Это и вправду страшно, невольно поёжился юноша. Ты их ещё увидишь. Их здесьбольшинство. Сохранивших разум, не так уж много. Да и уходят они с грустью в голосе, констатировал Толик.
Слушайте! вспомнил Булавин. А я сегодня парочку видел. Ветеран и ветеранша! На пустыре, за моим домом!
А! махнул рукой Вайнштейн. Эти Это Захаровы. Милые старики, но такие нудные
Не соглашусь! возразил юноша. Клавдия Васильевнаочень недурно поёт романсы! А вот, Антон Никифоровичхорошо разбирается в автомобилях. Очень полезные, надо сказать, знания.
Тьфу ты! сплюнул Вайнштейн. Где полезные? Здесь? уставился он на юношу. Романсы Вопли кошачьи эти твои романсы Старпёр!
Старпёр? хохотнул Сергей. Дядя Груша, тебе-то самому, за семьдесят! А, пацану скольколет пятнадцать?
Четырнадцать, уточнил Толик.
А ты знаешь, когда ему эти четырнадцать было? с прищуром покосился на инженера старик. Вот то-то!
Сергей недоуменно взглянул на юношу. Подумалпарень как парень. Одет, слегка чудно, да и только. Может из бедной семьи или просто вкуса нет
Толик, расскажи Сергею, сколько ты здесь, подначил юнца Вайнштейн.
Я, кстати, Анатолий, протянул Толик руку Сергею и как-то виновато съежилсямол, познакомиться, следовало раньше, фамилияОсинов.
Сергей Булавин, пожал инженер мальчишескую кисть. Так, как долго ты здесь?
А какой сейчас год?
Две тысячи пятнадцатый, слегка недоумевая, ответил Булавин.
Тогда получается парень на секунду задумался. Получаетсясемьдесят два.
Господи! ужаснулся Сергей. Так, когда ж ты умер то? Выходит
В сорок третьем, опередил его подсчёты Толик. Фашисты пожал он худенькими плечами.
* * *
Когда Сергей выбрел обратно на центральную площадь, уже смеркалось, всё вокруг казалось жутким и отталкивающим. Хотя, наверное, не казалось Наверное, так и было. Просто потому что, в месте, бывшем сосредоточением радости, любви и нежности, сейчас не чувствовалось ничего. Просто бездушный огромный прямоугольник холодного бетона. Сергей любил ходить сюда в молодости, ведь здесь ворковали на лавочках влюблённые, прогуливались трогательные пожилые пары, бегали розовощекие детишки. Тут кипела жизнь, в самых лучших её проявлениях. А теперь ничего этого не стало. Булавину грели душу эти воспоминания и, одновременно, приносили невыносимую тоску. Ведь, он больше никогда не придёт на эту, точнее уже на «ту площадь».
Помнится, именно здесь, будучи десятилетним мальчишкой, он впервые поцеловал девочку. Они спрятались под разлапистой елью, чья зелёная юбка свисала почти до земли. Здесь же познакомились его родители. Он, почему-то, никогда не спрашивал, как именно это произошло, но зналключевой момент, без которого не было бы, ни его самого, ни брата, произошёл именно в этом, ныне безжизненном для него месте.
Инженер не стремился пересечь площадь. Просто брел по периметру, пытаясь уловить хоть что-то из того, что окружало его здесь обычношелест пластиковых колёс дешёвых самокатов, девичий щебет, молодецкий гогот, стариковское бурчание. Ничего Ни звуков, ни света. Фонари здесь горели всегда, даже ночьюсейчас единственным светлым пятном в пределах видимости была мутная блямба Луны, укутанная плотными серыми облаками. Даже в окрестных домах, где с наступлением ночи окошки гасли в хаотичном, на первый взгляд, порядке, всегда оставалось хотя бы одно, из которого лился свет. Ныне бетонные коробки стояли абсолютно мёртвыми черными громадинами. Мёртвыми
Сергей шёл и пытался утрамбовать в голову мысль о том, что это теперь нормально, что так будет всегда. Он, вообще, после основательно разговора со стариком и мальчиком, которому, как выяснилось, уже за восемьдесят, решил просто пройтись, чтобы информация в его мозгу хотя бы чуть-чуть улеглась. Обычно, узнавая что-то новое, инженер не беспокоился о его дальнейшем восприятии самим собой. Но, за всю жизнь, ничего более фундаментального, да ещё и в таком объёме, в кладовые его памяти не попадало. Неприкаянные, ушедшие, мёртвые психи, жизнь, смерть Теперь это его реальность, неизведанная и пугающая, которую нужно было принять. Принять, хотя бы для того, чтобы не сойти с ума.
По словам его здешних единственных знакомыхэто было самой страшной карой и у него не имелось никаких оснований не верить. Ему доводилось как-то побывать в сумасшедшем доменужно было передать документы и деньги главврачу, чтобы откосить от очередных армейских сборов. За полчаса ожидания в коридоре, где самые яркие представители тамошнего этноса даже не появлялись, в силу прикованности к кроватям, он впечатлился очень сильно и решилесли вдруг начнёт сходить с ума, точно наложит на себя руки. Но, как выяснилось совсем недавно, это был бы отнюдь не выход. По эту сторону тоже есть умалишенные, только вот, дурдома для них здесь, как-то, организовать не додумались.
Покинув, наконец, площадь, обойдя её по периметру несколько раз, Сергей решил отправиться домой. Пройдя через тёмные дворы, ему оставалось лишь миновать стройку, за которой и располагалась его пятиэтажка. В какой-то момент он заметил силуэт. Подойдя поближе, Булавин различил в нём мужчину, что стоял на бетонном перекрытии между первым и, так не и достроенным, вторым этажом, так и несостоявшегося, детского садика. Мужчина чуть покачивал головой и что-то бубнил себе под нос.
Интерес взял верх над робостью. Сергей вошёл в постройку и приблизился к человеку, остановившись, впрочем, на почтительном расстоянии, метрах в двадцати. Прислушавшись, понялнезнакомец читает молитву. Сергей, на всякий случай перекрестился, и в этот момент мужчина закончил бубнить, обернулся на инженера, смерил взглядом, кивнул. Булавин, так же, молча, кивнул в ответ. Мужчина более не считал пришельца объектом, достойным внимания и продолжил своё дело. Наклонился, поднял с пола что-то прямоугольное и поднял над головой. В сумерках энергетик смог разглядеть лишь очертания предмета, но всё равно понял что это. Незнакомец обильно поливал себя бензином из десятилитровой железной канистры, какие обычно стоят в багажниках у предусмотрительных водителей. Запахло топливом, не так ярко и едко, как в жизни, чуть приглушённо, но, всё же, ощутимо. Сергей, было, хотел броситься к суициднику, но тут на плечо легла сухая рука и за спиной прозвучало: «Оставь! Ты всё равно ничего не изменишь». Инженер обернулся, и понялего одернул Вайнштейн. В темноте не видно было выражения лица старика, но, тем не менее, от него, на каком-то тонком уровне, веяло снисходительностью и мудрой печалью. Он знал, что должно было произойти, но понималэто так же неизбежно, как сама смерть.
Он собирается
Да, не дал старик закончить мысль. Собирается
Мужчина вынул из кармана, предусмотрительно запакованный в целлофан, коробок спичек, развернул. Как только коричневая серная головка коротко шелестнуламужчина вспыхнул. Через несколько мгновений на весь город разнесся пронзительный крик боли, больше походящий на звериный, нежели человеческий. Незнакомец стоял секунд пятнадцать, потом упал на колени и, вскоре, в позе эмбриона завалился на бок, притих.
Бедняга, посочувствовал Вайнштейн, глядя на охваченное огнём бездвижное тело.
Почему ты не дал мне его остановить? с плохо скрываемым презрением, скинул инженер с плеча сухую руку.
А ты бы смог? спокойно поинтересовался старик, проигнорировавший все негативные оттенки.
Не знаю! Но я должен был попытаться! выпалил Булавин.
У тебя бы не получилось, уверил Вайнштейн. А, даже если бы и получилосьон сделал бы завтра то же самое. Он всегда так делает.
Всегда? оторопел Сергей.
Всегда, подтвердил старик. Каждый день, после заката, он приходит сюда, читает молитву, обливает себя бензином и устраивает это представление. Надоел уже
Я ничего не понимаю, признался инженер.
Немудрено, развёл руками Вайнштейн. Кто их поймёт, глубоко верующих.
При чём здесь вера?
Ты слышал про Чистилище? Это у католиков есть такое
Слышал, слышал! не дал Сергей договорить ему. И при чём тут