Каждый хочет, чтобы у него увэрэн был полон моржового мяса, чтобы в этих бочках, – он показал на расставленные вдоль стены чоттагина деревянные бочки, – всегда был жир, чтобы в пологе горело пламя, чтобы костер трещал в чоттагине и огонь грел котел с мясом, чтобы рождались и не умирали дети, чтобы впереди всегда была надежда и черные тучи больших болезней не спускались на наш народ… Для этого будущего мы живем. Для этого мы готовим наших детей. Чтобы они умели стрелять, твердо держали древко копья и знали, что ждать от природы. Много нужно готовиться нашему человеку, чтобы отвоевать для своих детей кусочек светлого будущего…
Антон слушал Тнарата и, несмотря на то, что старался не поддаваться убежденности его слов, невольно кивал головой вместе с Джоном.
Когда Тнарат закончил свою длинную речь и вытер вспотевший от непривычного напряжения лоб, Кравченко сказал:
– Ты очень хорошо говорил. Но послушай меня. Мы, большевики, взяли власть в свои руки для трудового народа. Да и мы сами – трудовые люди. Рабочие и крестьяне России тоже мечтали о таком светлом будущем, о котором ты сказал: хоть бы вдоволь еды, тепла и чтобы дети остались живы. Но человеку нужно не только это. Ему нужно достоинство, ему нужно владеть всеми знаниями, которые накопило человечество. Мы хотим, чтобы новый человек был грамотным, культурным, настоящим человеком!
– Для чего? – тихо спросил Тнарат.
Антон слегка смешался, а Тнарат продолжал тихим голосом:
– Пока мы не видели никакой пользы от вас. Вы ездите по селениям, худыми словами ругаете нашу жизнь, смущаете людей, выбираете какие-то Советы. Сами не работаете и только призываете трудиться. Ваша жизнь – это говорение слов. К этому, что ли, нас зовете?
Кравченко покраснел. Он всего ожидал, но сопротивление это было не слепым отрицанием, а под ним крылось нечто серьезное. Неожиданно для себя он сказал:
– Давайте не будем спорить. Главное для меня – открыть школу. Пусть пойдут те, кто хочет. И Советы выберем, хоть ты и против этого, Тнарат. Вам никуда не спрятаться от свежего ветра. Рано или поздно, Тнарат, ты мне скажешь спасибо.
Тнарат молча усмехнулся.
– Послезавтра выбираем Туземный Совет Энмына, – торжественно заявил Кравченко и вышел из яранги Тнарата.
Кравченко шел по улице Энмына и мысленно ругал себя за то, что повысил голос. Ну кто теперь пойдет выбирать Совет? Он вдруг вспомнил лицо Алексея Бычкова, его несколько ироническое отношение к университетскому образованию. «Рабочий класс еще и потому взялся за оружие, что буржуазия давно перестала понимать слова… И вместе с тем никто так много не говорил», – рассуждал Бычков на долгом пути из Владивостока в далекий Анадырь, а потом Уэлен…
12
Однажды Кравченко прямо сказал Джону:
– Не обижайтесь, но я хочу поговорить с жителями Энмына без вашего присутствия.
– Ради бога! – с готовностью ответил Джон. – Я давно хотел вам это предложить, чтобы вы могли убедиться: в Энмыне я такой же рядовой житель, как и любой другой.
Сход состоялся в яранге Орво. Старик сам оповещал жителей, ходил из яранги в ярангу и снова чувствовал себя таким, как много лет назад, когда он был нужен каждому человеку, когда в его чоттагине топтались люди, пришедшие за советом и помощью.
– Приходите на сход ко мне в ярангу, – говорил он каждому, – большевик будет разговаривать.
Он не знал о договоренности Кравченко и Джона.
Войдя в чоттагин, он крикнул с порога:
– Сон! Приходи на сход ко мне в ярангу: Антон будет разговаривать.
Джон выглянул из полога и ответил:
– Не могу прийти. Иду далеко в тундру проверять капканы.
– Но ведь ты это можешь и отложить, – посоветовал Орво.
– Не могу.
– А вдруг будет важный разговор?
– Решайте без меня, – ответил Джон. – Вы же разумные люди, чего вам бояться?
– Бояться-то не боимся, а вдруг сдурим.