Но если это не так, вы обязаны вернуть нас домой в целости и сохранности».
Подумал и приписал:
«Иначе вам самим будет стыдно».
Дрожа от нетерпения, я положил листок в фирменный конверт, заклеили снова задумался: какой же написать адрес? Братьям по разуму? Стыдно. Скажут: тоже нам братец нашёлся, родственник-переросток. Да и они с нами поступили тоже далеко не по-братски.
И я написал на конверте так:
«Руководителям эксперимента».
Вот теперь всё было ясно.
И, прижимая к груди конверт, я побежал на улицу.
Ещё ни разу я не гулял под куполом ночью, и меня поразили пустота и тишина.
У бассейна и над дорожками горели бледно-жёлтые фонари, листья пальм фанерно бренчали.
С колотящимся сердцем я добежал до центральной колонны, нажал кнопку лифта.
Дверцы с тихим шорохом расползлись, почтовый ящик был на месте. Я опустил в щель письмо. Бедный Олег! Он искал связь, а связь была под рукой. Просто Олег никому не писал писем. Я заглянул сверху в щельписьмо ещё смутно белело. Тут дверцы лифта задвинулись за моей спиной, и в наступившей темноте я увидел, как по конверту пробежал синий огонёк. Почта принята!
Я потоптался немного в кабинете Не знаю, чего я ждал: уж не ответа ли немедленно, сию же минуту? Потом нашарил кнопку на стене, двери открылись.
У кабины стоял Дроздов.
Я обомлел. Первой моей мыслью было немедленно подняться наверх А что дальше? Колба запаяна Тем более что Дроздов держал руку на кнопке вызова и лифт не мог закрыться.
Добрый вечер, Аркадий Сергеевич, промямлил я.
Дроздов ничего не ответил. Я сразу заметил, что он еле стоит на ногах. Если бы не рука, упиравшаяся в стенку, он бы, наверно, упал. Лицо его было землисто-серым, под глазами мешки.
Что с вами? спросил я, выходя из кабины.
По ночам гуляешь глухим голосом проговорил Дроздов. А спать когда?..
Съездить наверх захотелось, соврал я. Подышать свежим воздухом.
Блокировка в моей голове сработала автоматически.
Погулять повторил Дроздов, упираясь рукой в стену.
А что, разве нельзя?
Отчего же можно
Дроздов нелепо повернулся и прислонился спиной к колонне. Случись это днём раньше, я бы решил, что директор выпил лишнего.
Аркадий Сергеевич, вам помочь? спросил я.
Дроздов не отвечал. Глаза его были открыты, но дыхания не было слышно.
Я беспомощно оглянулся. Вокруг было пусто и темно. Что же делать?
Сейчас, сейчас, пробормотал я, схватившись за его повисшую руку.
Дроздов всей тяжестью навалился на меня. Теперь-то я точно знал, что это не живой человек: мне приходилось тащить до постели отца, Дроздов был тяжелее в два раза.
Я положил его руку себе на плечи, напрягся. Ноги Дроздова сдвинулись с места и поволочились по земле.
Так, шаг за шагом, поминутно останавливаясь, я дотащил его до голубого домика, благо было не так уж и далеко.
Но тутновая незадача: серая пластиковая дверь была наглухо закрыта, без малейшего признака замка либо дверной ручки. Я прислонил Дроздова к стене и стал искать на земле какой-нибудь инструмент, чтобы отодвинуть дверь или, если это невозможно, взломать.
Тут за спиной у меня послышался голос:
Ты что здесь делаешь?
Я обернулсярядом стоял Олег. Я так обрадовался, увидев его!
Да вот, понимаешь, заговорил я, разбрелись по всей территории.
Все трое? деловито спросил Олег.
Нет, только один. Посмотри вокруг, может, ещё другие валяются.
Олег посветил фонариком (он оказался предусмотрительнее, чем я).
Да вроде никого.
Слушай, сказал я, не можем же мы тут его бросить.
Не можем, согласился Олег. Ему нужно срочное питание.
Он подошёл к двери, потом поднял вялую руку Дроздова, провёл его ладонью по пластикудверь отползла.
Ты гений, сказал я ему.
И в это время в тёмном дверном проёме показалась плотная фигура Воробьёва.
Воробьёв молча взглянул на нас и, схватив директора за плечо, с необыкновенной быстротой втащил его внутрь домика. Дверь закрылась.
А мы с Олегом, не сговариваясь, бросились бежать. Взлетели во весь дух на второй этаж общежития. Я хотел было с ходу юркнуть в свою комнату, но тут Олег преградил мне дорогу. Вид его не предвещал ничего хорошего.
Ну? сказал он грозно.
В чём дело, приятель? Я сделал попытку его обойти.
Ты понимаешь, что ты натворил?
А что такое? Я всё ещё изображал оскорблённую невинность.
Соня всё слышала, сказал Олег. Но она не думала, что ты решишься.
Ах, чёрт! Действительно, когда я писал письмо ЭТИМ, я от волнения забыл о блокировке.
Эх ты, торопыга! презрительно проговорил Олег и отступил, давая мне дорогу. Иди ложись. Но не думай, что проведёшь спокойную ночку.
22
Проснулся я от холода.
Напрасно я натягивал одеяло до подбородка: холод безжалостно заползал вовнутрь. Я открыл глазав комнате было темно. И тут меня полоснуло чем-то острым по лицу и рукам. Закутавшись в одеяло, я подбежал к выключателю, зажёг свет. Лампочка горела вполнакала. За окном была кромешная тьма, купол совсем не светился, хотя на часах было уже около семи утра.
В дверь забарабанили.
Я открылна пороге стояли Олег и Соня.
Она взглянула на моё лицо и ахнула:
И ты тоже?..
А что случилось? спросил я.
Славик порезался стеклом, сквозь зубы проговорил Олег. Ух, дал бы я тебе, если бы от этого была хоть какая-нибудь польза! Кустарь-одиночка!
Оставь его, сказала Соня. Видишь, человеку больно.
Лампочка под потолком мигнула и померкла. В коридоре было тоже темно, шлёпали чьи-то шаги, слышались приглушённые голоса.
Иди за мной, скомандовал Олег. У меня в комнате фонарь, батареек хватит часа на четыре.
Дай хоть одеться! взмолился я. Холодно!
Некогда, коротко ответил Олег.
Мы побежали по коридору. На бегу я чувствовал, как горят Славкины порезы на моём лице. Как же ему было больно в первые минуты, когда я ещё спал, как сурок!
Сломалось что-нибудь? спросил я, задыхаясь.
Всё сломалось, не оборачиваясь, ответил Олег. Твоими молитвами.
«Птичий базар» отключён, и вся система вышла из строя.
Да что ж они, психи, что ли?
Олег резко остановился, и я налетел на него в темноте.
Имей в виду, сказал он вполголоса, дыша мне в лицо, никто не знает, что это ты Кроме нас с Соней. Понял? Будем держаться как люди.
Я благодарно закивал, хотя Олег этого, естественно, не видел.
Он втолкнул меня в комнату.
Ещё одного привели! послышался в темноте жалобный Славкин голос. И без того воздух кончается!
Прекратить панику! сказал Олег и зажёг фонарь.
Луч света выхватывал из темноты лица ребят. Девчонки стояли, закутанные, как и я, в одеяла. Тут же была и Черепашка.
Не понимаю! сказала она, увидев меня. Война, что ли? Никто ничего не объясняет
Всё ты! крикнул Борька и кинулся к Олегу. Всё ты, изыскатель!
Я схватил его за руки. Одеяло упало с меня на пол.
Ну, ну, спокойно. Это не он, это я во всём виноват.
Но Борька меня не слушал.
Пусти! Пусти! шипел он, вырываясь.
Пришлось скрутить ему руки. Когда он присмирел, я подвёл его к креслу и усадил.
На кровати кто-то слабо стонал. Я понял: это был Славка. Собственно, стонать-то ему можно было бы уже и прекратить: я знал, что на нём нет уже ни царапинки, да и мои скоро пройдут.
Как это он? шёпотом спросил я, зная, что где-то поблизости Соня.
Пытался вылететь в окно, тут же отозвалась Соня. Олег, побольше света, пожалуйста.
Вылететь? Зачем? спросил я.
Всё погасло, и он испугался.
Лена тихо и тоненько заплакала.
Рита подошла к ней, обняла её за плечи.
Ничего, ничего, зашептала она. Всё пройдёт, все успокоятся Не надо бояться.
Да, ты не знаешь! плача, повторяла Лена. Ты ничего не знаешь
Ну и что ж, что не знаю? возражала Черепашка. Мне же страшнее, а я не плачу.
Всё-таки она была молодец.
Не надо нервничать, ребята, сказал Олег.
Он светил фонарём на Славкино лицо, а Соня рассматривала, есть ли раны.
Славка что-то бормотал и отворачивался: он не хотел признаваться, что все его порезы «прошли». Но я не осуждал его: такая уж была моя специализация.
Зажмурившись, я живо представил себе, как страшно ему было, когда он, раскинув руки, весь исцарапанный, летел в темноту