Преподаватели мужского пола постоянно шутили надо мной, в результате весь класс хохотал над моими глупыми вопросами; женщины-педагоги, напротив, злились или боялиськак знать. Говорила я тихо, вежливо, но, вероятно, в моем голосе звучали упрямые нотки.
Временами мой пытливый взгляд смущал учителей, которые всегда старались держать лицо перед классом. Существовали приемлемые способы выразить удивление, интерес, (легкое) недовольство, осуждение.
В наших аудиториях, как в любых общественных местах и на многих частных территориях, осуществлялся «мониторинг качества», однако подростки не придавали этому особого значения, в отличие от взрослых. А еще в каждом классе имелись свои шпионы. Разумеется, мы не знали, кто именно, якобы вычислить их невозможно, даже если заподозришь кого-то, то наверняка ошибешься, поскольку Добровольческое гражданско-демократическое бюро наружного наблюдения (ДГДБНН) очень тщательно подбирало агентов, маскировались они гениально, не хуже бабочек, чьи крылья благодаря расцветке полностью сливались с древесной корой.
Учителя не виноваты, втолковывал папа. Им нельзя отступать от учебного плана. Идеальный вариантстрогая система, когда педагог функционирует как робот, не отклоняясь от программы под угрозойсама понимаешь чего.
Так ли это? Долгие годы в нашем классеклассе САШ-23 шепотом обсуждали преподавателя, который/которая «отклонился» от программы: заводил неосторожные речи, смеялся и потрясал кулаком в камеру наблюдения (в каждой аудитории было по нескольку камер, и все считались скрытыми). В итоге его/ее арестовали и ликвидировали, а на вакантное место взяли нового педагога. Вскоре про ликвидированного учителя забыли. Прошло какое-то времяи уже никто не помнил, что один из наших учителей подвергся Ликвидации. (Или не один? Может, некоторые аудитории населены призраками «испарившихся» педагогов?) Там, где надлежало храниться воспоминаниям о ________, царила пустота.
Естественно, я не выпендривалась на уроках. Честно. Увы, на фоне кротких одноклассников, притулившихся за партами, точно скрюченные куклы из папье-маше, Адриана Штроль могла выделятьсяи не лучшим образом.
Так, на занятиях по истории патриотической демократии я иногда выражала сомнения в правдивости исторических «фактов», поднимала вопросы, не затрагиваемые никем и никогда. Например, о Большом террористическом акте 9/11/01. Так ведь я спрашивала не из нахальства, а из элементарного любопытства! Конечно, мне не хотелось, чтобы у учителей возникли проблемы с БОК (Бюро образовательного контроля), грозившие вылиться в понижение, увольнение и даже Ликвидацию.
Я думала, что нравлюсь людям, ну, по большей части. Девушка со стрижкой ежиком, с мерцающими темными глазами, лукавыми интонациями и привычкой задавать вопросы. Знаете, как относятся к гиперактивному ребенку в детском саду: ждут, когда он набегается до полного изнеможения и угомонится В наивном неведении я зарабатывала отличные отметки, надеясь поступить в федеральный Государственный демократический университетнесмотря на компрометирующий статус отца. (Действительно, меня рекомендовали к зачислению в один из общественных университетов, где на лекциях собиралось по тысяче студентов, а большинство предметов преподавали онлайн.)
Закрытые вузы были гораздо меньше и престижнее, и попадали туда лишь избранные; эти университеты не значились во Всемирной паутине и в справочниках, хотя располагались на территории традиционных кампусов Кембриджа, Нью-Хейвена, Принстона и т. д. Эти учебные центры оставались недоступны простому смертному. Мы не только не знали их точного местонахождения, но и никогда не встречали тамошних выпускников.
Поднимая руку, чтобы ответить на вопрос учителя, я ловила на себе беспокойные, настороженные взгляды одноклассников и даже друзей: «Что Адриана выкинет на сей раз? Что с ней не так?»
«Все у меня нормально!» думала я.
По правде сказать, втайне меня переполняла гордость. Разбавленная капелькой тщеславия.
Гордость от осознания: ядочь Эрика Штроля.
Арест
Фраза прозвучала отрывисто и равнодушно:
Адриана Штроль, руки за спину!
Это произошло на репетиции выпускного бала. Очень быстро.
И так внезапно! Я была слишком растеряна, слишком напугана, чтобы сопротивляться. Хотя, думаю, все же пыталась протестовать, с детским отчаянием порывалась ускользнуть, вывернуться из грубых лап полицейских, когда те заломили мне руки с такой силой, что чудом удалось сдержать крик.
Невероятно! Просто не укладывается в головеменя арестовывают!
Однако, несмотря на панику, я твердо решила: не буду кричать. Не стану молить о пощаде.
Запястья за спиной сковали наручниками. Через мгновение я оказалась пленницей отдела госбезопасности.
Едва закончила прощальную речь и повернулась, чтобы спуститься со сцены, как вдруг появился наш директор, мистер Маккей. С выражением праведного гнева пополам со страхом он ткнул в меня пальцем, хотя офицеры, производившие арест, вряд ли нуждались в его подсказках:
Вот, господа, Адриана Штроль. Та самая смутьянка, которую вы ищете.
Странно, отчего он так напыщенно выразился? Мистер Маккей явно злился на меня, но почему?! Из-за моей речи? Так ведь она состояла целиком из вопросовникаких ответов, никаких обвинений.
Директор меня откровенно недолюбливал, хотя лично со мной не общался. Видимо, многое знал со слов учителей. Однако столь очевидная ненависть со стороны взрослого выбивала из колеи.
Ее предупреждали. Их всех предупреждали, вещал мистер Маккей. Мы из кожи вон лезли, стараясь воспитать из нее истинную патриотку, но эта девчонкаприрожденный провокатор.
Провокатор! Я прекрасно понимала значение данного слова, но никогда не слышала его в свой адрес.
Как позже выяснилось, ордер на арест выписали задолго до репетиции. Директор с методистами донесли в Дисциплинарный отдел госбезопасности по надзору за молодежью, даже не зная содержания моей речи, наверное, догадывались, что та будет «провокационной», а потому заранее сговорились не допустить меня до самой церемонии. Стипендия патриот-демократов была лишь коварной уловкой.
Пока остальные толпились в ярко освещенном актовом зале, женщина-офицер вслух зачитывала ордер. Ошеломленная, я сумела уловить только суть обвинения: арест, заключение под стражу, передача суду для вынесения приговора за призыв к измене и подрыв авторитета властей.
* * *
Мистер Маккей срочно созвал выпускников на «экстренное собрание».
Лихорадочно перешептываясь, мои одноклассники расселись в актовом зале. Класс насчитывал триста двадцать два человека, и новость о моем аресте распространилась молниеносно, как лесной пожар.
Директор мрачно объявил с трибуны, что Адриана Штроль, до недавнего момента спикер от класса, арестована по обвинению в измене и подрыве авторитета властей; теперь следует организовать «вотум доверия» среди ее товарищей.
Перефразируя: все ученики выпускного класса (за исключением Адрианы Штроль) должны проголосовать за или против ареста.
Голосуйте поднятием рук, как подобает справедливым, беспристрастным демократам. Голос директора вибрировал от осознания торжественности момента.
Меня, скованную наручниками, с заплаканным, искаженным/виноватым лицом поставили к краю сцены, словно одноклассникам требовалось напомнить, кто такая Адриана Штроль.
За предплечья меня держали два рослых офицера из Дисциплинарного отдела госбезопасности по надзору за молодежьюмужчина и женщина в темно-синей форме, вооруженные дубинками, тазерами, перцовыми баллончиками и револьверами в тяжелой кобуре. Одноклассники затравленно и в то же время возбужденно таращили глаза. Задержание! В школе! Правда, голосовать уже приходилось, но не по такому поводу.
Мальчики и девочки, внимание! Голосуем, кто согласен лишить Адриану Штроль почетного звания спикера вследствие совершенной ею измены и подрыва авторитета властей?
Возникло замешательство. Краткое.
Неуверенно поднялось несколько рук. Потом еще.
Несомненно, присутствие суровых стражей порядка побуждало моих одноклассников к действию. Руки поднимали целыми рядами!