Конан поёжился, глядя в сад из окна второго яруса левой башни королевского замка. Сад был красив. Вторая осенняя луна вызолотила и окрасила драгоценным пурпуром листву густо посаженных деревьев, которой под защитой высоких замковых стен не угрожали свирепые ветра плоскогорья. Тот редкий лесок, что подходит почти к самым городским стенам, давно уже лишился своего праздничного убора, машет сиротливо голыми ветками. А туттишь да гладь, полное благолепие да услада для глаз. Деревца невысокие, и двух ростов не будет, а посажены так густо, что из окна второго яруса кажетсяникакой это вовсе не второй ярус. Просто на земле, до которой рукой подать, расстелили златотканый вендийский ковер немыслимой ценности. Наверное, чтобы боги с небес любовались, не для простых же людей такую красоту по земле трепать Нет, хороший сад, что ни говори.
А вот замок Конану не нравился. Неуютным он был, замок этот. Холодным и нежилым каким-то. Словно заброшенная гробница. В годы бурной молодости Конану приходилось не раз ночевать в таких всеми покинутых каменных склепахощущение тогда возникало похожее.
Хотя снаружи выглядел сарковский замок вполне достойно. Не слишком высокийростов пять, не более, если угловые башни в расчёт не братьони-то, конечно, повыше будут. Всё из того же зеленовато-серого камня с красивыми обрамлениями меленькими белыми плиточками у окон второго ярусапервый, как водится, монолитный, на случай осады. То-то в самом городе практически нет высоких домовнегоже подданным выше своего господина и короля выпячиваться. Пусть даже господин и король этот временный, но замок-топостоянный.
Вот именно.
Постоянный замоки постоянно сменяющие друг друга хозяева этого замка. Откуда уж тут взяться теплоте и домашнему уюту? Эх, советовали же умные люди, надо было плевать на этикет и селиться в добротном бревенчатом доме, а не в этой промороженной усыпальнице. Тем более, что и Цубрахэш предлагал, похоже, вполне искренне, и даже огорчён и обижен был отказом, чуть ли не как личное оскорбление воспринял. Пришлось рассыпаться во всяческих уверениях и богато отдариватьсяи ради чего? Ради удовольствия спать на камнях, могильный холод которых проникает через все меха и ковры богатого ложа? Уж лучше бы тогда вообще остаться за городскими стенами, в одном из командных шатров. Там уютнее, дымом пахнет и люди вокруг.
Так ведь нет же!
А всё Квентий, Нергал его забери! «Великому королю Аквилонии не подобает! Урон престижу! Что о нас подумают!». Сам-то, небось, ночевать в этом склепе не захотел, в город умылился под удобным предлогом сбора сведений. Ещё три дня назад, между прочим, умылился, и до сих пор ни его что-то не видать, ни собранной им новостей.
Из сада донеслось лошадиное ржанье и негромкие голоса. Видно сквозь золотое плетение листвы ничего не было по-прежнему, и насчёт голосов ещё могли быть сомненияслишком уж тихо и далеко! но не узнать по голосу лошадь из своей конюшни?!
Конан в два прыжка преодолел расстояние до открытой двери покоев, с точки зрения Квентия только и достойных великого короля, быстрым шагом миновал узкий коридор второго яруса. Он с трудом сдерживался, чтобы не перейти на бег. Оттолкнул не вовремя подвернувшегося слугудовольно грубо оттолкнул, когда надоих не дождёшься, а не надо когдавечно под ногами путаются! Скатился по лестнице, выбив твёрдыми подошвами из каменных ступеней что-то вроде стремительной барабанной дроби.
Квентия он обнаружил в большом приёмном зале первого яруса. Начальник внутренней стражи стоял, широко расставив ноги, и жадно пил из поднесённого слугами кувшинаумеют и они иногда поспевать вовремя, а то уж Конан совсем было разочаровался в шемитской прислуге. Голова Квентия была запрокинута, на мощной шее поршнем водяного насоса ходил кадык. Пил он так, словно только что вернулся из самой засушливой пустыни, где провёл не меньше луны, питаясь исключительно сушёными ящерицами. Судя по сухому полотенцу в руках и растерянному выражению на смуглой физиономии одного из сбежавшихся слуг, кувшин был подан гостю для омовения.
Конан поморщился.
Ну вот, теперь неделю вся местная прислуга будет судачить об «аквилонских варварах». Королю, стало быть, по этикету не положено. А самому, значит, подобает вести себя как угодно, да? И этоначальник внутренней стражи?!
Конан щёлкнул пальцами, привлекая к себе внимание оторопевших слуг. Если их новым поручением не озадачитьтак ведь и будут стоять, рты раскрыв, и пялиться на столь вопиющее нарушение всех мыслимых приличий. Сказал, многозначительно шевельнув бровью, когда чёрные глаза, несколько раз моргнув, повернулись, наконец, в его сторону:
Ещё кувшин. Быстро.
Слугиих было четверопереглянулись. Потом тот, который держал полотенце и был, похоже, младше всех прочих, передал свою ношу коллеге постарше и убежал, шлёпая босыми ногами по каменным плитамковров на первом ярусе замка не предусматривалось, во время торжественных обедов пол устилали соломой, а сейчас и её повымели.
Тем временем Квентий, последний раз звучно глотнув, с видимым сожалением отставил опустевший кувшин. Вернее дажене отставил, а просто выронилхрупкая керамическая вещица, богато украшенная разноцветной эмалью, наверняка бы разбилась, не подхвати её вовремя метнувшийся слуга. Квентий качнулся. Повёл вокруг мутными, налитыми кровью глазами. Потёр висок грязной рукой. Сморщился. Прогудел просительно:
Водички мне бы холодненькой
Водички ему бы действительно не помешало. И побольше. Желательно с бочку так. Король Аквилонии в полутьме сначала не разглядел было, а теперь, когда глаза привыкли, обнаружил ещё одну интересную особенность. Начальник его внутренней стражи был не только пьян до состояния непотребногоон и выглядел не менее непотребно. Дорогое и совсем ещё недавно новое одеяние помято и изорвано, а уж грязно так, словно хозяина этих тряпок волокли за боевой колесницей по горной дороге не меньше трёх-четырёх полётов стрелы, да ещё и во время осенней распутицы. Подаренного благодарными купцами Сабатеи мехового плаща и вообще на Квентии не наблюдалось более, только болталась на шее завязка с жалким обрывком грязного меха. На лицегрязные потеки, в волосахлистья и всякий прочий мусор.