Суханова Наталья Алексеевна - Подкидыш

Наталья Алексеевна СУХАНОВА

ПОДКИДЫШ

ДЕЙСТВИТЕЛЬНАЯ

НЕВЕРОЯТНАЯ

ИСТОРИЯ

ГРОЗА НАД МОРЕМ

Была гроза над морем. Дети семейства Гвилизовых, все чет­веро в ряд: Глеб одиннадцати лет, Лилядесяти, Ивасик и Вовакаждому почти по семь, сидели на окне, свесив ноги наружу. Они жили в пансионате на самом верхнем этаже, но окно выходило на балкон, так что ничего страшного не слу­чилось бы, даже если бы кто-нибудь из них соскользнул с подоконника. Но было очень темно, а Лиля уверяла Ивасика, что балкона под окном нет, балкон уже обломился от грозы, да еще и подталкивала. И вот Ивасик не знал, верить своему знанию или же Лиле. Он понимал, что Лиле верить не сле­дует, но все равно опасался и держался за Вову.

Я все ррасскажу маме,говорил Вова.

Он говорил эту фразу, что бы ни случилось, просто пото­му, что ему нравилось говорить о маме, а если она бывала близко, то привлекать ее внимание.

  Я все расскажу маме,сказал он настойчивее и громче.

И мама в комнате действительно очнулась от дремоты и,

близоруко щурясь на окно, окликнула папу:

  Милый, уже поздно, а они сидят на окне.

  Пусть закаляются, сказал спросонья папа.

  Надо хотя бы пересчитать их, молвила мама уже са­мой себе, потому что папа снова крепко спал.

Но молнии были такие короткие, что она только и успевала сказать «раз, два», а потом начинала свой счет сначала. Про­считав до двух несколько раз, мама устала и до четырех до­считала уже во сне.

При вспышке молнии видно было, как гроза столбами мрака поднимается из моря и чернота разливается по правой стороне неба. Слева же были видны при вспышке молнии бесконечные гряды облаков и заводи неба. И, сколько ни вспыхивали мол­нии, каждый раз тучи и небо оказывались другими. Лиля, Ивасик и Вова во все глаза смотрели, а Глеб еще и записи вел. Он наблюдал и записывал молнии. Сестра и братья должны были помогать ему в описаниях.

Едва вспыхивала молния, Вова кричал:

  Крючок!

 Фиолетовый,определяла Лиля.

А Глеб записывал в журнал наблюдений. У него была тео­рия, что, если все как следует наблюдать и записывать, когда- нибудь откроешь самый главный закон природы.

Молнии вспыхивали все чаще. Берег от грома ухал. Полоса прибоя, точно раскаленная добела проволока, гнулась, и на­бежавшие волны, будто обжигаясь, шипели.

  Есть!кричал Вова.

  Веточкой,вставлял почему-то дрожащим голосом Ива­сик.

  Белая,говорила Лиля.

  Еще!

  Большим светом.

  Голубым.

  Зигзаг!

  Розовый!

Молнии вспыхивали всех цветов, только зеленых молний не было. Но долго Глебовы братья и сестра сосредоточиваться на природных явлениях не умели. Вместо того чтобы описы­вать цвет, Лиля вдруг сказала:

  А я видела глаз в небе. Честное слово. Большой, как самолет.

  Я и сам-то видел,присоединился Вова.Он... глядел на меня.

Другой бы мальчик сказал это испуганно, а Вова просто как факт. Он вообще был человеком трезвого ума.

А Ивасик смотрел на молнии, которые были такие разные и такие красивые. Они вспыхивали то в одном конце неба, то в другом, и каждый раз там, где, казалось бы, ничего не было, кроме черноты, оказывалось так много всего: и облака, и небо, и снова облака, а за ними еще облака и небота­кого красивого мира Ивасик еще никогда не видел. Но мол­ния тут же гасла, и внезапная темнота стирала даже память о том, что только что замечали глаза Ивасика. Увидеть сразу так много было возможно, а запомнитьни за что. И снова вспыхивала молния, и снова разливалась тьма, и тогда дождь спешил идти быстрее, пока его не настигла молния.

У Ивасика уже болела голова, но он продолжал таращиться в небо, боясь пропустить следующую молнию.

Он смотрел-смотрел и вдруг расплакался.

 Ты что, брат?спросил Вова удивленно.

Ивасик попытался сдержаться, но не смог.

 С вами понаблюдаешь!сказал с досадой Глеб.

Ивасик плакал так, что даже Вова забеспокоился:

 Ну, брат! Ну ты что, брат?

 Чего ты ревешь, скажи мне на милость!всплеснула руками Лиля.

  Они... они такие красивые, лепетал Ивасик.Молнии такие красивые, а живут так быстро!

  Не быстро, а мало, и не живут, а горят,безжалостно уточнил Глеб.

Ивасик разрыдался, проснулась мама, снова стала их пере­считывать, опять разбудила папу:

  Ты посмотри только, они всё еще на окне. Такая гро­за, они же промокнут.

  Пусть развиваются,сказал, как обычно, папа и тут же уснул.

Уснула, досчитав до трех, и мама.

Ивасик продолжал всхлипывать.

  Ты разбиваешь мне сердце!вскричала Лиля, кото­рой, может быть, и правда стало жалко Ивасика, а может быть, вспомнился какой-нибудь фильм.Подожди, цыпуленька, я их принесу тебе!

И она съездила на лифте вниз, во двор, и принесла ему мокрые, обломанные ветки. Без листьев; наверное, какие-ни­будь старые.

  Вот твои молнии,сказала она Ивасику. Они только немного обломались, больше ничего. Можешь спать с ними в обнимку. Ви...

Но договорить она не успела. До сих пор в небе только не­много гремело. А тут вдруг так грохнуло, что папа со сна вместо «пусть закаляются» и «пусть развиваются» крикнул: «Пусть завиваются»,и сильный свет залил небо до самых глубин.

  Зелё-оный!ахнул Ивасик.

А Вова вытянул руку вперед:

  Смотрите, смотрите, утки на морре садятся!

  Утки в грозу не летают,строго заметил Глеб.

Но сказали всё это они уже в полной темноте, потому что зеленый свет погас, темь была такая, какой они еще никогда не видели, и дождь хлестал во все стороны.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО

С утра, как всегда, была суета. Семейство Гвилизовых собиралось на море. Ивасик переживал, что поломал нечаянно одну из своих «молний», и успокоился, только когда Лиля показала ему на другой, крохотный, совсем свежий листик. Ивасик как уставился на этот листик, так и отключился от окружающего.

Вова нагрузился всеми сумками и, в отчаянье от того, что мама не замечает его подвига, ныл: почему, мол, все еще до­ма, несобранные, когда он, Вова, уже снаряжен и даже пере­гружен, но это ему, конечно, ничего, лишь бы все уже дви­нулись наконец.

  Сейчас, сейчас, Вовочка, сейчас, родной, отвечала ма­ма, и Вова краснел от удовольствия. Сейчас, только посмот­рим, все ли мы... не забыли ли чего...

И мама принималась в который уже раз пересчитывать ве­щи и детей, а Лиля, хохоча, перескакивала с места на место да еще хватала и путала вещи, сбивая маму со счета. Это уж вечно так, больше всего на свете любила Лиля неразбериху и путаницу.

Папа терпел, терпел, взывая:

  Лиля, будь добра, девочка, не мельтеши, не мешай маме, постой на месте хоть немного! Ну, я прошу тебя!

Но потом не вытерпел и звонко шлепнул Лилю. От неожи­данности Лиля одновременно расхохоталась и заверещала. А мама обрушила на папу град упрековона не выносила, когда шлепают детей, у нее были совсем другие принципы воспитания.

  Ничего, пусть закаляется,бормотал виновато папа.Человек должен развиваться. Пусть она развивается. Нужно ее закаливать.

Смерив папу ледяным взглядом, мама снова принялась счи­тать детей и вещи.

Глеб не принимал в этой суете никакого участия. Он не любил каникулы. Он хотел все знать. Когда был учебный год, никто ему не мешал заниматься и читать книги. А летом все начинали отдыхать: то ехали, то в море купались. Никто с ним не считался. Мама занята была порядком, которого ни­когда не было, папа посылал его в магазины: «Пусть закаля­ется», Лиля разыгрывала свои выдумки, Ивасик хныкал, а Во­ва изображал разумного ребенка, чтобы быть лучше всех в глазах мамы. И вот вчера Глебу даже не дали закончить на­блюдения и всё записать. Так никогда не откроешь самого глав­ного закона природы, думал он, нахмурившись.

Наконец мама, папа, сумки и дети двинулись к морю.

  Мама! Папа!дергал требовательно родителей за руки Вова.Утки в грозу летают?

Ивасик, который, в отличие от Вовы, шел без всякого груза и не держась за руки родителей, тоже, однако, не забывал задавать вопросы.

  Из чего все бывает?спрашивал он, но сам же и отве­чал:Из молний. Они сначала умирают, но потом снова живут. Лиля мне принесла умёрлые молнии, а из них за ночь вырос листик. Вот такой изумительный листик!