Чего встал? Антон нетерпеливо дернул за бечевку, словно хозяин зазевавшуюся собачку. И они двинулись вдоль трубы во тьму, изредка разрываемую сигнальными лампочками. Илья видел перед собой мерно качающуюся спину Антона, в бурых пятнах и заплатках. Скрытая темнотой, она едва проступала контурами, и непривыкший Илья каждую секунду ожидал столкновения лбом с какой-нибудь железкой. Они шли несколько минут, и, исходя из габаритов здания, давно должны были обойти весь подвал, но магистральный проход тянулся, бомж вышагивал впереди, а бечевка мерно, в такт шагам натягивалась и провисала.
Стало совсем темно. В какой-то момент Илья поймал себя на том, что не видит уже ничегони спины Антона, ни трубы отопления, протянутой сбоку. Он остановился, и бечевка тут же натянулась. Илья остался стоять. Позвал:
Антон? Ты где?
Где! Где! Где! отозвалось гулкое эхо.
Антон!
Он! Он! Он! ухнуло эхо.
Илья осторожно вытянул руку, пошарил перед собой, по бокам. Пустота. Воздух был холодным. Он слепо шарил руками вокруг. Закружившись, Илья потерял направление и окончательно запутался. Бечевка повисла и опустилась дохлой змеей на бетонированный пол. Илья поднял ее и, перебирая в руках, пошел вперед.
Илья шел несколько минут, но бечевка никак не желала кончаться. Он звал бомжа, впрочем, уже без особой надежды на успех. Если это розыгрыш, то мастерски исполненный.
Мобильник! Илья вынул аппарат из кармана и включил. Экранчик засветился бледно-зеленым. Выставил этот фонарик перед собой, попытался разглядеть окружающее, но не находил ничего, кроме бетонного пола, густо усыпанного пылью, которая тихо хрустела под ногами. Илья обратил внимание на странную детальпыль была испещрена тонкими протяжными канавками, напоминающими следы от червей. Но если так, то этих червей здесь должны быть миллионы, и расползались они в хаотичном порядке.
Внезапно он понял, что бечевка, привязанная к рукене одна. К правому запястью была привязана такая же. И к ногам. И все они убегали в разные стороны. Илье стало дурно от предчувствия. Тишина обволокла, закладывая уши.
Его бросало то в жар, то в озноб. Что-то внимательно рассматривало его из темноты, которая постепенно отступала, обнажая серый пол. И он увидел себя, обмотанного бечевками с ног до головы, концы которых убегали в окружающую темноту.
Мошка в сети.
Скоро приползет паук.
Бечевка, привязанная к шее, натянулась первой. Резко, сильно, впиваясь в кожу. Илья сделал шаг по инерции. Чувствуя, как на шее вздуваются жилы, он попытался отвязаться, но в этот момент натянулись все веревки, разом. Илью распластало в воздухе, словно человека из знаменитого рисунка Леонардо да Винчи. Не в силах пошевелиться, распятый, он мог только бессильно наблюдать, как все эти бечевки постепенно вкручиваются в кожу, до крови, до мяса, словно стремились раствориться в его теле. А затем что-то произошло, и он увиделэто вовсе не веревки.
Это жилы тянулись из его тела в жадную пустоту. Белесые, чуть влажные, связующие мышцы нитки выпростались из него и устремились во все стороны, оставляя после себя лишь боль, которая ошпаривала нервные окончания и накатывала на мозг пульсирующими волнами.
Он кричал.
Истекал кровью, сочился ей, как потом в жаркий июльский полдень.
Тьма озарилась огнями, которые водили вокруг него хоровод. И, сквозь пелену кровавого пота, застилавшего глаза, он увидел, что они приближаются, ползут по протянутым сухожилиям, словно по бикфордову шнуру, а уже через секунду он вспыхнул живым факелом, чувствуя отвратительно-сладкий запах горелого мяса.
Он пылал, как костер язычников во время жертвоприношения. Горел, но не сгорал. Мечтал о смерти, но оставался жив. Мир превратился в преисподнюю, где холодная чернота уступила место адскому жару вечной бойлерной, где даже воздух был горючим, и вспыхивал крошечными искорками. Его кожа давно слезла с мяса, глаза вытекли, кровь вскипела в жилах, а голый череп избавился от волос, как от шелухи. Его тело распалось, раскрошилось на угольки, под которым проступили белые косточки, но вскоре и они рассыпались золой в пространстве.
Но он существовал, продолжал жить. Каким-то немыслимым образом.
Мир переливался всеми оттенками оранжевого, всем спектром красного, от ярко-желтого до багрового. В пространстве пылали точки, между которыми тонко сияли ниточки, колыхавшиеся, словно водоросли под водой. Мириады точек образовывали мерцающие гнезда, соты и муравейники, слепленные между собой, словно грибницы, между которыми циркулировала энергия. Во всех этих конструкциях угадывалась система, жизнь, действие.
Города.
Где-то муравейников было много и они плотным ковром устилали поверхность материка. В других местах мерцание было тусклым, не таким обильным. Где-то и вовсе мерцали одинокие точки, случайно слепленные между собой. Иные участки заполняла чернота. Материки. Океаны. Острова.
Он парил на немыслимой высоте над всем этим. Понимая, что увидел не фрагмент мозаики, а все полотно, целиком. Его бросило вниз.
Икаром падал он к земле, в объятия муравейника со знакомыми очертаниями улиц и районов, одинокая звезда, мазнувшая по небосводу. Мгновение спустя он уже находился на земле, но окружающие предметы мало напоминали привычную реальность. Облик города был словно неуверенный набросок на клочке салфеткикороткие, кривоватые линии, едва очерчивающие контуры домов, крючки фонарных столбов и ленточки дорог, над которыми вились пучки связей, соединяющие всех людей в единую сеть.
Ткань человеческая мерцала в темном пространстве белыми отсветами. Астральные тела людей походили на огни святого Эльма, лениво раскачивающие коронами.
Илья сосредоточился на себе и увидел исходящий из груди пучок связей. Семь новых горели ярче всех. С ними по мощности могла соперничать лишь материнская нитьнастоящая энергетическая пуповина, ощерившаяся, правда, махровыми завитками, но прочная и сильная. Он попробовал тронуть, как и раньше, эти нити и ощутил ток слабого напряжения, который струился от него ко всем адресатам. Он был донор, генератор, снабжение. Он сверкал, как сверхновая, яростно и сильно.
Прежние нити тоже тянулись к тем, кто когда-то появлялся в его жизни, но эти каналы почти истончились. Илья тронул нить Елены, и прямо в руке она осыпалась на пол. Больше он ее не чувствовал. Он не узнает и не догадается, если с ней что-то вдруг случится, он не порадуется за ее удачу, не погрустит вместе с ней, потому что эта связующая нить исчезла и, скорее всего, не будет восстановлена. Никогда.
Другие связи тоже умирали. Прежние знакомства, приятельские отношения, служебные и прочиевсе это повисло серыми блеклыми лохмотьями, омертвевшее. Но семь связей горели сильно и ярко, разноцветные, как лепестки диковинного сказочного цветка, который зацвел после долгих лет созревания.
Илья почувствовал в колебании нитей что-то новое. Словно его тело продолжилось, удлинилось до немыслимых пределов и превратилось в огромную медузу, которая плыла в пространстве, слегка покачиваясь и растопырив псевдоподии. Илья на мгновение почувствовал себя сетью, впуская ее в свое нутро, и там, в этом нутре зрело что-то черное, словно опухоль, пожирающая организм. Черная дыра, уничтожающая время и пространство, сами принципы материального мира. И тогда он понял, что чувствовал Антон, который никогда не уходил из Мира Связей, живя параллельно в двух реальностях, с постоянной болью, которая стала условием его существования и заставляла корчиться в гримасе, ошибочно принимаемой за улыбку.
Каморка подвала давно исчезла, словно далекая планета, отстоящая от него на миллионы световых лет и затерянная в пустоте, а он, словно моряк на рыбацкой шхуне, попал в шторм, но поймал огромную рыбу, которая готова утащить его на дно.
Последняя, седьмая нить стала накаливаться добела. Илья чувствовал ее обжигающий жар, который пронизывал грудь и растекался по всему его нутру. Единственный канал, не забирающий, а дающий энергию. И сейчас он служил путеводной нитью, потому что Илья играл роль маяка на утесе, и на его сияние двигался некто, находившийся на конце этой последней нити. Жар становился нестерпимым.
Силуэт оформился, увеличился в размерах, но сохранил в себе грубоватые контуры астральных тел мира Связейпылающая фигура с кавернами глаз.