Узкие кривые улочки Валетты действительно были очень хороши, но об их удобстве говорить не приходилось: едва ли здесь разъехались бы две машины.
Вы не правы, сказал Шлиссенджер. Их очень легко оборонять, особенно если улица идет под скос. А здесь весь город на холмах.
Откуда вы узнали, о чем я думаю? мое удивление чуть польстило ему.
Когда современный человек попадает на средневековую улицу, он всегда в первый момент думает о двух разворачивающихся автомобилях. Я прав? он хмыкнул. Здесь должен был проезжать один всадник в полном вооружении, положив копье поперек седла.
Я понимающе кивнул. Улицы-ущелья давали максимум тени, на которую можно было рассчитывать в этих местах. Выцветший клочок неба над головой, глухие белые стены, украшенные на уровне второго этажа резными деревянными балконами в мавританском стилевсе это придавало переулкам сходство с такими же улочками где-нибудь в Ширазе или Каире.
Окна обычно выходят во дворики, пояснил Эйб. Там тень от персиковых деревьев, плющ увивает дома от земли до крыши, шумит какой-нибудь фонтанчик. Если и можно где-то по настоящему отдохнуть, то я предпочитаю такие места.
Через несколько минут ходьбы мы действительно уперлись в стену высокого, по здешним меркам, 3-х этажного дома. Единственным, его украшением был строгий пояс ложных колонн, огибавших весь второй этаж. На плоской крыше шелестел листвой виноград, увивавший мощные деревянные подпорки.
Вот сюда. Эйб шагнул к низкой полукруглой двери в тени маслины. Над входом красовался вырезанный в желтом песчанике восьмиконечный крест. Шлиссенджер взялся за массивное дверное кольцо и с силой ударил им по окованной медью створке. Два раза быстро и один раз с оттягом. Повисла тишина. Наконец, залязгали засовы.
Входите, братья. услышал я мальчишеский ломающийся голос и только потом понял, что к нам обратились по-испански.
Во имя Бога Живого. отозвался Абрахам. Дверь широко распахнулась.
С ослепительного света мы шагнули в узкий, совершенно темный коридор, где на нас повеяло погребной сыростью и пронизывающим холодом. В первое мгновение я точно ослеп, но Шлиссенджер крепко взял меня за локоть и повлек вглубь коридора.
Ну и вонища! заметил я.
Изо всех щелей несло псиной, прокисшими в крови бинтами и паленым мясом.
Запах эпохи. развел руками Эйб, легко поспевая по темному лабиринту за нашим невидимым провожатым. Осторожно, здесь ступеньки.
Лестница, крутая и узкая, с каждым шагом становилась все светлее. Свежий ветер волной обдал нас, и мы оказались в просторной комнате второго этажа. Высокое стрельчатое окно было распахнуто в сад. Вдоль стен выстроились шкафы темного дерева со старинной посудой. На массивном столе стояли два тяжелых кованных подсвечника и горка серебряных тарелок.
Садитесь, Лагер. по-хозяйски бросил мне Эйб, втискиваясь в неудобный узкий стул с высокой спинкой. Ну, наконец-то, Рамон, обернулся он к вошедшему вместе с нами юноше, Я вижу тебя в госпитале, а не с девками в порту.
Вам не в чем упрекнуть меня, мессир. возразил наш провожатый. Во время осады я был не хуже других.
Не хуже! поднял палец Эйб. Вот именно: не хуже.
Рамон вспыхнул. Я с интересом разглядывал его. Он был одет в короткий белый супервест с шелковым красным крестом на плече. На вид ему можно было дать лет пятнадцать, не старше. Его смуглое загорелое лицо с зажившим свежим шрамом на левой щеке казалось серьезным и расстроенным.
Ну, неси, что там у тебя! Эйб хлопнул в ладоши. И учти, что, если мне попадется на столе хоть одно постное блюдо, я выброшу тебя в окно! Мы с мессиром Фридрихом зверски голодны.
Рамон поклонился и выскользнул за дверь.
Где это мы? понизив голос, спросил я. Неужели здесь еще сохранились госпитальерские погребки? Не плохой, должно быть, заработок от туристов. А почему кроме нас никого нет?
Эйб бросил на меня чуть удивленный взгляд и ничего не ответил. В комнату вбежал здоровенный пятнистый дог, и, растянувшись у ног моего приятеля, весело затявкал.
Ах ты чучело! Шлиссенджер опустил руку и стал ласково трепать пса за ухо. Ну, живей, живей! прикрикнул он на нескольких маленьких пажей, буквально сгибавшихся под тяжестью серебряных блюд и кувшинов.
С трогательной, недетской серьезностью они расставили их на столе и удалились, почтительно склонив головы.
Налетайте, Лагер. Эйб зашвырнул в меня свеженьким небольшим огурчиком. Баранина! воскликнул он, прищурив глаз. С чесночным соусом! Вот как здесь стали питаться?
Он ловко подцепил ножом кусок мяса, бросил его себе в тарелку и принялся так легко и привычно разделывать, как будто всю жизнь ел руками.
Ну, я сыт. Эйб отвалился от стола, и по его губам растеклась блаженная улыбка. Держи, приятель! он швырнул догу кость, но псина, проследив глазами полет лакомства, шмякнувшегося на пол шагах в двадцати от стола, не двинулась с места. Она облизывала лениво свесившуюся руку Шлиссенджера, тихо поскуливая от удовольствия.
С вашего позволения, мессир. Рамон взялся за литой кувшин с крышкой. Я ждал, пока вы изволите пообедать, чтобы сообщить вам: сэр Оливер приказал мне немедленно поставить его в известность, как только вы появитесь.
Ну и что ж? Ты поставил? Шлиссенджер поднял ноги, как бы желая положить их на стол, но потом раздумал и перекинул одну через подлокотник.
Сэр Оливер с минуты на минуту будет здесь. поклонился мальчик. Такую стремительную смену настроений я наблюдал впервые. Эйб вскочил так, точно его ошпарили. От расслабленности и вальяжной лени не осталось и следа.
Убери все это! приказал он Рамону. Брысь! дог удостоился довольно крепкого пинка. Воды и полотенце!
Через минуту прежний бодрый и подтянутый Шлиссенджер стоял у стола, вытирая руки холщовой тряпкой.
Что происходит, Эйб? я тоже встал.
Не время. бросил он. Сидите и слушайте.
Дверь скрипнула, и на пороге возник статный человек лет пятидесяти с властным умным лицом. Он был одет в точности, как Рамон, с той лишь разницей, что на его шее висела массивная золотая цепь с восьмиконечным крестом, а у бедра бился меч.
Рад вас видеть, друг мой! обратился он к Шлиссенджеру по-английски, но с каким-то очень странным акцентом.
Мессир Оливер. Эйб склонил одно колено и опустил голову. Чем я могу служить вам?
Человек огляделся, его вопросительный взгляд уперся в меня.
Это со мной, сэр Оливерпоспешил заверить Эйб. Говорите свободно.
Сэр Оливер радушно улыбнулся мне и вновь повернул голову к Шлиссенджеру.
Плохие новости, мессир Эгберт! Очень плохие. Вы слышали о ране великого магистра?
Эйб кивнул.
Я скорблю всем сердцем. Поверьте.
Дело не в скорби. резко остановил его сэр Оливер. Вы знаете мою преданность магистру, 30 лет я был его секретарем, он поверял мне многие тайные мысли Обстоятельства, при которых 6ыл ранен монсеньер де Ла Валетт заставляют меня трепетать от ужаса и погружаться в сомнения. Как хорошо, что вы приехали! Я ни о чем другом не могу и думать.
В чем дело, сэр Оливер? В голосе Эйба прозвучала неподдельная тревога. Я весь во внимании.
Секретарь еще раз бросил на меня недоверчивый взгляд и продолжал.
Дело в том, друг мой, что магистра ранили вовсе не турки
Удивление, граничащее с непониманием выразилось на лице Эйба.
Одно слово, и вы оцените серьезность положения. остановил его жестом сэр Оливер. Удар, страшный удар, я не знаю, как монсеньер вообще остался жив, был нанесен сзади. Человек, нанесший его Он из наших. Он воспользовался сумятицей боя и. Сэр Оливер взмахнул рукой, губы его затряслись, не то от гнева, не то от жалости. Магистр потерял сознание и упал, его нашли уже после боя, вечером. У него было сломано несколько ребер, размозжено плечо и Секретарь перевел дыхание, словно не решаясь выговорить. Перстень
Он пропал?! с досадой воскликнул Шлиссенджер, хлопнув себя по колену.
Да. со стыдом признался сэр Оливер. Этот человек Он очень спешил и отсек магистру два пальца, чтоб снять его.
Почему два? изумился Эйб.