Некоторое время в чоттагине слышалось чавканье, перестук ножей по деревянному блюду, потрескивание дров и тяжелое дыхание женщины, раздувавшей огонь.
– Зачем приехали? – спросил Армагиргин, вытерев рот кончиком рукава кухлянки. – Надобность какая привела вас сюда?
– Да нет, – ответил Джон. – Я уже говорил: решили навестить уважаемого человека, выказать ему почтение.
Армагиргин заморгал узкими глазками, словно смысл сказанного не сразу дошел до него.
– Выказать почтение? – медленно повторил старик, словно вслушиваясь в звучание слов. – Зачем?
Джон растерялся. Он посмотрел на Ильмоча, ища у него поддержки, но оленевод сделал вид, что поглощен разгрызанием отвердевшего прэрэма.
– Хоть мы и далеко живем друг от друга, – сказал Джон, – но я много слышал о вас, о вашей жизни… То, что я слышал, мне нравилось, и я решил посмотреть…
– Посмотреть – так ли говорят или врут? – напрямик спросил Армагиргин.
– Не совсем так, – пытался выйти из неловкого положения Джон. – Увидеть такого человека – всегда интересно…
– Прямо бы сказал – из любопытства приехали, – криво усмехнулся старик и вдруг захихикал, как маленький ребенок. – Я не осуждаю любопытство, – уже серьезным голосом заявил он. – Любопытство – источник нужных знаний. Кто любопытен, того не застигнешь врасплох. Хорошо сделали, что приехали. А то кочуют по океанскому побережью разные слухи и легенды о старом Армагиргине. Иные даже говорят, что я давно умер и юноши носят мое высушенное тело… Почему ко мне народ не едет – не понимаю, – вздохнул Армагиргин. – Боятся, что ли?
– Боятся, – поддакнул обретший речь Ильмоч.
– А чего бояться, – спросил Армагиргин. – Я не черт и не злой человек. Может, наоборот – добра хочу людям? Ты ведь знаешь, Ильмоч, когда наступает голодный год, то к кому идут? Ведь не к тебе. Ты заранее чуешь людскую беду и стараешься откочевать подальше, чтобы тебя не достали… Идут ко мне, на мое лежбище, к моржам, которые любят меня и знают, что на моем острове им будет покойно. Правду ли я говорю?
Армагиргин поднял глазенки, обвел ими собравшихся в обширном чоттагине, и гул голосов пронесся:
– Истинная правда!
– Вот что люди говорят! – Армагиргин повернулся к Джону: – И слухи о моей шаманской силе тоже верные… И все это – ради людей, которые хотят жить, быть сытыми, хотят рожать и растить людей, чтобы не оскудел этот край. Правду ли говорю?
– Истинная правда! – прошелестело по чоттагину.
Безмолвная женщина убрала опустевшие кэмэны и поставила другое, наполненное горячим мясом.
– Ешьте, гости, – Армагиргин поддел изрядную кость и протянул Джону. – Ешь, белый человек, пожелавший стать настоящим человеком.
Джон принял из рук Армагиргина кусок мяса.
– Смотрю я на тебя, – снова заговорил Армагиргин, – и думаю: надолго ли у тебя хватит терпения жить среди нас? Слышал я о тебе. И о том, что мать приезжала за тобой и ты не хотел уехать с ней… Удивительно! В чем же корысть твоя? Не может же человек ни с того ни с сего переменить свою жизнь! Коли ты насытил свое любопытство, посетив меня, то ответишь и на мой вопрос.
Острый, пронзительный взгляд Армагиргина проникал до самого сердца, подчинял волю собеседника.
– Решил я жить по-вашему, вдали от шума и лжи, – покорно ответил Джон.
– А разве нет шума и лжи здесь? – лукаво прищурившись, спросил Армагиргин. – Шумит лед, воет пурга, грохочут снежные лавины, кричат весной моржи, и полярное сияние шелестит. А лжи? Пока есть человек, будет жить порожденное им зло… Не-ет, в твоем желании остаться здесь есть что-то иное, что ты скрываешь от людей.
Армагиргин уставился на Джона, словно желая просверлить его взглядом насквозь.
В душе у Джона поднималось раздражение, и он, стряхивая с себя магическое действие взгляда Армагиргина, твердо сказал:
– То, что я сказал, – правда, и никаких иных целей у меня нет.