Я откинул отросшие волосы назад и перевязал лоб ремешком из мягкой кожи. Удобно, пот не так заливает глаза. Вылез из шалаша, где отдыхал, пережидая послеобеденную жару. Чтоб далеко каждый день не ходить, ночевал я тут же, на деляне. Аглая или кто-нибудь из пацанов, в обед приносили котелок с похлёбкой, хватало на обед и вечером перекусить. Как же спину, все-таки, тянет.
Поплевав на ладони, взялся за длинную рукоять тяжелого топора. Поехали. До темноты заготовить еще один ствол, и хватит на сегодня. Два-три ствола в день свалить и обтесать от веток, топором, я так считаюнеплохая производительность для капитана ВДВ. За дюжину дней, двадцать восемь лесин-то, да запросто. Жердей на прожилины я наготовил, Аглая прошла по соседям, уговорила соседок помочь заготовить камыша. За это они забирают тёс, и ещё я должен буду воз жердей. Без срочности, как пойдёт, с самовывозом. Завтра сходить к хозяину зура, за два бревна он поможет вытащить заготовленный лес к дому. Пацаны хозяйкины тоже на промысле. Собирают коноплю, наркоманы малолетние. Её я договорился на рынке сменять на веревки по весу, один к четырём. С инструментом так вообще удачно получилось. У Аглаи покойный муж, оказалось, был плотником. Инструментаполная сараюшка. Да неплохого качества. Я подошел к очередному, отмеченному баронским лесничим, дереву. Обошел. Выставил подпорки из жердей. Давай, Максим Леонидыч. Наискосьтюк, наискосьтюк, прямо подрубитьтюк. А Варлам. Пусть. Идет. Целует. Клык. У мертвого. Моржа. Сука, надо подстричься.
Зур. Я, честно, думалэто какая-нибудь порода лошадей, в крайнем случаебык. Мимо проползла толстая ящерица. С телом, метров трёх длинной. С коротким, если вспомнить привычные глазу пропорции, хвостом. На завре что-то вроде кожаной жилетки, с вшитыми металлическими кольцами то тут, то там. Это упряжка такая на нём. Скотина, килограмм за шестьсот. Тупая до жути. В кольца жилетки продеты веревки, коими обвязано бревно. Так вот, этот ящер, скорее всего, даже не понимал, что он что-то тащит. Обманчиво неспешными движениями лап, зур достигал скорости быстро идущего человека. Груженый нормальным таким бревном. Волоком. Ладно, мужик, вот эти десять бревен во двор, и одно забирай. Я пойду дальше лесозаготовкой заниматься. Двадцать шесть во двор свезешь, еще одно заберешь, как договаривались. Руки к груди, как первоклашка. Научить их рукопожатию, что ли?
Бревно волоклось по, пробитой предыдущими ходками, дороге примечательной фактуры. Предпоследний ствол. Последний заберет хозяин зура. Это без меня. А на этом дереве, подцепленном к звероящеру комлем вперёд, катился я. Ударными лесозаготовками с тела слизало всё, напоминающее жирок. Вместо расчетной дюжины, я пробыл в лесу десять дней, мышцы, выдавив всю молочную кислоту, вошли в форсированный режим, и за последние дни я не только кромсал по четыре ствола в день, но и заготовил обещанный воз жердей и стаскал в одну большую кучу весь тёс. Дома сегодня остаток дня отдохну, и завтра надо браться за роспуск брёвен на доски. Я лихо вкатился во двор Аглаи и, соскочив с бревна, замер. Четыре мужика в два потока пилили бревна на доски. Двое обдирали свежие стволы от коры. Еще трое были, я так понял, на подхвате и подмене уставших. Аккуратно сложенный штабель готовых досок, укрытый от лучей солнца лоскутами коры, высился на открытом пространстве, предоставив ветерку возможность не торопясь себя подсушить. Нормально, хулиганы работы лишают. Пара на одних козлах как раз закончила распил, с бревна спрыгнула знакомая кряжистая фигура. Варлам подошел ко мне и вскинул руки перед собой, кладя их одна над другой. Всё, решено. Сейчас будем учиться моему приветствию. Смысл тот же, мол, не держу в руках оружия, воспримут, думаю, быстро.
Ты зря обо мне плохо думаешь. Яр всем помогал, и мы бы помогли его вдове, прогудел раскат грома изнутри этой горы. Я не хотел тебя кабалить. Но мне понравилась твоя самостоятельность.
У меня на родине говорят: «Кто старое помянет, тому глаз вон», кивнул я этому основательному великану, и протянул руку для рукопожатия.
Глаз? гиганта ощутимо передернуло, как землетрясение по скале прошло. А рука так зачем? Варлам покосился на протянутую мной конечность.
Это тоже традиция моей родины. Надо пожать в ответ своей рукой. Смысл тот же, не держу зла. улыбнулся я, чтобы тут же попытаться сдержать шипение. В гидравлический пресс я руками не лазил, но, сдаётся мне, последствия будут похожие.
Артель свою распустил уже? будем надеяться, что это слово обозначает именно «артель», или «бригаду».
Так никого не было. прищурился я в ответ.
Варлам окинул взглядом нераспущенные брёвна, поднял глаза к небу, что-то подсчитывая:
Двадцать шесть лесин и жерди, два воза. За десять дней. Один? он недоверчиво вскинул бровь.
Двадцать восемь, и три воза. И все отходы в кучу сгрёб.
Как? удивленный голос Варлама звучал намного ниже обычного, хотя видит бог, я не понимал, как такое возможно без перехода на инфразвук.
Ну как, вина пару кувшинов с утра бахаешь, я вытянул складной нож из кармана и, продемонстрировав десятисантиметровое лезвие Варламу, улыбнулся с блаженным видом. А потом в расслабленном состоянии, не торопясь, ножичком.
Стволы в два обхвата? Варлам нервно хохотнул. Этим ножичком? человек-гора открывал и закрывал пещеру-рот, силясь еще что-нибудь произнести. В расслабленном состоянии? чудо природы наконец-то разразилось хохотом. Не торопясь. Ха-ха-ха-ха.
Что ты ржёшь? Ты Великую Степь знаешь? с примерной географией этого мира я, благодаря Аглае, был знаком. Варлам, весь багровый от задушенного смеха, кивнул головой. Там тоже раньше был лес. Просто, у меня был топор. Ну и вина чуть побольше.
За окном снова бушевала гроза. Аглая снова творила тесто, только уже не на простые лепешки, а на самые, что ни на есть, настоящие чебуреки. Фарш, нарубленный из свинины и говядины, заправленный огромным количеством лука, дожидался приговора в плошке, накрытой полотенцем. Приговорен к завороту в тесто, обжарке и съедению. Вот я зверюга. Аглая недоверчиво отнеслась к такому рецепту, по ней, так это просто перевод мяса. Ничего, за окном гроза, а дома ни капли. Крыша стоит? Не течёт? Хочу чебуреков.
Крышу я сделал с мансардой. Там теперь отдельная спальня с настоящей кроватью. Тёплая. Печь, под чутким руководством Варлама, я тоже переделал, и теперь она обогревает и второй этаж. Сейчас особо не требуется, а вот зимой пригодиться, говорят, зимы здесь суровые. Меня только смутило, что для характеристики суровости холодов, было добавлено: «Даже вода на озере льдом покрывается». Короче, пока дети с матерью спят там. Себе же я сделал просто божественную раскладушку из деревянной, складывающейся рамы с кожаными ремнями. В сложенном состоянии она не занимала места, стоя за печкой. А раскладывая её на кухне, бывшей раньше единственной комнатой, я получал, практически, кровать-полуторку.
Дети изнывали от терзающего нутро аппетита, но из-за стола не вставали. Пока не закончат раскраску деталей для десяти разнообразных движущихся игрушекникаких беганий. Уж что-что, а дисциплину я молодежи прививать умею. Пусть деньгу зарабатывают. На прошлой ярмарке три игрушки разошлись по десять медяков за штуку. Аглая была в шоке.
Сам я распиливал тоненькие досточки для очередной задумки. Самокат. Надеюсь, колеса при здешних дорогах долго прослужат. Ну да я их большими сделаю.
И еще надо подумать о переезде. У Аглаи хорошо, но я же вижу, как она переглядывается с сапожником. Тем самым хозяином зура. Чего я им мешать буду. Варлам говорил, за деревней хижина стоит пустая. Решено, завтра схожу к старосте, переговорю с ним насчет сей недвижимости, и, если ничего мешать не будет, съеду туда
Дверь бахнула об стену, открывшись от удара. Резная ручка, моя гордость в пробе резьбы по дереву, разлетелась в мелкие щепки. Ворвались два омоновца в кирасах. Дежавю, блин. Хоть не мастери ничего, или дело в Аглае и её стряпне? Вплыл старый знакомый. Ваше гадское сиятельство. Аглая бухнулась на колени. Ребятня посыпалась горохом вслед за ней. Я встал. Наверное, досада очень уж явно проступила на моём лице, так как граф (я, кстати, узнал, что не ошибся в титуле) удивленно остановился, глядя на меня, и обернулся посмотреть, что же вызвало такое недовольство с моей стороны. Ну не он же сам. Как он может внушать такие отрицательные эмоции, он же целый граф.