Офицер снова бросает взгляд на часы.
И в душ меня зачем-то таскали. А зачем? Будто грязь что-то значит. В моём положении
В твоём положении?!
«Профессор» перебивает меня.
И срывается на крик.
Положении! Болван! Воистину, болван! Хочешь, я расскажу тебе, какое у тебя положение?
О, положение чудесное, комок ты грязи! Твою беременную подругу раскатал по мостовой один важный чиновник. Произошло это четыре месяца назад
Тошнотная резина подкатывает к горлу. Отступает, гуттаперчевым шариком медленно проползая по пищеводу от горла к желудку. Задерживается на мгновение. За это мгновение горькая слюна успевает заполнить рот до краёв.
Шарик прыгает вверх. Неожиданно резко.
Ты что-то пытался объяснить этому ублюдку? Пытался рассказать ему о его неправоте, духовной деградации, общей толстокожести и моральном помешательстве?
Поднятым с земли камнем пытался повредить ситикар, добавил от себя комитетский, сверившись с записями в личном деле (да, теперь я понял, что это именно личное дело и именно моё!). Дело было возле правительственного квартала, в лесу имени Балчуг-Кемпинского. Заброшенное место. Там развалины одни Да, и чего туда забрели? Молодые, глупые
«Профессор» совсем завёлся, заверещал:
Помнишь, как надели на тебя наручники? Как беременную женщину избивали у тебя на глазах? Сколько ты отсидел? Где-то около двух недель Все нам известно, разве только нет фотографий тех коньячных клопов, которые тебя заживо пожирали в тюремном блоке Тюремщики называют этих тварей «коньячными». Запашок-то, когда раздавишь!
И снова хихикает! Ой, мразь!
Она не дожила, так ведь?
Они умирала. Две недели она медленно умирала, одна, в пустой квартире. У неё не было работы и медицинской страховки. Работа и страховка были у меня. Были до заключения в тюрьму. А ей отказали во врачебной помощи. Все отказали, все даже Общество милосердия. Милосердным кто-то сообщил, что её друг в тюрьме. По обвинению в нападении на предпринимателя, у которого в администрации кондоминиума много важных и полезных друзей.
Кажется, дня за два до моего освобождения начались схватки. Выкидыш. Потеря крови. Смерть.
Крики испугали соседей. Кто-то из них позвонил и пожаловался на «антиобщественное поведение». Когда приехали люди из Комитета воздаяния, она была уже мертва.
А когда я вернулся, в квартире было пусто. Тело увезли не знаю точно, когда именно Кажется, его уже успели кремировать до моего освобождения.
В коридоре бурое пятно, высохшая лужа крови. Полосы по синей штукатурке. Следы ногтей.
Царап Когда больно
Быть может, она была ещё жива, когда её увозили? Быть может, была ещё жив и когда засовывали её в печь?
Кто мы такие? Кому есть дело до нашей боли? Кому это вообще интересно?
Все, что я узнал о последних её днях, рассказал мне квартальный. Не из жалости и сочувствия. Нет, он посмеивался Надеялся, что я не выдержу и брошусь на него с кулаками. А там новый срок для меня и благодарность ему от начальства за задержание «особо опасного социопата».
А я даже не плакал. Сидел с каменным мне так казалось, что с каменным лицом.
Потом встал и ушёл из собственного дома. И бродил, бродил без цели, без дороги, без мыслей, без будущего. Вот так
И что, они следили за мной? Как они
Провожу ладонь по затылку.
Где-то на моём теле метка? Они вшили мне метку, пока я был в тюремном блоке?
Может, и выпустили потому, что нашли место для меня в своих планах. Иначе гнить бы мне вечно в
Впрочем, мне и так от распада не убежать. Нигредо, чёрт бы его драл!
И ты решил просто сдохнуть? Просто так? Бездарно и бесполезно? Потеряв всё и простив врага? Воистину, ты лучший из противников. Твоя рожа достойна хорошего плевка!
«Профессор» кривится, на этот раз подчеркнуто брезгливо.
Ничтожество! Ты даже не смог похоронить её! И его своего сына. Да, у тебя мог бы быть сын! Мы и это знаем. А ты не знал? И не узнал бы никогда! Что ты сделал? Вот так просто и незатейливо спятил и убил себя. А он? Этот гонщик Он жив! И будет жить!
Секунду «профессор» держит паузу.
Шарик горькой гуттаперчи пробивает горло. Я сблёвываю зелёную лужицу на пол.
Офицер шипит кошачьи и тянется к кнопке вызова.
Но замирает под строгим взглядом «профессора».
Покажи! командует тот.
Офицер рисует ладонью какой-то сложный зигзаг и от кнопки ведёт к панели управления. От волнения выбирает явно не тот масштаб отображения фотофайла и
А почему, собственно, не тот масштаб? Может быть, именно тот, что надо. Тот, что и был запланирован. Задуман.
Предусмотрен хитрым их планом.
и в воздухе, заняв едва ли не четверть объёма комнаты, возник вдруг в красновато-оранжевом тумане портрет бледнокожей той гадины с прозрачными, тонким серым ледком подёрнутыми глазками, вмиг уставившимися прямиком на меня!
Голого, сдыхающего, засунутого в прорезиненный больничный мешок.
Но не было в этом ноябрьском взгляде торжества. Триумфа не было. Светлые кристаллики хрустящей шуги, смешанная с белым речным песком вода. И по краям, спрятанный, но выплывающий, упорно выплывающий из-под снежной каши страх.
Почему-то вижу его. Тогда, четыре месяца назад, не заметил. Но увидел сейчас.
Помнишь его? спрашивает «профессор».
Киваю в ответ.
А теперь слушай меня внимательно. Это твой шанс. Шанс изменить судьбу. Нет, не эту, которую ты уже загубил. Ту, другую. Которую мы тебе выдадим из наших тайных запасов. Смерть просто перемена тела. С потерей памяти, полной или частичной. Мы поможем сохранить память и станем твоими проводниками в мире Перехода. Понимаешь, о чём я говорю? Понятен тебе смысл моих слов?
Нет, мне ничего не понятно. Я не понимаю, о чём говорит этот странный тип.
Морщу лоб. Нет, дурной из меня актёр. Ничего не получается с имитацией мыслительного процесса.
Усилия приводят лишь к тому, что усиливаются приступы тошноты. И жидкость, теперь уже почти бесцветная, снова течёт через горло, обмазывая губы липкой слизью.
Борется организм, удовлетворённо замечает «профессор». Так, пожалуй, ещё два десятка часов протянешь. Если верить нашим мудрым и многоопытным докторам. А они много чего такого повидали
Хочется спросить, чего же «такого» повидали эти доктора. И что за сделку (именно сделку, не иначе) предлагает умирающему от рициновой отравы наш гуманный конфедеративный Комитет. И ещё хочется попросить офицера, чтобы отпустил меня ну туда, где друг-унитаз
Потому что, похоже, одной лишь рвотой дело не ограничиться. Упрямый зверь-организм очень хочет жить.
Так что же, Тимофей? включается в интересный наш разговор офицер. Отомстим ублюдку?
Он кивает на изображение прозрачноглазого.
Ему Он ведь приказал охране вас избить? Оттащить вашу подругу в канаву? И бросить её там Он достоин жизни? А вы смерти? Не поверю, что вы согласитесь с этим.
Самое время задать детский вопрос.
Чего вы хотите? И кто вы?
Капитан Чегоди, представился служивый.
Не-а
Совсем уже ребячьи болтаю ногой. Правой, затекшей ногой. И сплёвываю на пол. Они терпят мои пакости, жидкость выходит из меня Должно быть, старательные у них тут уборщицы.
Не вы Вот этот человек, что сидит в углу вашего кабинета. И говорит странные вещи Кто он?
Да! кричит «профессор». Капитан, представьте меня! Но только уж по всей форме, без скороговорок и сокращений.
Капитан встаёт. Поправляет китель.
И чеканит:
Верховный маг Правительственного совета Свободных Российских территорий, доктор некромантии и некрологии, понтифик Транс-Реалии, магистр спиритологии, Верховный Мастер некронавигации и Господин Белого шара Анастасий Сабельев.
Надо же Столько званий, и каких.
Тру губы ладонью. Стираю клейкий налёт.
Признаться, теперь уж совсем ничего не понимаю.
А больше всего поразило то, что у странного этого типа фамилия заканчивается на '-ев».
Мне кто-то говорил (кто-то из едва знакомых приятелей, сослуживцев-письмоносцев Отдела торговых уведомлений, рассказывал давно и как-то между прочим, так что поначалу на слова эти и обратил внимания, но, выходит, всё-таки запомнил), что фамилии, заканчивающиеся на '-ов»,