Гимнеты, пояснил Мёленбек, училища, школы.
За гимнетами потянулся парк со статуями. В центре его стояли шатры и фургоны бродячих артистов и помост с обтрёпанным лоскутным занавесом.
Далее дома встали тесно, приросли этажами. Улица, вильнув, стала забирать вверх. Окна заблестели витражами, вывески приобрели размах и позолоту. Втиснувшийся между двух пышных особняков дом с колоннами и оградкой оказался банком.
Слева из темного камня на взгорке, в окружении башенок, вырос форт со штандартом, полощущимся на шпиле, справа от него, через улицу и канал расположилось старое, сложенное из крупных, позеленевших от времени блоков здание.
Это крепость городского гарнизона и казармы гвардии, пояснил Мёленбек. При захвате столицы гарнизон был сожжен.
Дальше он лишь перечислял: дом Керанти, дом Ольяно, дом Каварго, дом Кадель-и-Гранде, дом Шеми, дом Сомбалей, дом Принцев Побережья.
Дома соревновались друг с другом колоннами и капителями, окнами и пилястрами, крышами, арками, флюгерами и росписью фасадов. Лёшке так и представлялось, что их владельцы имеют общие с ними черты то долговязую, то пышную фигуры, то выпяченную губу, схожую с балконом второго этажа.
Все дома тесным полукругом жались к широкой площади, с левого бока к которой примыкала низкая башня.
Это Голодная башня, сказал Мёленбек. Раньше здесь жил Петернак, а потом я. Вид у нее, конечно, не самый лучший, но это лишь снаружи.
За площадью темнела ограда.
Лёшку потянуло к высоким воротам, на которых железные стебли и наконечники стрел свивались в арочный венок. Здесь стояла охрана караул из четырех человек. Стеганые куртки, облегченные нагрудники, короткие мечи.
Вперёд, Алексей, сказал Мёленбек.
Ворота дрогнули, и венок проплыл над Лёшкиной головой.
Я шёл здесь в последний раз три месяца назад. Правда, в твоём мире-отражении, получилось, что состарился уже на целый год.
Дорожка изгибалась перед рядом похожих на кипарисы деревьев. Деревья стояли тесно, прорастая друг в друга веретенообразными кронами. По правую руку, белела беседка, в нем сидела чопорная дама в зелёном и золотом, и, отставив мизинец, пила чай из чашки. На коленях у нее сидел кот, лениво помахивая тяжелым, перехваченным лентами хвостом. За беседкой перекидывался через искусственный пруд лёгкий мостик. По глади пруда скользили серые, с красными хохолками птицы.
Мёленбек ничего не сказал про женщину.
Дорожка, свернув, приблизилась к широким ступенькам, над которыми навис портик. Белые колонны, новый караул. Тяжелые двери с двухцветным гербом со скрипом подались в стороны, приглашая в шорохи и сумрак.
Сюда, господин цайс-советник.
Голос раздался слева, в мягком свечном свете обозначились рука и лицо.
Слуга пошёл впереди, Лёшку повлекло за ним, он поплыл над узорчатыми полами по темному коридору сквозь залы с занавешенными окнами с одной стороны и с смутно угадывающимися панно с другой.
Было тихо. Хотя откуда-то налетали шепотки и скрипы, в дверях колыхались портьеры или мельком, в отблесках утаиваемого света, появлялись и пропадали темные фигуры. Свеча слуги выхватывала из темноты черные ленты, протянувшиеся над притолоками.
Неудачный день, сказал Мёленбек, долгий траур по королю.
Коридор окончился ступеньками.
Слуга поднялся, придерживаясь свободной рукой за вьющиеся спиралью перила.
Следуйте за мной, господин цайс-советник.
Второй этаж был полон людей. Из-за обилия темных одежд в полутемной, с редкими вкраплениями тусклых свечей анфиладе они казались тенями. Поблескивали украшения и ордена. Шаркали подошвы, шуршала ткань. В бокалах на узких столиках стыло вино.
Шепотки вились под сводчатыми потолками.
Тела так и не нашли
Она еще храбрится, бедная девочка
Говорят, Второй кнафур идёт к столице, и если их не перехватят
Вести неутешительны, моя дорогая
Паргид, я полагаю, не продержится и недели
Появление слуги вызвало некий переполох и заставило шепотки испуганно истончиться. Тени раздались в стороны, пряча глаза в пол, и Лёшка был только рад миновать их побыстрее. Бледные лица, тонкие пальцы, узкие ниточки поджатых губ.
Трусы! подумалось ему. Какие трусы!
Через три месяца большинство из них присягнёт Шикуаку, сказал Мёленбек.
Анфилада закончилась коротким переходом.
Караул в арке приветствовал их дробным стуком сапожных каблуков.
Здесь, господин цайс-советник, поклонился слуга.
Еще один коридор. Двери. Двери. Поворот и неуместное, невозможное в общем трауре солнце, золотым пятном застывшее на полу. Штора отдёрнута.
Лёшка даже зажмурился.
Ближайшая дверь приоткрылась, плеснув изнутри светом и возбужденными голосами.
Солье?
Вышедший в коридор мужчина в коротком чёрном камзоле, казалось, схватил Лёшку за невидимый рукав. У него были резкие черты лица, не отталкивающие, но и не приятные. Глубокие морщины, идущие от крыльев крупного носа, стягивали губы в желчный полумесяц. Иссиня-чёрные волосы серебрились на висках.
Как она? спросил Мёленбек.
Сам увидишь.
Наполненная светом комнатка оказалась мала. Все её богатство составляли высокие, до потолка, шкафы с книгами и свитками, утыканная свечами, низко подвешенная на цепи железная люстра и стол в центре. На столе была расстелена ломкая, вручную отрисованная карта, с одного края прижатая несколькими томами в кожаных переплётах и по диагонали, на другом конце подносом с пузатой бутылкой темного стекла и бокалами.
Люди, склонившиеся над картой, водили пальцами по пунктирам и линиям тропок и дорог и пытались перекричать друг друга.
Людей было трое.
Ближним к Лёшке оказался полный, лысеющий мужчина лет пятидесяти, с толстыми щеками и крупным носом. Тёмно-синий камзол его поблескивал золотой нитью в вороте. Кружевной траурный бант на шее был схвачен заколкой с камнями.
Нет-нет! спихивал он с карты пальцы второго участника собрания. Вы предлагаете невозможную вещь! Совершенно невозможную!
Вот здесь!
Его оппонент, не обращая внимания на чужие руки, вонзил указательный палец в точку на карте. Резкие, отточенные манеры выдавали в нем военного. Жесткое, волевое лицо уродовал шрам, протянувшийся от губы к уху.
Здесь нужна засада. Хотя бы ликурт с панцирами. Пусть мы ослабим гарнизон
Гарнизон должен быть здесь! тут же, краснея, завопил мужчина с бантом. Он призван защищать Паргид!
Серые глаза военного сделались злыми.
Это Сомбаль и Кронваль, шепнул Мёленбек. Хранитель ключей и капитан гвардии. Один предаст, другой будет убит при прорыве хъёлингов через ворота.
Хватит!
Ладонь третьего собеседника звонко хлопнула по столу.
Он поднял голову, и Лёшка вздрогнул. Его обманула свободная куртка и волосы, аккуратно зачесанные назад. Вместо живущей в его воображении принцессы в воздушном платье, капризной дурочки с розовыми щечками, на него посмотрела девчонка где-то одного с ним возраста, бледная, с темными кругами под глазами, до смерти уставшая, но не подающая вида и держащаяся из последних сил.
Здравствуйте, Солье, чуть хриплым голосом сказала она.
Здравствуйте, Гейне-Александра.
Мёленбек поклонился, и Лёшку тоже дёрнуло вниз.
Я рада вас видеть. Очень. У нас тут губы у девушки дрогнули, но она справилась с собой. Мы строим план обороны.
У нас катастрофически не хватает людей, сказал приведший Мёленбека мужчина с резкими чертами лица.
А сколько их, Шалок? спросил Мёленбек.
В гарнизоне двести. Часть я отправил за крепостную стену охранять крестьян, спешащих укрыться в Паргиде.
А в казармах? Мёленбек (а вместе с ним и Лёшка) повернулся к капитану гвардии.
Тридцать семь, хмуро ответил тот.
Александра произнёс Мёленбек.
Господин Солье, торопливо произнесла девушка, посмотрите, вот здесь, здесь узко
Она прижала пальцем бумажную складку.
Александра, терпеливо и мягко, как маленькому ребенку, пытаясь завладеть его вниманием, повторил Мёленбек, послушайте моего совета: защитить Паргид невозможно. Вам нужно бежать. Я могу открыть