- Осталось пять дней, - сказала мама.
Руслан знал. Он считал эти дни, пересчитывал их утром и вечером. Хотя прекрасно понимал, что и возвращение в город ничего не изменит.
Может быть, среди привычных вещей станет еще хуже.
- Может быть, купим тебе велосипед? - зачем-то предложила мама.
Руслан пожал плечами:
- Деньги-то откуда Лучше новые джинсы купить. В чем-то же я в школу ходить должен
И снова стало тихо. Стаей кружились мошки, жужжали, все нахальнее атакуя, комары, пахло водой и летом, и на самую крайнюю доску выбралась, обманутая неподвижностью и молчанием, светло-бежевая лягушка.
- Мама, - сказал Руслан, не обращая внимания на давно неподвижный поплавок. - Я
- Что?
Руслан запнулся:
- Я можно, я сегодня ночевать у Витальки буду? У него на огороде шалаш построен Он меня давно звал.
Мама пошевелилась. Лягушка соскользнула в воду.
- И что вы будете там делать? Беситься всю ночь?
- Спать. Картошки испечем, съедим, посидим немножко И спать будем. Там у него сено Вроде как в походе. Можно?
- Ну, иди, - сказала мама. - Все равно меньше чем через неделю уезжать
*
В полночь, - говорил Виталька. - В двенадцать часов. Но не всегда, а только если пройдет поезд. Он всегда проходит в двенадцать Но иногда опаздывает. Если опоздает - ничего не получится
В девять вечера еще было почти светло. Руслан сказал Витальке, что ему уже пора домой. Распрощался и неторопливо двинулся вдоль по улице.
Никто не должен знать, - говорил Виталька. - Если кто-то догадается, куда идешь, - все, можно не стараться. Пролет.
Дойдя до развилки, Руслан свернул не к дому бабы Марфы, а в противоположную сторону. Прошел до конца узенькую зеленую улицу, миновал последний дом и вышел в поле.
Небо постепенно угасало, но идти можно было и без фонарика. Руслан шагал все медленнее; еще не поздно было повернуть назад, прийти к маме и сказать, что ночевка отменяется. Или заявиться к Витальке в шалаш - тот наверняка обрадуется
Руслан остановился посреди поля, совсем один. Кругом незнакомые села, чужие, непонятные люди А если кто-то из них встретит мальчика на дороге ночью? Мало ли кто может шататься здесь?
А если собаки? Тут спускают на ночь таких злющих псов, которым абсолютно плевать, местный мальчик или городской, ворует он вишню или просто идет по дороге. У Руслана нет с собой ни денег, ни документов, ни оружия, ни хотя бы палки - один только фонарь
И ведь если он пойдет Если он пойдет сейчас - это будет означать, что он поверил Виталькиным сказкам. Виталька расскажет ребятам; все вместе будут громко ржать над Руслановой глупостью и доверчивостью. Может быть, затем все это и затевалось, чтобы хорошенько над городским посмеяться
Руслан нервно огляделся. Как будто ждал, что за ним следят Виталькины приятели; кругом никого не было. Вообще никого. Поодаль темнели на светлом небе деревья, и мерцало, прикрываемое веткой, одинокое желтое окошко.
А если?
В Руслановой возрасте обычно уже не верят в сказки.
А если все-таки?!
Через пять дней они с мамой вернутся в город И такой случай больше никогда-никогда не представится. Никакая на свете сила не сможет остановить то, что надвигается. Что надвинулось. Что уже совсем случилось. Никакая сила не сможет отменить ЭТОГО
Не совсем понятно, при чем здесь вообще какой-то Виталька.
*
Сегодня вечером он выставил часы по сигналам точного времени, по радио. Поход через поле занял больше часа; окончательно стемнело, Руслан стал уже тревожиться, что свернул не туда, когда впереди и справа обнаружилось огородное пугало в длинном светлом платье.
На часах было без пяти одиннадцать.
Руслана колотило - от страха, от волнения, да и вообще. Пугало показалось ему неприятно живым, одушевленным; шарахнувшись от уродливой фигуры, он угодил ногой в рытвину, оступился и долго сидел на обочине, растирая лодыжку и поскуливая от боли.
Этого еще не хватало
За узкой лесополосой прогрохотал поезд. Затих вдали. И снова тишина; Руслан спросил себя: как оказалось, что я - здесь? На совершенно незнакомой, пустынной дороге? В начале двенадцатого ночи?
Поперек безлунного неба тянулся Млечный Путь, которого ни за что не увидишь в городе.
Руслан включил фонарик; ему тут же показалось, что под соседним кустом лежит труп. Руслан трижды облился холодным потом, прежде чем понял, что это всего лишь обломок старого ствола.
- Эй! - сказал он сам себе голосом, похожим на скрип старой пластинки. - Ты чего? Стру струсил?
Ночь молчала.
Хромая, озираясь, дергая белым лучом фонаря, Руслан начал путь через лесополосу, и особенность этого пути была в том, что он не просто боялся как заяц, но еще и презирал себя за трусость. Паника и презрение колебались в его душе, будто чаши весов; только не бежать, уговаривал он сам себя. Если я побегу, то точно сверну себе шею. Не смогу остановиться, побегу и - привет
Поезд помог ему - прожектор высветлил половину неба и половину леса, Руслан увидел впереди рельсы - и мгновение спустя случился новый грохот, мелькали желтые окна, поезд летел и не спал. В поезде были люди; Руслан приободрился и вышел к насыпи, сдавленно напевая под нос: Где-то, где-то, посредине лета Где-то, где-то ждет меня котлета
Рельсы поблескивали при свете звезд. Вдалеке горел красный огонь; я почти дошел, подумал Руслан с удивлением.
И с еще большим удивлением понял, что здесь, у насыпи, ему даже в голову не приходит усомниться в Виталькиных словах. Даже кощунственным кажется любое сомнение. Вот только
Еще ведь не всякий ее ночью найдет. И не потому, что дурак, - а потому что она не для всякого. Вовка с братом три раза ходили - не нашли! А когда Вовкин брат без Вовки пошел - вот тогда и сразу
Руслан посветил фонариком на часы. Без двадцати двенадцать.
Точно там ли он вышел к полотну, где в прошлый раз вывел его Виталька? И куда теперь поворачивать - направо, налево?
Чтобы оглядеться получше, Руслан поднялся на насыпь. Там, вдалеке, красный огонь сменился зеленым; в луче фонаря деревья и кусты делались плоскими, будто вырезанными из двух сортов бумаги, белой и черной.
Коряги не было. Руслан понял, что еще немного - и он разревется, как маленький.
От жалости к себе? Оттого, что шанс - единственный в мире - теперь навсегда упущен?
- Где ты? - спросил он шепотом. - Где ты покажись?
Из-под ног скатился гранитный камушек. Руслан спустился с насыпи и, подсвечивая себе фонариком, нерешительно двинулся вдоль полотна; через два десятка шагов его остановил взгляд.
Руслан дернулся и обернулся. Совсем рядом, на том месте, откуда он только что пришел, сидела будто огромная кошка и смотрела на Руслана через плечо - ему показалось, что он видит два зеленых глаза.
Секунда - наваждение пропало. Взгляда не было, зеленых огней не было, кошки не было, была просто огромная коряга у самой железной дороги; Руслан, тяжело дыша, подошел к ней и сел в двух шагах, прямо на траву.
Без семи минут полночь.
Трава была мокрой. Руслан погасил фонарик.
Стояла тишина. Ни ветерка, ни сверчка, ни лягушки. Ни скрипа, ни шелеста. Как душной ночью под подушкой.
Руслан поднял глаза и посмотрел туда, где у сидящего зверя должна была быть морда.
- Пожалуйста, - сказал он тихо.
Коряга молчала.
Белые фосфоресцирующие стрелки часов, напитавшиеся светом от фонарика, были двумя бледными зеленоватыми черточками. Почти совместившимися в положении двенадцать. Почти.
А если поезд опоздает?
А если Виталька врал?
А если
Руслан в изнеможении закрыл глаза - и в этой темноте, теперь уже полной, услышал далекий, тихий, почти недоступный уху стук колес.
Поезд приближался. Поезд.
Две стрелки слились в одну.
Шум нарастал. Накатывал со страшной скоростью; вспыхнул белый свет прожектора. Может быть, машинист успел увидеть мальчика, сидящего под насыпью, и решил, что ему померещилось. А может быть, он и не разглядел ничего
И вот когда грохот накрыл Руслана с головой, когда дыбом встали волосы и заложило уши - тогда он запрокинул голову, зажмурился изо всех сил и закричал в небо:
- Пожалуйста! Пусть они не разводятся. Пожалуйста! Пусть не разводятся! Пожалуйста! Пусть
Поезд пролетел и грохот его затих вдали, а Руслан сидел, обхватив колени руками, и твердил, глядя коряге в лицо: