Теперь он знал, что сможет помочь.
Это знание наполняло его спокойствием. С той самой минуты, как доктор Голев назвал их имена, жизнь Лиссы была вне опасности, и осознавший это Фадей услышал свой собственный выдохвыдох глубокого облегчения. И тут же, поймав на себе взгляд девушки, поспешил изобразить гримаску вежливой «обрадованности», преувеличенно растянул губы в улыбке, помахал рукой. За радостью показной скрыл радость подлинную.
Впрочем, Лисса в те дни вряд ли была в состоянии отличить одно от другого.
8:54. Фадей поднялся с низкого загогулистого диванчика, похожего на ящерку, застывшую на бегу. Диванчик разделял комнату на две половины и был призван навевать ассоциации с богемной квартиркой-студиеймодным когда-то типом жилья.
Что можно делать в ванной так долго? А вдруг Нет, в это он поверить не мог. Да и нет там ничего такого, представляющего угрозу ничего, к чему можно подключиться и нырнуть в Поток.
Фадей запустил пятерню в волосы на затылке, взъерошенно огляделся по сторонам. Какой дурацкий диванчик! Как он вообще додумался его сюда поставить?
И небо дурацкое, и Париж
Ей было всего двадцать три. Самая юная участница в группе, если не считать мальчишку Клокова.
Он уже видел таких девчонок, да и парней тоже, полупрозрачных пятнистых зомбиков с воспаленными глазами, со странными нечитаемыми жестами, нарушенными рефлексами и утраченными навыками прямохождения. С повадками зверьков, извлеченных из их естественной среды обитания. Столь же естественной, впрочем, и пригодной для существования белковых форм, как атмосфера Плутона.
Мало кто из них, из таких, доживал до своего следующего дня рождения. Смерть забирала их сразу, едва успев пометить. Некоторыхпри первом же выходе в Поток; у кого-то умирание занимало недели, редкомесяцы. Но это было именно умирание, то есть процесс абсолютно необратимый. Человек иссыхал, истаивал, перекачивалсяуже даже отключенный от порталав другую реальность на глазах у родных и близких, у нянек-ситтеров, у физиотерапевтов и нейрофизиологов, пытающихся его вернуть. На последней стадии втекания от него оставалась одна полупустая дряблая оболочка, которую, как правило, сдавали в специализированный дом ухода, один из тех, что в народе хлестко именовались «овощебазой» и «лепрозорием», или еще«матрицей». Из «матрицы» выход был только одинв парк покоя.
«Существуют бывшие курильщики и алкоголики. Мир переполнен бывшими толстяками. И бывших геймеров я тоже встречал, вспомнил Фадей слова доктора Голева, сказанные на одном из семинаров. Но я никогда не видел бывшего аутоморфа. Разница между геймером и утекшим примерно такая же, как между любителем побаловаться травкой и тяжелым героиновым наркоманом. Утекшийзначит обреченный. Но мы попытаемся это опровергнуть. Вернее, вы: ты, Фад, и ты, Листиана. А мы, все остальные, станем свидетелями чуда если, конечно, у вас получится его совершить».
Фадей прошелся из конца в конец комнаты, поглядывая на дверь ванной и безнадежно отсчитывая минуты. 9:05. Все было зря. Он просто дурак, что все это затеял. Хорошо еще, что решил ограничиться только видом и обойтись без всякой музыки и смелл-миксов наподобие ароматов свежесваренного кофе, хрустящих круассанов и благоухающего цветочного киоска «с соседней улицы», куда только что завезли покрытые росой тюльпаны и фиолетовые снопики лаванды.
А ведь он почти было поверил Чудо почти произошло!
Он готов был схватить ее на руки и кружить по комнате, словно глупый и смешной влюбленный. Он едва от этого удержался в ту, самую первую, минуту, когда Лисса открыла глаза. В ту минуту, когда она посмотрела на него. Впервые за годи раз в пятый или в шестой, наверное, за все время их знакомстваона посмотрела в его глазасвоими синими, сияющими глазами.
Первый солнечный луч пробил скорлупу горизонта.
«С добрым утром, любимая», апатично подумал Фадей, наблюдая за тем, как рассвет, подобно птенцу, деловито извлекает себя из оползающего дымчатого-серого покрова предутренних сумерек; как вслед за острым клювом и округлой макушкой появляются крылья, как они стремительно удлиняются и обрастают перьями, как распахиваются во всю ширь, обнимая город Нет, пока только верхнюю часть городаПариж крыш, Париж голубей и горгулий.
Это был один из лучших рассветов, найденных Фадеем в его европейской коллекции городских пейзажей. И теперь он пропадал впустую.
Фадей поднял с дивана пульт, чтобы поставить рассвет на паузу, но передумал. Пусть себе рассветает. Какое теперь это вообще имеет значение? Фиг с ней, со всей этой романтикой; надо бы проверить, как там Лисса.
«Листиана, ее зовут ЛИСТИАНА!»
Перед тем как заглянуть ванную, Фадей протянул руку и вслепую постучал по пластиковой раме проема. Да, конечно. Он видел ее голой. Много раз. Невозможно целый год быть оператором контура и при этом исхитриться не заметить его, контура, наготы, не разглядеть его тела во всех подробностях. В конце концов, это было частью его, Фадея, работы. «Сними одежду, брось в корзину, открой воду, встань под душ» и так далее, и тому подобное.
Со временем Фадею удалось довести их с Лиссой контакт до уровня более сложных командных связок«Прими душ!» или, к примеру, «Съешь обед!» вместо подробной и утомительной цепочки мини-команд. Но от контроля за действиями контура Фадея тем не менее никто не освобождал: он должен был постоянно находиться рядом, держать свою ведо́мую в поле зрения, чем бы та ни занималасьвышагивала километры по беговой дорожке или, раскинув руки и ноги в стороны, лежала внутри капсулы с питательным фитогелем.
Но теперь, когда она проснулась В общем, теперь все выглядело по-другому. Для нее-то никакого года, проведенного в обществе Фадея, не было: для нее они расстались вчера. А может, и не встречались вовсе.
Можно! Входи! отозвалась Лисса на его деликатный стук.
«ЛИСТИАНА!» еще раз напомнил себе Фадей. Листиана обернулась к нему от большого, в рост, 3D-зеркала, встроенного в стенную нишу рядом с раковиной. Влажные волосы зачесаны назад. Глаза блестят и смеются под мокрыми, слипшимися в стрелы ресницами.
Что начал было Фадей, но она его перебила.
Ты мне снился, сказала она. Я видела тебя во сне этой ночью.
Правда? пробормотал он, не зная, как ему следует отнестись к этой новости иглавноекуда ему девать глаза от ее такой знакомой и такой внезапной сейчас наготы.
Да, подтвердила Листиана. Лисенок. Лисса. И, многозначительно глядя исподлобья, как неумело флиртующий подросток, сделала шаг в его направлении. Один только маленький шажоки они оказались почти вплотную друг к другу. Он почувствовал, как пахнут ее волосы. Юностью и шампунем.
Быстро присев, он поднял лежавшее на полу полотенце и протянул ей:
Вот, возьми. Ты, видимо, уронила
Спасибо, вежливо сказала девушка, взяла полотенце и кинула его на бортик ванны.
«Она не замечает, что раздетая», сообразил Фадей, чувствуя, как волна замешательства окатила его изнутри и наверняка заставила покраснеть.
Это был очень хороший сон, продолжала делиться Лисса. Я не помню, как там все начиналось, но потом мы шли по какой-то лесной дороге Долго-долго. Мы шли с тобой и молчали. Но одновременно как бы договаривались. Мы договорились, что встретимся здесь.
Здесь? по-глупому удивился Фадей. В ванной?
Здесь, в этом мире, хихикнула Лисса. Ты ведь сам говорил, что что в этом мире мы сможем быть вместе. Принадлежать друг другу Ты забыл?
«Она сейчас не в себе, догадался Фадей. Испытывает сильнейшее потрясение».
Наверное, я мог такое говорить. Наверное, даже говорил. Но я этого не помню. Это же был твой сон, заметил Фадей, осторожно подбирая слова. В любом случае, для начала нам надо
Лисса не стала дослушивать, что им надо.
Еще один стремительный шажок, перемещение по кафелю маленьких босых ступнейи губы Лиссы прижались к его губам.
Я не хотела засыпать на целый год. Я и так спала слишком долго. Этот год рядом с тобой, он мог стать лучшим в моей жизни Мне так не хотелось его терять Но я не могла сказать об этом доктору Голеву. Физически не могла. Мне было трудно даже произнести свое имя, разве что по слогам