахнет это от живых старух или от мертвой, залежавшейся на жаре?
Жирные мухи роились над двориком, их отгоняла от покойницы очень толстая дама в бронзово-рыжем парике.
Ох, Варвара, ты христосуйся с титкой, а я Колю поклычу.
Варя наклонилась к гробу. Старухи следили, словно она была студенткой, сдающей экзамены, а онистрогими экзаменаторами. Олег косился на крыльцо дома. Прошла минута, и из сеней выбрался поджарый брюнет в костюме с чужого плеча.
Ну, здравствуй, сестричка.
Привет. Не зная, куда деть руки, Варя накручивала на пальцы волнистые пряди. Улыбка искусственная, как интонации GPS-навигатора. С братом она не обнялась, не поцеловалась. Расстояние между ними вместило бы гроб целиком.
Получила, стало быть, весточку, сказал брюнет. Я бабы Оксаны внучку попросил отыскать тебя.
Познакомься, Коль, Варя словно желала скорее переключить внимание брата на кого-то другого, мой жених
Примите соболезнования. Олег пожал шершавую кисть мужчины.
На лбу Коли багровел необычный шрам, будто отпечаток птичьей лапы, пацифик без кружка.
Принимаю. Коля хлопнул в ладоши. Прощайтесь пока, я с водителем поговорю.
Варя, задумчивая, смотрела на покойницу, и Олегу хотелось прочесть ее мысли. Подходили старухи, глядели, кивали, понимая о смерти больше городских, иногда что-то говорили мертвой Маланье. Олег расслышал:
Ты уж там замолви словечко за нас.
Плюгавый старичок подхромал, ведомый внуком-подростком.
Скажи, Маланья, не воровал я зерно.
Следом приблизилась толстуха.
Горобыному скажи, чтоб нас не чипал.
«Горобыный подумал зачарованно Олег, две тысячи семнадцатый год, а у нихГоробыный»
Но в процеженном горящими огарками полумраке ему было вовсе не смешно. Слишком много совпадений. Гроза без дождя. И под капотом ты же помнишь за миг до удара.
Воробьи. Не меньше двух десятков. Черные глазки буравят человека.
«Прекрати!»
Он поймал прохладное запястье невесты.
Слушай. Твой кузен не хочет, чтобы мы уезжали. Машина повреждена, скорее всего. Попробуем выйти к трассе и остановить попутку.
Варя оторопело кивнула.
Что ему надо?
Из забытья, как ботинок вслед за утопленником, всплыл обрывок беседы.
Олег шел к «тойоте», Коля подбоченился у крыльца. Закурил и смотрел с теплой улыбкой на прислоненную к штакетнику лопату. Не ею ли он?..
Сбавив шаг, Олег вдруг спросил:
Где вы были шесть лет?
Коля глубоко затянулся и выпустил дым в сумерки. Почудилось, что глаза его сверкнули, как стекольца, отразившие молниевую вспышку.
Работал на пашне у Горобыного. От звонка до звонка, так сказать.
В сенях Варя замедлилась. Олег не сразу заметил, отвлеченный тревожным копошением за отворенными дверями. Словно кто-то приплясывал там, сгибался и разгибался, дурачась. Тень от потолочной балки перечеркивала икону у входа, пририсовывая святому Николаю клюв. Тьма, заполонившая хату, состояла из мелких слоистых клочков, из перышек
А еще он задался вопросом, не становится ли в доме темнее, будто невидимые губы задувают свечные язычки по одному.
Варь, ты чего?
Гром сожрал слова.
Но для слов невесты сделал паузу.
Это я погасила свечи. Голос Вари дрожал, трагический и затравленный, по щекам текли слезы. Столь резкая перемена в настроении озадачила Олега. И ее признание. О чем она?..
Восемнадцать лет назад я баловалась и погасила свечи, а Горобыный похитил Колю.
Нет, милая, Олег был растерян, он спрашивал себя, не может ли безумие быть заразным, это бредни.
Бредни? взвилась Варя. Ты что, не слышишь?
Она затихла. Гром затих, и скрипящие доски пола умолкли. Он услышал. Шорох снаружи. Хлопанье крыльев. Гул.
Здесь и сейчас в доме мертвой Маланьи он испытал безотчетный ужас, потому что допустил, наконец, что Горобыная ночьэто правда.
Справа распахнулась фрамуга, и ветер пронесся по закуткам и комнатушкам, и затушил пламя. Коридор погрузился во мрак, но вспышка молнии помогла увидеть, как что-то схватило Варю сзадибольшое, неправильноеи утащило на кухню. Хлопнула дверь, разлучая влюбленных.