Вот сейчас, подумал он, сейчас Наполеон введёт в дело свою знаменитую Гвардию, и вся наша позиция от Семёновского до Маслова будет опрокинута за какую-то пару часов!
Горечь от поражения, потеря армии, завоевание врагом России: все пронеслось перед глазами в виде нескольких масштабных картин, чем-то напомнивших ему работы фламандцев, что он видел во время своего пребывания на учебе в Европе. Он повернулся опять к главнокомандующему, словно ища его спасительной мысли, ожидая решения, которое должно быть принято немедленно.
Но перед Кутузовым теперь стояли сразу три генерала: высокий, подбоченившийся как орёл Ермолов, молодцеватый, в щегольском мундире, Фёдор Уваров, начальник регулярной кавалерии, и приземистый, в простом кафтане, казачий атаман Платов. Он объяснял им что-то, поднимая руки и отчаянно жестикулируя, а они стояли молча, пытаясь вслушаться в его негромкую речь, заглушаемую орудийными раскатами, свистом пуль и далекими криками. Наконец он закончил, отдельно перекрестил каждого, и все трое прыснули с пригорка и побежали к своим застоявшимся коням. Когда Ермолов, звеня шпорами, проходил мимо, знакомое ощущение завибрировало в голове Кутайсова, и он понял, что глас приказывает ему, против его желания, оставаться сейчас на месте. Александр Иванович на секунду задумался, в первый раз за все время, как он его слышал, захотелось сделать все по-своему. В память пришли строки одного из писем покойного Берестова:
«исследуя природу оного, любезный мой Александр Иванович, уяснил я, что позыв сей не приказывает повиноваться ему непременно, тем паче иногда поступив супротив того, что вещает он, можно не только ход событий изменить, но и к лучшему действу их привесть».
Кутайсов быстро побежал вслед за Ермоловым, туда, где у подножия холма встревоженно стояли, водя ноздрями и слегка похрапывая, их боевые кони. Он ощутил на себе удивленный взгляд Алексея Петровича, тяжелая рука легла ему на плечо.
Куда ты, брат? спросил Ермолов, уже готовый было вскочить на своего чёрного иноходца.
С тобой, Алексей Петрович, авось сгожусь более, чем тут на пригорке стоять, весело ответил граф.
Напрасно, напрасно ты, Александр Иванович! начал Ермолов и в глазах его читалось явное намерение отговорить Кутайсова от столь опасного вояжа. Ведь мое дело боевое, главнокомандующий шлёт меня в центр и на флеши для выяснения обстановки. А тебе, Александр Иванович, надо бы воротиться, вдруг его светлость тебя хватиться по неотложному артиллерийскому делу, а ты где? Журил уже князь тебя, что не бываешь при нем, когда более всего ему надобен....
Случай сей Кутайсов помнил и зло сверкнул чёрными глазами в ответ. Два дня тому назад его искали по всему полю, когда надобно было срочно отправить заряды батареям, ведущим арьергардную дуэль с кургана близ Шевардино, а он, под впечатлением услышанного ночью гласа, предвещавшего поражение, в это же время яростно скакал куда-то вдоль всей нашей позиции, обдумывая свой будущий приказ о жертвенности пушек в предстоящей баталии. Было у него такое свойство: в момент работы мысли хотелось ему взлететь на своего белого арабского скакуна и мчаться-мчаться-мчаться, чем отчаянней была скачка, тем сильнее разгоняла она кровь и быстрее рождала идею. Как правило, именно в эти моменты таинственный глас приходил к нему всегда. Но теперь, вопреки тому, что он только что услышал, вопреки разумению Ермолова, вопреки собственному военному долгу, он понял, что непременно должен ехать.
Нет, Алексей Петрович, с тобой я! вновь твёрдо сказал он, и поспешно вскочил в седло.
Ермолов пожал плечами и, укоризненно качая головой, поскакал в сторону окутанных дымом позиций. Кутайсов и несколько штабных офицеров устремились за ним вослед.
Проехав с версту, они остановились, пропуская проходящую плотной колонной по направлению к левому флангу резервную пехотную дивизию из корпуса генерала Дохтурова. Александр Иванович, вглядываясь в серые от дыма и копоти лица идущих солдат, читал в них такую неколебимую решимость, которой он никогда раньше не видел ни у кого.
Вот! задорно подумал он. Эти люди не смущаясь, радостно и спокойно, идут на смерть, зная, что возврата из боя нет. А чем же я хуже?
Ермолов, яростно шпоря свою лошадь, подъехал и своим поставленным штабным голосом, воспользовавшись паузой, стал кратко описывать ему ситуацию:
Дело наше, кажись, табак, Александр Иванович! Флеши взяты, левый фланг, по слухам, сокрушён, все резервы ещё далеко. Его высокопревосходительство князь Багратион тяжко ранен, а возможно, уже и кончился. Войска его армии ныне в полном замешательстве, от каждой из дивизий, по слухам опять же, в строюне более чем на пару батальонов! Офицеров повыбивалоспаси Бог! Все ждут только атаки Гвардии для начала всеобщей ретирады по всему фронту но ее нету! И чего так бережёт ее сегодня Бонапарт? А командующий наш, дабы оттянуть сей роковой момент, послал легкую кавалерию на дальний фланг французу, через речку, пощипать корпус принца Богарне. Да только пустое все это! Встанут их гренадёры в каре, пушки вперед поставят тут наш лихой атаман сразу назад и покатится!
Кутайсов улыбнулся, провёл ладонью по потному лбу, пришпорил своего араба. Пехота прошла, пока говорил Алексей Петрович, путь был свободен. Но Ермолов, взяв его коня за узду, вновь сказал ему:
Александр Иванович, мы в самое пекло едем, там, на курганной батарее сейчас такой компот начнётся! Приказать тебе не могу, но как друга прошу, воротись назад!
Нет! коротко ответил Кутайсов, и, вновь вонзая шпоры в конские бока, первым тронулся вперёд.
До стоявшей на большом кургане в центре русской позиции батареи в 18 пушек им оставалось не более шестисот шагов. Казалось, на этом месте клокотал огонь, извиваясь и превращаясь в клубы не белого, а удушливого черно-серого дыма, заволакивавшего все вокруг. Было непонятно, кто и куда палит: ядра летели от полуразрушенных земляных валов в разные стороны. Вокруг кургана целыми табунами носились обезумевшие, только что лишившиеся своих седоков кони, оглашая воздух диким ржанием, отчетливо слышным сквозь орудийный грохот. От батареи то тут, то там, брели через поле по направлению к русским позициям разрозненные группки по трое, четверо солдат, раненные, хромая, опирались на свои ружья, боле-менее невредимые им помогали. Ермолов подскочил к одной из них, и еле стоявший на ногах, облокотившийся на плечи своих товарищей окровавленный поручик, завидев генерала, выпрямился, и с трудом приложил ладонь к виску, отдавая честь.
Что там на батарее, братец? быстро спросил Алексей Петрович, но и он, и стоявший рядом Кутайсов, уже будто заранее знали ответ.
Ваше п. ..превосходительство! запинаясь, с огромным трудом, стал докладывать офицер. Мысделали что могли, батареязавалена телами мы бились с французом на пушкахона захвачена!
Ермолов и Кутайсов переглянулись. Похоже, их вояж не имел теперь значения, центр, оказывается, уже занят, сейчас самое время императорской Гвардии обрушиться с фланга на прорванную русскую боевую линию и завершить дело.
Только что, отчетливо услыхал глас Александр Иванович. Это случилось только что, ещё есть время все изменить!
Решимость действовать пришла сразу же: Кутайсов поскакал вослед удаляющейся пехотной колонне. Домчавшись до головного батальона, он резко осадил коня, одновременно показывая шедшим впереди офицерам остановиться. Два ядра сразу ударились в землю перед ним, забрызгав комьями земли, но он даже не обратил на них внимания. Подбежавший высокий и усатый полковник, с опаской косясь на гарцующего перед ним посреди смертоносного огня генерала, отдал честь.
Какой полк? громко спросил Кутайсов, стараясь сдержать скачущего туда-сюда коня.
Уфимский мушкетерский двадцать шестой дивизии, ваше высокство! скороговоркой, стараясь перекричать гром с батареи, отвечал тот.
Разворачивайте ваш полк, полковник, надо атаковать курган, немедленно! прокричал Кутайсов, все ещё борясь с непокорным ходом коня.
Полковник собрался было возразить, но рядом с графом выросла могучая конная фигура начальника штаба армии. Не пригибаясь под продолжающими свистеть ядрами и пулями, Ермолов громогласно приказал: