В какой-то момент круги объединились и маленькая девочка, скакавшая вокруг музыканта, остановилась, глядя на меня. Даже она не понимала, что означают движения, шедшие от меня с такой естественной плавностью.
Я просто текла, я следовала за музыкой, я наслаждалась ею и тем, что могла забыть обо всем. Не было сейчас ни полуторавекового сна, ни миллионов погибших людей, ни Забытья, ни новых городов. Были только музыка и я, мелодия и танец.
Мальчик чувствовал это не хуже меня, а может, даже и лучше. Темп увеличивался, музыка становилась быстрее. Я следовала за ней, за ним, за своим собственным телом.
Разум перестал властвовать надо мной, меня приподняло и швырнуло обратно в те первобытные времена, когда для общения не требовались слова. Когда тело говорило красноречивее, а движения объясняли больше.
Новые, ранее не выдававшиеся па смешивались с классическими и давно устоявшимися. Тело существовало отдельно от меня. Оно было свободно, оно летело. Оно просто жило.
И остановилось оно также резко, как закончилась музыка. Мы чувствовали друг друга, словно на пару минут превратились в единое целое. И смогли видеть каждый следующий поворот, каждое желание. Мы понимали все и читали друг друга, как раскрытую книгу.
А мир застыл. Люди затаили дыхание в ожидании нового поворота, что будет дальше? И что было прежде? На их лицах читались интерес, восторг, непонимание. Они видели и слышали все впервые.
И они просто не понимали, что теперь нужно делать? Как поступить, когда представление закончилось.
Я улыбнулась и поклонилась любопытной публике. За спиной послышался скрежетмальчик тоже встал и последовал моему примеру. А девочка, уже пришедшая в себя от удивления, подхватила фартук, повязанный поверх длинной, уже несвежей юбки, и побежала вдоль первого ряда зрителей, что-то тихо щебеча.
Кто-то тут же отворачивался и, пробираясь через плотную толпу, уходил прочь. Кто-то шарил в карманах, находил монетку, и бросал девочке в фартук. Людей становилось все меньше, фартук очень медленно, но тяжелел.
Когда же вокруг нас осталось не больше пяти человек, я увидела удивленную Арайюона внимательно и восхищенно смотрела на меня, на мальчика, на девочку с приподнятым фартуком. И просто молчала, пытаясь понять, что она видела еще несколько минут назад.
Я улыбнулась ей и, погладив девочку, радостно побежавшую с заработанными деньгами к музыканту, отправилась прочь.
Постой, мальчик подбежал ко мне, осторожно ухватившись за сарафан.
Я обернулась и внимательно посмотрела на него. Ему было от силы двенадцать лет. Сухопарый, белесый, с веснушками на щечках и с глубокими васильковыми глазами. Как же сильно заворожила и вернула к жизни дудочка, что прежде мне не удалось его рассмотреть получше. Теперь же, когда музыка прекратилась, и мир вновь погрузился в тишину, переполненную лишь возгласами, бытовыми шумами и передвигающимися телегами, мальчик показался таким простым, невзрачным, что без дудочки и ее волшебной мелодии, я бы его не приметила ни в толпе, ни как одинокого путника.
Что это было?
То же, что и у нее, я кивнула на девочку и улыбнулась. Просто танец.
Никогда такого не видел, он продолжил удивленно смотреть, на меня лишь мельком глянув на девочку, осторожно пересчитывавшую монеты из фартука. Но все равно спасибо. Теперь нам не страшна зима.
Разучи еще пару мелодий, и ты никогда не будешь голоден, я погладила мальчика по его белесой голове и пошла навстречу к Арайе.
Как иронично это звучало. Ведь история идет по спирали. Сначала новое, что прежде никто не видел и не слышал, заставляет тянуться к этому. Люди готовы последние портки отдать, чтобы прикоснуться к неизведанному. Но время идет и это новое приедается. Становится старым и уже неинтересным. И те, кто еще минуту назад собирал вокруг себя сотни, а то и тысячи зрителей, остается ни с чем.
Эти дети были первыми, кто открыл для людей мир музыки и танца. Но насколько хватит интереса публики? Когда закончится эта возможность зарабатывать искусством, невиданным прежде?
Я прошла все стадии. От любви к танцу, до роли вечного статиста в толпе таких же средних танцоров. Были и взлеты, и падения, ушибы, растяжения, триумфы. Были полные залы и три зрителя в последнем ряду. Были овации и сжимающая сердце хула. Все это пройдено.
А здесь все только начинается
Что это было? повторила вопрос мальчика Арайа, когда я сровнялась с ней.
Танец, немного печально от своих мыслей ответила я. Разве у вас тут не принято танцевать?
Я не знаю, девушка пожала плечами и внимательно посмотрела на детей. Я такого прежде не слышала и не видела.
Вернемся домой, я тебе и не такое покажу, я похлопала ее по плечу и огляделась. А где твой брат?
Он еще не со всеми делами разобрался. А мне сказал отправляться на постоялый двор, нужно заказать еды и припасов, чтобы отправиться обратно засветло.
Я кивнула. Мне тоже нечего здесь больше получить
Погоня и поиски
Дни тянулись друг за другом в устоявшемся распорядке. Ни потрясений, ни радостей. Один день сменял другой, солнце проходило свой путь, вставая на востоке и прячась на западе.
А мы продолжали жить и учиться.
Я училась новым реалиям и готовилась к неминуемо приближающейся зиме. Арайа училась искусству, проведывая меня раз в несколько дней, Олег учился владеть новыми вещами, которые прежде в его роду обходили стороной.
Им нравилось проводить со мной время. Им было интересно бродить по Старому городу, где теперь появилась живая душа. Для них в одночасье сломалась печать запрета, древнего табу на посещение места, где все началось. И теперь им еще больше хотелось узнать о том народе, что жил здесь до них.
Мы помогали друг другу. Мы существовали на взаимовыгодных условиях. Я учила, они кормили. Я помогала им, а они мне.
Но со временем наше сосуществование или соседство переросло в семейные отношения. Я подбирала полезное оборудование, которое может облегчить их быт и жизнь, а они учили обходиться тем, что имею.
И вот теперь, раскидывая выпавший за ночь удивительно потяжелевший снег, я радовалась тому, что Олег успел привезти и наколоть дрова. Вокруг звенела тишина, такая густая, что ее можно было есть ложкой. А снег, отражая ее от своей поверхности, только усиливал этот звон.
За три месяца для меня физический труд стал привычным. И если первый мой выпавший снег превратился в испытаниев проверку на выносливость и стрессоустойчивость, то теперь традиционный утренний выход с совковой лопатой на бис стал нормой.
Меня выбросило из эпохи высоких технологий, центрального климатизатора и ламп дневного света во времена свечей, дровяной печи и записок через пса. Но почему теперь это не вызывает раздражения, а рисует улыбку на лице?
Я разогнулась, воткнув лопату в сугроб, и подставила лицо зимнему солнцу. А ведь по всем показателям сейчас ноябрь, примерно середина. Но откуда же столько снега? И почему мороз так сильно кусает за щеки?
Проход был откопан меньше чем на половину до колонки, а там еще и лед где-то под снегом. Вот там-то и начнутся испытания вперемешку с фигурным катанием. Но кофе хочется сильнее, чем отдохнуть, поэтому стоит пожертвовать мягкими тканями в угоду своей страсти.
И снова я ругала себя за лень. Воды, заготовленной с вечера, хватило лишь на утренние умывания, а вот завтрак в очередной раз отошел на задний план.
Кто ж знал, что ночью выпадет столько снега? Ну, кто мог подумать, что наутро дверь придется вышибать с разбега, чтобы выпасть потом на улицу? И вот теперь до заветного кофе оставалось лишь полдорожки, ледяная колонка и пустое ведро.
Но почему-то от этих мыслей было не обидно, не страшно, не слезливо, было просто смешно и как-то по-особому радостно на душе. Только сейчас ко мне пришло осознание, что впервые за сто семьдесят пять лет я по-настоящему счастлива. Не нужно никуда спешить, не нужно соответствовать чьим-то ожиданиям, не нужно переживать из-за всяких мелочей и чужих взглядов. Нужно просто жить так, как хочется тебе. И делать все, чтобы именно тебе стало хорошо и комфортно.
Видимо только для этого мне стоило хорошенько выспаться полуторавековым сном. Была все же в нем какая-то польза.
Но жесткое желание позавтракать ароматным кофе с сухарями, заботливо изготовленными Арайей, оказалось сильнее лени. И оно требовало прекращать свои философские размышления и продолжать раскопки.