Её ждали в той же комнате, что и вчера, только резное кресло правителя теперь было пустым. По правую руку стоял мрачный Аркуд, по левуюНауз. На его губах играла усмешка.
Доброе утро, колдунья, теург слегка наклонил голову. Для него, наверное, и эти простые словавсё равно что через себя переступить. Князь не хочет с тобой говорить. Бажен, полагаю, тоже.
Понимаю, Хельга не удивилась.
Кераст хотел тебя на шибеницу отправить за то, что ты изувечила наследника. Мы с Аркудом едва удержали его. Он-то думал, что Бажен всего лишь разучится писать свои дурацкие стихи, да только теперь княжич сам как навья, только и умеет что приказы исполнять. Скажи, колдунья, приятно ли этолечить людей, вырезая у них способность творить?
Нет. Но оставлять их больнымиещё хуже. Тебе не понять.
Науз пожал плечами.
Неужто ты думаешь, что я никогда не касался мира грёз? спросил он. Да, сейчас мне туда нет ходу, но ведь когда-то я был несмышлёным мальчишкой, который знать не знал ничего о тайнах мира. Этому мальчишке любая сказка казалась правдивой, потому что он беззаботно в неё верил, как и Бажен в свою. Теперь, конечно, веру я растерял, и самые лучшие саги о богах и героях для меня всего лишь слова. Только лучше жить так, чем погружаться каждую ночь в свои сны и видеть их мёртвыми.
Хельга вздрогнула, не сумев сдержать болезненную гримасу. Привыкшая читать чужие души, она совсем не ждала, что надменный теург сумеет так легко проникнуть в её собственную.
Бажен, конечно, вернётся в себя, наслаждаясь, продолжил Науз. Будет учиться. И однажды увидит по-настоящему, до чего примитивным и фальшивым был придуманный им когда-то мир. Возможно, после этого он забросит чернильницу с пером навсегда, но твою отраву из разума выведет и грезить больше не захочет. А ты, колдунья? Княжич говорил о прекрасном городе с каналами и лодками, а сколько ещё снов похоронено в твоей голове? Дюжина? Гросс? Может, больше? Мне было бы очень интересно заглянуть в эти сны. Да только разве ж ты пустишь меня туда?
Ты прав, ровным голосом ответила Хельга. Не пущу.
Не удивлён, раздался голос Кераста за её спиной. Хельга обернуласькнязь стоял в дверях. Теперь я понимаю, почему сновидцев боятся.
Я выполнила обещание. Твой сын в своём уме.
В своём ли? он шагнул к Хельге. Ты называешь то, что сделала с ним, исцелением? Вырви свои сны, колдунья, брось их в костёртогда только ты поймёшь, что творишь с людьми!
Вырвать и сжечь можно только живое, она покачала головой. Сны Баженамёртвые, безликие. Теперь он понял это. Всё старое он оставит и никогда не вернётся к нему, а когда-нибудь, может, напишет новое.
Тебе ли не знать, что и сон, и книга, и самый последний глупый стишок живёт, только если кто-то читает его!
На этот раз Хельга дрогнула. Отвела взгляд, склонила голову. Ей было нечего ответить князю.
Возьми, Аркуд бросил ей глухо звякнувший мешочек. Здесь оговорённая плата. Только на твоём месте я бы уехал из Яружева. Не стоит искушать судьбу.
Я слышала эти слова много раз, прошептала Хельга. Менялись только города и веси.
Она взглянула за окнотам снова начинался холодный осенний дождь. Вздохнув, Хельга накинула на голову капюшон и вышла прочь, чувствуя на спине тяжёлые взгляды.
Речи Кераста продолжали звенеть в ушах.
И ведь князь прав. Сон живёт, только если кто-то другой читает его. А она никого не пускает в свои грёзы, потому что боится. Чужих слов, чужого взгляда и смеха. Пустить она может только таких, как Бажентех, кто не заметит фальши, пока в неё не ткнуть пальцем.
Всё придуманное Хельгой похоронено глубоко-глубоко на старом кладбище снов. Её творения мертвы.
И вряд ли когда-нибудь оживут.