Малка Любечанина Добрыня уважал, вот и послушал. Даже матери о том не говорил. Она у него чудная была, зато сама порой любила дива нелюдские сыну являть. Говорила бывало: «Пойдем на лесное озеро, я русалок тебе покажу» или «Давай лешего вызовем да чесноком его напугаем. Леший страсть как запах чеснока не переносит».
Добрыня лишь пожимал плечами и соглашался. Ей казалось, что только она может ему чудеса показывать, а он просто смотрел и согласно кивал. Но когда однажды Малфрида ушла и не вернулась, он, тоскуя за родимой, подумал, что надо было признаться, что и у него этот дар имеется. Однако позже, когда уже в Киеве поселился, Добрыня обратил внимание, что духов в людном месте не видно вообще. Они-то, конечно, были, и он порой ощущал их присутствие, но вот чтобы воочию увидеть, так нет. Позже, когда стал все больше к христианской вере склоняться, и вовсе о духах не думал. Тут бы с людьми разобраться, сестрича родного во власти устроить, так что не до чародейского мира было, какой и так исчезал, словно и не было его никогда.
Зато в этой чаще чародейства сколько угодно. Моховой вон пялится белесыми глазками из-под коряг, деревянник как нарост прильнул к древесной коре старой ели, самого едва различишь. Посадник хотел было сбить его палкой, но передумал. Пусть, вреда от него никакого.
Что? в какой-то миг произнес Добрыня, едва не налетев на стоявшего перед ним Саву.
Привал, говорю, надо сделать, отозвался тот. Совсем в дебри забрели. А уже темнеть начинает. Не знаю уж, куда мы по этим лесам пробираемся, но все равно по темной поре скорее глаз выколем, чем куда-то выйдем.
Добрыня ответил, что сам выберет место привала. Уж слишком много всего опять шуршало и моргало вокруг. Спросил Саву, не замечает ли тот что-либо? Парень пожал плечами, а потом сказал:
Борти медовые недалеко. Видишь этот срез на дереве, посадник? Так местные бортники отмечают путь к бортям с пчелиными запасами.
Вишь, что знал парень! Местный он, как пить дать. А еще Добрыня подумал, что борти обычно на лесных полянах расположены. Ну хоть не в чаще сырой ночевать придется.
Но вышли они не на обычную поляну, а на лядину заброшенную. Некогда люди отвоевали этот участок у леса, вырубили деревья и сожгли под пашню. Но через несколько лет использования такие поля приходили в негодность, их оставляли, и они постепенно зарастали лесом. Однако найденная ими лядина была еще светлой, лишь молоденькие елочки да березки поднимались над травами. Но все же путники решили, что где-то поблизости от лядины должны быть жилища тех, кто ее устроил.
Завтра поищем, решил Добрыня.
А еще подумал, что съел бы что-нибудь. Утром он крынку козьего молока выпил, а больше ни крошки во рту у него не было. Обычно путников в селищах в дорогу снабжали перекусом, но, учитывая, как скоро они покинули разгневанных вятичей, об угощении никто и не помянул.
Они согрелись у костраднем было вполне тепло, а как зашло солнце, холод и сырость так и пробирали. В какой-то миг Сава сказал, что на такие лядины зачастую приходят полакомиться молодыми побегами олени или лоси. Был бы у них лук да стрелы Добрыня ответил, что поутру смастерит пращу. Он в отрочестве отменным пращником был. Может, и поохотятся. Жрать-то надо.
Говорил это спокойно, миролюбиво, как будто старался передать свой настрой и Саве, который то и дело оглядывался на обступивший их лес и время от времени мелко крестился.
Чего ты дергаешься, парень? Или чуешь что?
Так, мерещится всякое. Кажется, будто кто-то наблюдает за нами из темноты.
Местные кто? Из вятичей?
Сава судорожно сглотнул, но не ответил.
Добрыня тоже ощущал это пристальное внимание из темноты. Но отчего-то страха не испытывал. В чем-то он был всем этим духам сродни, правда, давно забыл об этом. Теперь же приходилось вспоминать.
Слышишь, Сава, сказал он, подбросив свежего сушняка в костер, чтобы пламя взметнулось повыше. Ты ведь рукоположенный поп? Вот, может, и прочтешь молитву перед сном? Тут людей нет, тут можно.
А если не люди во тьме, то кто?
Добрыня пропустил последнюю фразу мимо ушей.
Давай, попик, прочти то, чему тебя научили. А я за тобой повторять буду.
Саву спокойствие Добрыни умиротворило. Он молитвенно сложил руки:
Отче наш, Иже еси на небесех
И как же вдохновенно читал! Всю душу вкладывал. Добрыня повторял за ним и чувствовал знакомое успокоение. Вот за это он и любил молитву, что после нее себя ощущал как под защитой, словно за ним целое воинство стояло или сила-силенная! А потом подумалось: всего-то ночевка в лесу. Ему и не такое переживать приходилось. И после молитвы Добрыня спокойно уснул, как только положил кулак под голову.
С утра они вышли к лесному озерцунебольшому такому, заболоченному. Но уточки там плавали в изрядном количестве. Вот Добрыня и подбил парочку из пращи.
В котомке у Савы была соль, а ощипывать и потрошить дичину он умел, как заправский охотник. Вкусно получилось, поели с удовольствием.
Куда пойдем? спросил парень, обгладывая крылышко.
Будем искать капище Сварога, расположенное у озера, какое местные называют Оком Земли. Вроде туда порой Малфрида является. Ты ведь уже должен был догадаться, что именно ее и разыскиваем.
Сава кивнул, но насупился, как всегда, когда при нем Малфриду упоминали. И по-прежнему отрицательно замотал головой, когда Добрыня попытался расспросить его. «Не знаю», «Не ведаю», «Она мне никто», огрызался.
С утра лес радовал взор и уже не казался прибежищем для всякой нечисти. Оно и понятно: при ясном свете духи исчезают. А Добрыня все же надеялся, что и к людям скоро выйдут. Лядину ведь кто-то тут устраивал. Так что не могли уйти лесные жители от нее невесть куда.
Думать так было хорошо, а вот на деле Пробираться сквозь чащу путникам становилось все сложнее: ручьи и речушки в округе были запружены бобрами, из воды торчали острые пни от срезанных умным зверем деревьев. Да и сами лесные строители появлялись то тут, то там и, непуганые, плавали себе, наблюдали за двумя бредущими по кустистым берегам людьми.
К полудню путники опять вышли к лесной речке. Она была неширокой, но глубокойдна не видать. Противоположный берег весь в пене белых цветов черемухи, стрекоз над водой столько, что только дивиться можно. Кое-где поперек потока лежали стволы упавших деревьев; Добрыня хотел было перейти по одному, как вдруг закружилась голова, он оступился и едва не рухнул в воду. Вроде и ничего страшного, учитывая, какая теплынь разлита в воздухе, но почему-то не решился более пробовать перебраться через речку.
Долго они шли. Порой берег поднимался довольно высоко, но потом начинались заболоченные низины, и путники сворачивали в лес. Густые чащобы были завалены старыми, вывороченными с корнем деревьями, с ветвей свисали наросты древесных грибов, в зеленоватом сумраке было сыро и влажно. Белок тут водилось не меньше, чем бобров. Добрыня подбил несколько из пращи. Сава не понималзачем? Мех весной у зверька не тот, что по осени.
Есть их будем, сказал посадник.
Сава возмутился: белок есть нельзя, нечистый это зверь, церковь запрещает.
Жрать-то нам все равно что-то надо, хмыкнул Добрыня. Ибо уже ясно, что людей мы тут не найдем. Дай бог, чтоб самим из этих чащоб выбраться.
Погоди, погоди, Добрыня, остановился Сава. Как это не сможем из леса выйти?
Знаешь, парень, я ведь еще не забыл рассказы старых дружинников, какие со Святославом сюда хаживали да вятичей в лесах искали. Говорили, что если уйти в эту чащу, то навсегда сгинуть можно. Правда, было и несколько счастливчиков, сумевших вернуться. Да и тех чародейка Малфрида пожалела и вывела.
Сава тихо охнул.
Значит, и мы без Малфриды этой Значит, тут тоже кружить будем?
Добрыня не ответил. Сам хотел бы знать
Что они действительно кружили на месте, оба поняли, когда вечером опять вышли к знакомой лядине. Кажется, все время от нее удалялись, а получилось, что сделали круг и снова тут же. И опять Сава увидел знак бортников на дереве, и опять перед ними была та же заброшенная пашня, заросшая молодыми деревцами.
Добрыня помрачнел. Парню своему и слова не сказал, но сам понял: тут без чар явно не обошлось, потому как словно какой-то силой их разворачивало, уводило от выбранного направления. Ну и что теперь?