Она остановилась у лакированной деревянной двери комнаты 618, слегка улыбнувшись, подмигнула мне, и, опустив руку с кольцом в сумочку, другой нажала серебристую кнопку звонка.
Номер открылся, я стоял чуть левее и не видел, что произошло после того, как Злата вошла внутрь и произнесла кому-то в легкий полумрак: «Привет!». Затем дверь резко захлопнулась, за ней послышался шум борьбы и отчетливый щелчок. Потом, спустя три секунды, ещё один, и за ним приглушённый, но душераздирающий всхлип. После этого затихло все вообще: никто не шёл по коридору отеля, не говорил в номерах, не ехал на лифте. А ещё через пару мгновений под легкий шелест дверь отворилась прямо передо мной.
Девушка обеими руками как будто придерживала низ живота, по которому расплывалось пятно того же цвета, что и кольцо на её пальце, окрашивая алым ее джинсы и блузку. Она хрипела, и её глаза закатились, а сзади, обхватив плечи, её поддерживал, одновременно целясь мне в лицо из того пистолета с глушителем, высокий седоватый мужик с грубыми, будто криво налепленными скулами. Да, это был тот самый адвокат с судебного процесса Соболева.
Подними руки, зайди внутрь и закрой дверь, приказал он и слегка посторонился. Иначе убью сразу же. Иди так, чтобы я видел твои руки, вот туда, к окну, быстро.
В коридоре по-прежнему было тихо, поэтому шепнувший мне прямо в мозг голос грянул, будто раскат грома:
Заходи туда, не бойся, жди своего шанса.
И я медленно прошёл мимо убийцы и его жертвы в полумрак номера. Лозинский, не сводя с меня глаз, кряхтя под навалившимся на него весом Златы, захлопнул за мной дверь и включил свет.
Глава 27
1945 г., Евгений Соболев
Ветер гнал по боевому небу низкие, тяжелые, рваные тучи, а под ними все было белым-бело и мокрыми хлопьями валил снег. Февраль в Польше встретил наступающие советские войска непогодой и распутицей, по раскисшим дорогам грязные, мокрые и уставшие солдаты буквально на руках тащили постоянно увязавшие в зловонной каше из снега и грязи артиллерийские орудия, обозные подводы и полевые кухни. У подходивших к Берлину армий все было в достатке: забитые эшелоны снабжения нескончаемой стальной лентой шли на запад, но победоносный скоростной марш головных пехотных дивизий создал огромный разрыв между фронтом и тылом, и на берегу Одера утомленные передовые части резко остановились, будто скаковая лошадь, вдруг выскочившая к широкому обрыву. За покрытой тонким льдом рекой были мощные и укреплённые позиции немцев, а далее за нимипрямой путь к ненавистной столице Рейха.
Утром 1 февраля Евгений Соболев проснулся после нескольких коротких часов сонного забытья и, откинув полог стоявшей на поляне рядом с лесным аэродромом палатки, раздраженно хмыкнул и плюнул на носок валенка. Погода вновь была нелетной, над лесом висели кучные облака, из которых сыпала острая изморозь, и его лётная куртка быстро покрылась крупными каплями.
Опять не летаем сегодня, Хасаныч? обратился он к опустившему руки в открытый мотор его стоявшего рядом ИЛа старшему технику эскадрильи, высокому, худому и молодцевато выглядевшему 37-летнему татарину Усману Бикееву, лучшему специалисту полка по двигателям и авиапушкам.
А вот это как знать, Евгений, ответил Усман, и, не убирая правой руки от движка, левой спокойно поднёс к тонким губам вынутую откуда-то самокрутку. Недаром ты вчера тренировался, а твой самолёт единственный остался на твёрдой почве, и не завяз в этой каше. Давай быстро к комполка, у него задание тебе, а я пока все подготовлю тут.
Командир полка майор Сухих квартировал рядом, его палатка была крупнее и добротнее остальных, в ней имелась портативная печка и электричество от большой батареи для работы рации. Под конец войны летчики могли уже не опасаться внезапных налетов немцев на аэродромы, спокойно оставаясь на ночь рядом со своими крылатыми машинами и получая питание и снабжение на месте. Сухих сидел за удобным высоким столом, заваленным картами и прочими бумагами, на краю которого, под абажуром, горела электролампа. Увидев вошедшего Соболева он поднялся, его медали на распахнутом полковом кителе звякнули друг о друга. В палатке было хорошо натоплено, похоже, даже в одной гимнастерке сидеть было жарко, у Соболева моментально вспотел лоб.
Товарищ командир, начал Евгений доклад, приложив руку к пилотке, но комполка жестом прервал его, и, пожав руку, нетерпеливо указал на соседний стул.
Хорошо полетали вчера, Соболев? Я видел, вы правильно делаете, что тренируетесь. Скоро погода наладится, лучше сохранять боевые навыки. Объявляю вам благодарность за ответственное отношение к службе!
Евгений вновь приложил руку к пилотке, но Сухих вновь прервал его, продолжая говорить.
Вчера ночью подвижная группа передовых частей наших соседей с Первого Белорусского форсировала Одер, и он показал карандашом точку на разложенной перед ним крупномасштабной карте Польши. Форсировала вот здесь, южнее городка Кюстрин. Плацдарм захвачен пока небольшой, но посмотрите, Соболев, отсюда до Берлина прямой путь менее ста километров. И потому командование фронта приказало удержать его любой ценой. Лёд на реке уже тонкий, тяжелая техника на плацдарм пробиться не может. Немцы атакуют танками, пытаясь во что бы то ни стало сбросить их обратно. Пока их прикрывает только дальнобойная артиллерия с нашего берега, другой поддержки окопавшимся войскам нету. Авиация с Первого Белорусского летать не может, погода отвратная, наши взлетные полосы все раскисли, а немцы поднимают свою с бетонированных берлинских аэродромов. В полк пришёл приказ: всем, кто может, долететь до Кюстрина и помочь. У нас только ваш ИЛ на ходу, остальные все самолеты завязли выше стоек в раскисшей каше на лётном поле. Вам расчистили под взлёт небольшой участок вдоль кромки леса, где почва покрепче, только взлетать надо аккуратно. Лететь почти триста километров, поэтому после работы садиться там, где получиться, рядом с нашими войсками, полетите со специальным предписанием, вот оно. Вот вам карта всего маршрута и окрестностей города, я красным обозначил границы участка западного берега, где сейчас наши. Штурмуйте все, что увидите за его пределами! Самолёт подготовим, забьем под завязку, дадим лучшего стрелка полка, особенно с учетом того, что истребителей прикрытия не будет. Лететь придётся на высоте двести-триста метров, дальше по метеопрогнозу сплошная облачность на всём пути до Кюстрина. Вылет ровно через час, все, идите, готовьтесь.
Соболев знал, что командир полка не любит пустых разговоров и рассуждений. Выдохнув, он отсалютовал, ответив только:
Есть! Разрешите выполнять приказ! и повернулся к выходу, но Михаил Васильевич тихо позвал его, заставив развернуться.
Евгений, ты уж вернись, слышишь. Я знаю, как тебе будет трудно. Встретишь в воздухе немцевсразу уходи, даже если еще не долетишь до плацдарма, в бой не ввязывайся. После штурмовки сразу садись, как только увидишь подходящее место. И так риск очень большой, я понимаю, будет обидно погибать, когда уже войне конец. Ну, с богом! неожиданно прибавил он, убежденный, как знал Соболев, коммунист.
Самолет, заботливо отрегулированный и проверенный старшим инженером Усманом и загруженный боеприпасами, ровно и мерно гудел на краю аккуратно расчищенной для взлёта опушки, рядом стоял и смолил самокрутку худощавый лейтенант Володя Местеродин из самых опытных стрелков полка, имевший семьдесят боевых вылетов. Евгений мысленно сказал командиру спасибо, отличная компания будет. Но, несмотря на то, что это уже 36-й вылет, ему было очень страшно. Сердце молотом стучало, по всему телу шла мелкая дрожь. Он понимал, что летит фактически на верную гибель, вспоминая, как недавно в штабе полка слышал обрывки разговоров лётчиков:
Хорошо, что сейчас не летаем, в небе у соседей только «мессеры» и «фоки», а у нас даже аэродромов нет!
Взлёт прошёл почти гладко, только в один момент правая стойка провалилась в подтопленную яму, но Соболев, играя педалью газа, сумел выровнять слегка клюнувший самолёт и, наконец, резко, так, что загудело в ушах, поднял его над зимним лесом. Он летел, слегка покачивая крыльями, на северо-запад почти через всю территорию того, что ещё несколько лет назад звалось Польшей. Кроваво-чёрные следы войны были на земле повсюду, где леса разрезались холмистыми белыми равнинами: с небольшой высоты в двести метров виднелись ленты дорог и нитки окопов, остовы сгоревших танков и самолетов, припорошенные снегом выгоревшие, разоренные деревни, возле которых копошились фигурки солдат из подходящих к линии фронта войск, а также двигались прямоугольники тяжелой техники. Триста километров пролетели почти за полчаса, Соболев молчал, сосредоточенно сверяя местность с лежавшей на коленях картой, балагур Местер, не переставая, травил еврейские шуточки и анекдоты, которые не поощрялись на земле, но в небе у него наступало раздолье и развязывался язык. Пару раз, пока ещё были в досягаемости, вызывал по рации командир, просил уточнить местоположение, явно волновался. Евгений так и представил, что сейчас Сухих сидит в своей палатке и ведёт карандашом по карте, повторяя его маршрут. По мере приближения к Одеру росло и количество войск на всех увиденных дорогах, одновременно усиливался мокрый снег, залепляя крылья и боковые стёкла фонаря.