Марина и Сергей ДяченкоКОРЯГА, ПОХОЖАЯ НА ОБЕРНУВШУЮСЯ КОШКУ
Руслан узнал про эту корягу на третий день своего пребывания в деревне. Ему сказал Виталька; тот был тоже городской, но приезжал каждый год к бабушке и потому считался как бы немножко местным.
И вот Виталька сказал, протирая ладонью запылившееся крыло видавшего виды велосипеда:
- Тут есть одна такая вещь Ты крещеный, кстати?
Руслан сказал, что он крещеный.
Виталька помолчал; зачем-то звякнул в велосипедный звонок:
- Такая штука Только про нее нельзя говорить. Ты никому не говори, что я тебе сказал. Не скажешь?
Руслан сказал, что никому не скажет.
- Она там, - Виталька неопределенно махнул рукой. Подумал; поерзал. Предложил, будто переступив внезапно какой-то внутренний барьер:
- А хочешь, поехали? Покажу?
Руслан отпросился у мамы. Мама не хотела пускать; мама была бледная и вся какая-то тусклая, исхудавшая, если бы она сказала нет, Руслан остался бы без скандала, но мама как-то неожиданно сдалась, махнула рукой:
- А-а-а, поезжай Чтобы до темноты был обратно
И Руслан сел к Витальке на багажник.
Ехать на багажнике неудобно. Жесткая конструкция врезается в зад, а ноги надо растопыривать в стороны, чтобы ненароком не попасть каблуком прямо в спицы. Руслан с Виталькой были примерно одного веса, поэтому велосипед то и дело вихлялся из стороны в сторону, но все равно Руслану нравилось ехать; колеса оставляли в пыли красивый узорчатый след, нигде, сколько ни озирайся, не было ни человечка, только чьи-то козы паслись, волоча длинную веревку. Колыхалась трава, кричали сверчки, небо было такое большое, что в него было страшно провалиться, и Руслану за все эти дни было не то чтобы хорошо, а так
Терпимо.
Едешь через пустынный луг по пыльной дороге, и можно представить себе, что ничего не случилось. Что все по-прежнему. Нет ни этого лета, ни маминой худобы, ни вонючей комнаты, которую они сняли у какой-то бабы Марфы Что там, в комнате, не стоит на пыльном узком подоконнике фарфоровый петушок, изготовленный эдак году в пятидесятом. Руслану почему-то очень не нравился этот петушок. Он был отвратительный, но его нельзя было убрать. Мама не понимала, зачем его убирать, и вообще хозяйка просила ничего в комнате не трогать; а для Руслана этот петушок был как напоминание обо всем плохом, как символ этого чужого дома в чужой деревне, Руслан мечтал бы сбросить его на пол и разгрохать на мелкие кусочки, но ведь тогда маме придется объясняться с хозяйкой.
А здесь, на лугу, ничего этого не было. Только пыль, солнце и сдвоенный ребристый след от колес. И даже багажник уже так больно не впивался, - наверное, Руслан приспособился на нем сидеть.
Потом луг закончился и дорога повернула направо. Слева потянулся лес; то есть это Руслану казалось, будто это настоящий лес, а на самом деле это была зеленая лента вдоль железнодорожного полотна, ее можно было пешком пересечь за три минуты. Справа были чьи-то огороды - стена кукурузы да картофельная ботва. Дорога сделалась хуже, Витальке стало трудно крутить педали; дальше пошли пешком. Вокруг по-прежнему было пусто, только однажды пришлось прижаться к обочине, пропуская грузовик. В брезентовом кузове ехали куда-то черные лошади.
Виталька катил велосипед, а Руслан шел рядом, у него вдруг испортилось настроение. Ему сделалось одиноко и почему-то страшно, и в придачу пришла еще какая-то бездомность, будто он, Руслан, никогда больше не засмеется, никогда больше не вернется домой.
- Ты чего? - спросил Виталька. - Уже близко
Руслан молча кивнул. Теперь ему было все равно, что за диковину покажет этот малознакомый пацан. Наверное, глупость какую-то
Через минут пятнадцать ходьбы Виталька увидел на огороде возле самой дороги пугало в длинном женском платье и с вертушкой в деревянной руке. Решительно свернул влево; в лесу никакой дороги не было, приходилось продираться сквозь кусты, спотыкаться о палки, коряги и корни, скрытые в сырой траве, в ворохе прошлогодних листьев. Руслан молча помогал Витальке тащить велосипед.
Налетел товарняк. За деревьями замелькали серые вагоны и бурые цистерны. Грохот и лязг стояли такие, что Руслан прищурился и втянул голову в плечи; почему-то раньше ему не приходилось слышать поезд, несущийся вот так, во весь опор. На вокзалах или даже хотя бы на станциях поезда грохочут все-таки по-другому
Поезд пронесся. Железное эхо еще долго отдавалось у Руслана в ушах.
Вышли к насыпи. Наверху, между шпалами, покачивался одинокий стебель с маленьким желтым цветком на верхушке. Налетел еще один поезд - пассажирский; от него веяло жестким пыльным ветром, Виталька с Русланом стояли и смотрели, как проносятся мимо синие и зеленые вагоны, белые и желтые занавески, красные на белом слова: Моква Сиерополь. Когда поезд сгинул, желтый цветок обнаружился на том же самом месте, он даже не качался особенно, он просто рос прямо там, куда его семечком забросила судьба.
- Вот она, - сказал Виталька.
Руслан проследил за его рукой - и вздрогнул. Ему показалось, что на узком пространстве между насыпью и лесополосой сидит крупный зверь, огромная кошка. Сидит, обернувшись, и смотрит на пришельцев через плечо.
*
Мама готовила еду на газовой плитке в так называемой летней кухне. Всей летней кухни было - умывальник на стволе старой яблони, стол, над которым вечно кружились мухи, и плитка с толстым, как объевшийся червяк, газовым баллоном. Руслан ненавидел этот баллон почти так же сильно, как фарфорового петушка.
- Деревенское детство - это совсем не то, что в городе, - говорила, улыбаясь, баба Марфа. - Это - свобода Пусть хоть летом паренек побегает, - и благосклонно кивала Руслану.
И мама улыбалась в ответ. Бабы-Марфины слова будто бы помогали ей убедить Руслана - и себя - в том, что они Просто Отдыхают. Что это Такой Отпуск.
- Пойди карасиков полови, - говорила Руслану баба Марфа. - В сметанке зажарите
Руслан вяло улыбался.
- Какой здесь чудесный воздух! - говорила мама.
У нее были воспаленные, лихорадочно блестящие глаза. Руслан преодолевал желание обнять ее - если обнимет, дело обязательно кончится слезами, а в слезах какой прок? Тогда Руслан уходил, сидел где-то среди грядок в одиночестве, и местные мальчишки не трогали его - они были какие-то на редкость деликатные.
Вот только Виталька
*
- Вот она, - сказал Виталька.
- Ух ты, - сказал Руслан. - На кошку похоже.
- Ага, - сказал Виталька. - Ты ее только руками не трогай.
- Почему?
- По кочану. Сашка вот малый потрогал, так знаешь, какими бородавками обсыпало? В больнице вырезали
Руслан улыбнулся про себя. Но какая-то торжественность, какая-то Виталькина нервозность передалась и ему тоже.
Они подошли к коряге; с двух шагов она не очень-то и напоминала обернувшуюся кошку. Она была достаточно большая, с Руслана ростом, и очень сложная, запутанная, со множеством переплетенных жилок-корешков. Она была старая, но в то же время удивительно чистая - ни мха, ни грибов, ни цвели, ни гнили. Хоть сейчас в музей современного искусства.
- Хоть сейчас в музей, - сказал Руслан.
- Тихо ты, - хриплым шепотом сказал Виталька.
- А что?
- А ничего Серега рыжий анеки травил тут полдня, так на языке во-от такой типун выскочил!
В больнице вырезали, - усмехнулся про себя Руслан. Ничего не сказал.
Прокатил еще один пассажирский поезд; неподалеку от Руслана запуталась в траве принесенная ветром обертка от мороженого Магнат. Качались кусты и подрагивали ветки - только коряга, похожая на обернувшуюся кошку, оставалась неподвижной, будто памятник.
- Она волшебная, что ли? - спросил Руслан, когда грохот стих.
Виталька странно на него посмотрел:
- Она Это. Желания выполняет.
*
Однажды вечером, часов в пять, Руслан с мамой сидели на берегу узкой илистой речушки и следили за поплавками.
- Хорошо как, правда, - говорила мама шепотом. - Эти доски разогретые И так тихо Слышишь?
Руслан кивал.
- У тебя клюет, - говорила мама, а поплавок уже лежал на боку, и в следующую секунду Руслан вытаскивал пустой, без наживки, крючок.
Караси были умнее Руслана. Он отчаялся с ними тягаться; даже черно-белая кошка, вечно караулившая рыбаков, не хотела иметь дело ни с Русланом, ни с его мамой. Посидела с полчасика - и демонстративно убралась прочь.