Я опять вспоминаю услышанный в поезде разговор, и все становится на свои места.
Это что, у вас микрорайоны так называются?
Типа того. Неофициально, конечно. Ну, вперед!
А что, фонари не горят? спрашиваю я.
Какие фонари? Тут электричество-то отключают по нескольку раз в день!
И вот наконец-то идем по поселку. На улицах непроглядная темень. В некоторых домах сквозь неплотно закрытые ставни просачивается желтоватый свет (но таких домов почему-то очень мало).
Ну вот и пришли, говорит Геннадий Борисович, останавливаясь у одной из калиток. Лает собака. Сабля, свои! прикрикивает он. Дмитрич, а Дмитрич, открывайте! Я вам радость привез.
Скрипит дверь, откуда-то из темноты доносится бодрый, почти молодой голос:
Борисыч? Ты?
Я!
Прибыл?
Так точно!
Над крыльцом вспыхивает тусклая лампочка, и я вижу высокого сухощавого мужчину, который стремительно сбегает вниз.
Сабля, свои! прикрикивает он на не перестающую лаять собаку, выскакивает на улицу и приобнимает учителя. Ну, какое место занял?
Первое, Дмитрич, первое!
Так получается, тылучший учитель страны!
Получается так! Оценили мои питерские новации.
До меня доходит, что Геннадий Борисович прилетел с конкурса на лучшего учителя года и, наверное, из скромности не сказал мне об этом.
Да что же мы на улице-то стоим, пошли чаевать! говорит дядя Миша.
Какое чаевать, у меня уроки с утра! Да и пришел-то я не для того, чтобы похвастаться первым местом. Я вам, Дмитрич, родственника привез.
Какого еще родственника? настораживается дядя Миша. Должен, правда, племяш, точнее, муж племянницы приехать, но это только послезавтра. В Читу рвану с утра, чтобы в аэропорту его встретить, самому-то непросто сюда добраться.
Да приехал уже родственник, смеется Геннадий Борисович и оглядывается по сторонам. Петя, где ты?
Я отхожу от забора и приближаюсь к дяде. Честно говоря, этого мне не очень-то хочетсяначнет удивляться, почему я такой толстый, да еще с прыщами на лице.
Постой, постой, произносит дядя Миша, вглядываясь в мою физиономию, а ну-ка Петька, что ли? Бумажкин?
Я
Вместо отца приехал?
Вместо него.
И то радость, обходя меня со всех сторон, говорит дядя. Только вот толстоват немного. Ну да ладно. Все равно свой. И, обращаясь к учителю, добавляет: Ну, спасибо, Борисыч! А я вот все думал, чего это мне последние три ночи степной орел снится? А это, оказывается, ко мне московский орел летел!
До свидания! кричит Геннадий Борисович и исчезает в темноте.
Геннадий Борисыч! кричу я вслед. А ботинки, а куртка?
Встретимся завтра! Отоспись и часикам к двенадцати приходи в школу!
Дядя Миша ведет меня к крыльцу, собака опять лает.
Сабля, да свои же! прикрикивает он на нее и подталкивает меня в открытую дверь. Я делаю шаг вперед и налетаю на какую-то бочку.
Тьфу ты, забыл предупредить, тут же капуста квашеная стоит, мы-то привычные, обходим
«Кто это мы? проносится в голове. Ведь он же писал, что один живет», но в это время распахивается вторая дверь, и я оказываюсь в просторной, чисто побеленной кухне. У окна стоят лавка и стол, у стеныбольшой шкаф.
Раздевайся, Петька, говорит дядя Миша, чувствуй себя как дома! Чай варить будем.
Глава 6
Я немного теряюсь. Варить чай
А с чем вы его варите? спрашиваю я, усаживаясь на табурет.
Как с чем? удивляется дядя Миша. С водой А в Москве с чем варят?
У нас не варят, а кипятят
Возникает пауза, во время которой я набираюсь смелости, чтобы сообщить о возникшей вдруг насущной потребности.
Да, дядя Миша, а где тут у вас санузел, руки помыть Да и вообще
Для рук вон рукомойник в углу, а остальное, то бишь нужник, в другом месте. За огородом.
За огородом? спрашиваю я, решив, что ослышался.
Ну да. А где ж ему еще-то быть? Пойдем, покажу.
Дядя Миша подходит к двери, я поднимаюсь и иду следом.
Одеваться надо, говорит дядя Миша.
Зачем?
Ну как зачем, холодно ведь. Он чешет за ухом. На улице поди под тридцать. Я вспоминаю, что слышал где-то, будто в некоторых селах, даже в школах, туалеты на улице, но не верил этому.
Так вы что, его отапливаете? спрашиваю я, потому что не представляю, как в такой мороз может быть неотапливаемый туалет.
Дядя Миша молча изучает мое лицо, и я догадываюсь, что ляпнул очередную глупость, потом отвечает:
А че его отапливать-то? Мы ж там не раздеваемся
Я надеваю ботинки Геннадия Борисовича.
Постой! останавливает дядя Миша. Положь на место! Здесь экипировка будет другая. Он исчезает в комнате и возвращается, держа в руках какую-то одежду и серые валенки. Все это бросает на пол. Вот, смотри. Дядя поднимает старую кроличью шапку и напяливает ее мне на голову. Шапка слишком большая и падает на глаза. Ничего. Лучше больше, чем меньше. Я имею в виду размер. Теперь вот это примерь. Дядя Миша протягивает мне совсем не новую телогрейку. Я невольно морщусьвидели бы родители! Об одноклассниках я уж не говорю. И уж тем более о Попове с его командой, вот уж был бы повод для издевательств! Надевай, надевай, нечего нос воротить.
Я нехотя наряжаюсь в телогрейку и даже с легкостью застегиваю ее на пуговицы.
Ну вот, радостно произносит дядя, в самый раз. Будто на тебя сшита. Теперь вот это давай. Он поднимает с пола валенок и протягивает мне. Чтобы засунуть в него ногу, приходится расстегнуть телогрейку, иначе мне не согнуться, мешает живот.
Валенки оказались ну просто громадными! И ужасно неудобными.
Пошевели-ка пальцами, приказывает дядя Миша. Не жмут? Это на сорок шестой размер. А ты какой носишь?
Сорок первый.
То-то я смотрю, ботинки почти игрушечные. Сам большой, а нога крошечная. Постой немного, я сейчас
Он опять исчезает в комнате и возвращается, теперь уже держа в руках две длинные серые тряпки.
Что это?
Вы, столичные, видать, вообще ничего не знаете. Это же портянки! сердится дядя Миша. Дай сюда ногу!
Портянки Что это за слово такое? Кажется, я встречал его в какой-то книге про войну, но теперь не могу вспомнить, что оно означает. А дядя Миша тем временем быстро наматывает сначала на одну, потом на вторую ногу серые тряпицы.
Теперь толкай ноги в валенки! командует дядя. Не слетят?
Да вроде нет
Мне становится смешно. Для похода в туалет целая, как говорит дядя Миша, смена экипировки, да еще и портянки в придачу. Хотя туда я, наверное, вполне мог бы сбегать в ботинках и куртке Геннадия Борисовича.
Дядя отходит в сторону, почти не мигая смотрит на меня восхищенным взглядом.
Что тут скажешь? Красавец, да и только! Толстоватенький, конечно, но в этой телогрейке и ты кажешься даже хм худощавым! Он тянет меня в соседнюю комнату, туда, где, оказывается, находится зеркало. Сейчас убедишься! Ковыляя с непривычки в валенках, я с трудом удерживаю равновесие. От того, что я вижу минуту спустя, становится не по себе. Но на лице у дяди Миши, похоже, неподдельный восторг.
Видишь, какой ты красавец! Еще бы прыщи убрать Неужели нет никакого лекарства? Если б не ониот девчонок у тебя отбоя бы не было, факт! А вообще, что-то долго ты одеваешься! Космонавты в космос и то быстрее собираются, говорит дядя, как будто бы это я сам решил вдруг, как он выразился, сменить экипировку.
Красавец! еще раз с чувством повторяет он. Куда до тебя нашим-то! Ты теперь, можно сказать, деревенскее всех деревенских! Ну а теперь в нужник! Быстро! А то обмочишься!
Открыв дверь в сени, предупреждает:
Не налети, тут кадушка стоит, помнишь? Во-о-т Все нормально. Теперь иди.
Я выхожу на крыльцо и чувствую, как лицо после теплого помещения стягивает морозный воздух.
Через этот огород перебежишь, там строение такое будет напутствует сзади дядя Миша. Увидишь. Вот это самый узел и есть. Да, света там нет. Так что будь осторожен. Не провались.
А куда я могу провалиться?
Ну это Дырка там посередине в полу, ну, отверстие, в темноте можно не увидеть. Ну, словом, разберешься. Беги!