Кристофер ХолтВерныеКнига 1Когда исчезли все люди
Всем, кто любит собак и кого любят собаки. Хотя чего уж там: всех прочих домашних зверей это тоже касается!
ПрологТьма
Макс бегал по полю.
Ему было весело: вокруг высокая жёлтая трава и свежевскопанная земля, рядом ферма его хозяев. Псу здесь нравилось. Столько запахов! Грызуны, коровы, ромашка и тинавсе эти ароматы били в чуткий собачий нос. Макс до упаду носился среди поникших стеблей травы, выбрасывая лапы далеко вперёд. До чего же здорово!
Вдалеке послышался смех. Хрустально-чистый, звонкий, переходящий в радостные крики Это Чарли и Эмма, вожаки его стаи, дети, которые всегда были рядом и играли с ним, когда он был ещё щенком. Он любил их, и они любили его.
Макс видел фигуры детей на горизонте, закатное солнце освещало их сзади, и тени от них тянулись вперёд. У пса в голове всплыло смутное воспоминание: вроде бы Чарли и Эмма должны быть где-то далеко, они уехали с родителями на каникулы. Но ему не хотелось думать об этом сейчас. Какая разница, когда оба вожака стаи здесь.
Эй! гавкнул Макс. Я тут! Подождите меня!
Тени детей рассмеялись, смех эхом разнёсся над полем.
Догони нас, Макс! крикнул Чарли.
Давай же, малыш! вторила ему Эмма.
Макс ринулся вперёд со всех лапдаже мышцы заныли от напряжения. Однако, как он ни старался, приблизиться к детям не удавалось. Макс выгнул шею и посмотрел назад. Он увидел, что поле, ферму и амбар затянуло непроницаемой чернильно-чёрной тьмой.
Тьма переливалась волнами и шла рябью, словно вода. Тонкие струйки дыма спиралями взвивались вверх и превращались в грозовые тучи, а те быстро закрывали голубое, как яйцо малиновки, летнее небо.
Тьма расползалась во все стороны.
Макс повернулся к Чарли и Эмме. Скоро мрак поглотит и их тоже. Пёс поднажал, но едва ли он успеет добежать до детей.
Вдруг раздался громкий щелчокуши Макса вздрогнули.
Небо взорвалось белизной, ослепило, обожгло глаза.
Нет, это не небо вовсена потолке загорелась лампа, возвестив начало нового дня.
Макс проснулся.
Глава 1Лампы и клетка
Макс резко поднял голову с холодного бетонного пола, заморгал, смахивая туман сна.
Он был один. Лежал, приткнувшись к смятому старому одеялу, в дальнем углу своей клеткилюди называли её конурой. Было тихо и холодно, желудок Макса урчалбеспрестанно, томительно, до боли.
Пёс так давно никого не видел, ничего не ел из своей миски и уже два дня как вылакал остатки воды из плошки. Изо дня в день он просыпался по щелчку таймера; на потолке загорались люминесцентные лампы; их гудение ударяло в уши прежде, чем свет ослеплял сонные глаза.
День за днём Макс ждал ветеринарамужчину, который должен был о нём заботиться: наполнять едой миску, забирать у него плошку, потом подходить к раковине из нержавейки на другом конце подсобки и там наливать в его плошку воды.
Но ветеринар не приходил.
Прошло две недели. То есть Макс так думал, что две.
На первой неделе всё было нормально: ветеринар каждое утро появлялся в подсобке, поил и кормил Макса, а потом водил гулять на поле за ветеринарной клиникой, которая прежде была фермой, чтобы пёс побегал и размял лапы.
Конура Максу не особо нравилась, но он понемногу к ней привыкал. Раз в год Чарли, Эмма и их родители на время отъезда в отпуск привозили своего питомца в ветеринарку. Почему они не оставляли его на ферме, пёс не знал. При каждом посещении ветеринар щупал пальцами и колол Макса, поднимал его висячие уши и заглядывал в них, чистил ему зубы какой-то странной щеткой. Помощники доктора расчёсывали золотистую шерсть пса, выстригали запутавшиеся в ней репьи и колтуны. В конце концов Чарли и Эмма всегда возвращались, и всё приходило в нормуэто делало жизнь у ветеринара сносной.
Но на этот раз случилось иначе.
По подсчётам Макса, люминесцентные лампы выключались шесть раз и включались семь с тех пор, как он в последний раз видел ветеринара. То есть семь дней Макс не выходил из клетки. Семь дней ничего не ел.
Язык и нос пересохли. Живот сводило от голода. Он совсем измучился.
И так стосковался в одиночестве.
В небольшой подсобке хватало места для четырёх клетоктаких же, как та, в которой сидел Макс. Каждая была размером примерно со шкаф в доме, где жила его семья; углы из железных трубок, а между ними натянута ячеистая металлическая сетка, чтобы посаженные внутрь животные не выбрались.
Во время последнего визита Макса к ветеринару в других клетках тоже сидели собаки. Кексик, лохматая лхасская апсо, день и ночь жалобно тявкала, что её новое место лишено всякого комфорта. Тенька, приземистый чёрный чау-чау, по большей части молчал и был погружён в себя. Ариэль, жилистая дворняжка, в основном лаял на Теньку, а в свободное время грыз и царапал пол у себя в клетке.
Но любимой соседкой Макса за все время его визитов к ветеринару была пожилая собака по имени Мадам Кюри. Макс называл её просто Мадам. Она была одного с ним размера и той же породылабрадор, только шерсть у неё была как ночное небочёрная с вкраплениями белых прядей. Пожилая лабрадорша отличалась мудростью и чувством юмора; за разговорами с ней дни пролетали незаметно.
Особенно нравилось Максу рассматривать блестящую золотую подвеску на ошейнике Мадам Кюритри соединённых друг с другом кольца. Ни на одной другой собаке он не видел такого украшения. Его блеска не заглушали даже яркие люминесцентные лампы.
Мадам была с Максом до того самого дня, когда ветеринар перестал появляться. Однажды утром пёс проснулся и обнаружил, что соседняя клетка пустатолько дверца поскрипывала на петлях. Давняя подруга даже не попрощалась со своим соседом.
С тех пор все временные собачьи квартиры, кроме Максовой, пустовали.
Места в сетчатом загоне едва хватало, чтобы сделать несколько шагов взад-вперёд. Внутри ничего не было, кроме разодранного одеяла, на котором Макс спалне лежать же на холодном бетонном полу, пустой миски для еды, пластикового бачка с водой, откуда наполнялась его ныне пустая плошка, да клочков выпавшей шерсти, которая свалялась на полу в пыльные комочки. Раньше у Макса ещё был резиновый мячик, но однажды, почувствовав жестокий приступ голода, пёс разорвал игрушку на мелкие кусочки, и теперь они валялись вместе с другим мусором.
В дальнем углу Макс устроил себе уборную. В первый раз ему было очень стыдно справлять нужду в клетке. Со щенячьего возраста он был приучен делать это на улице.
Из своего сетчатого загона Макс видел смотровую ветеринара. Вдоль стен стояли тумбы и шкафы, на крючках висели стерильные медицинские инструменты, какие-то странные штуки мокли в голубой жидкости. Середину смотровой занимал длинный стол со сверкающей стальной столешницей. С другой стороны от клетки Макса крепилась к стене большая металлическая раковина с краном.
Из крана капало.
Кап. Кап. Кап.
Каждая капля со звоном ударялась о металл, и от каждого удара уши Макса вздрагивали. Горло жгло от жажды.
За несколько дней до исчезновения Мадам начала вести себя странно. Макс сперва не придавал этому значения. Она бормотала какую-то невнятицу: мол, вот-вот что-то случится, приближается опасность.
Готовься, Макси, очень серьёзным, даже мрачным тоном сказала она своему соседу вечером накануне исчезновения. На горизонте собралась тьма. Я её чую.
Макс жевал свой красный пупырчатый мячик.
Я ничего не чувствую, сказал он, зажав шарик в зубах. Может, это просто ноют ваши старые собачьи кости?
Мадам засмеялась и добродушно протявкала:
Разумеется, я ощущаю это, потому что стара, Макси. У собак в возрасте более чуткие кости: они скрипят и хрустят, когда близится что-то нехорошее. Уже не так весело она добавила: Я пока не знаю, что это. Но когда узнаю, скажу тебе. Не беспокойся, малыш Макси.
И вот теперь Мадам пропала.
Пропали все.
Во сне Макс видел тьму, о которой говорила его мудрая соседка, по крайней мере, как он себе эту тьму представлял. И хотя все тело у него затекло и ныло, он не переставал беспокоиться о Мадам. Куда она подевалась? И что означали её загадочные слова?