Альда! шепотом позвал Берни, ткнул указательным пальцем в плечо, утонувшее в облаке сорочки.
Женщина чему-то улыбнулась, не открывая глаз. Свет буйствующей луныАльда не закрывала створоки сон превращали мессиру ледышку в девочку из забытого детства. В те годы юный Берни терялся, выдернуть ли у неё из волос ленту и погнать прочь от серьезных мальчишечьих игр, или короновать королевой турниров и повязать себе на рукав вышитый ей платок.
Да проснись же! он тронул Альду за плечо двумя пальцами.
На сей раз она сладко пробормотала чужое имя, после чего открыла глаза. Первые секунды смотрела из-под ресниц. Взгляд был сонный, мягкий, улыбка мечтательной, и предназначалось всё это явно не Берни Оссори, а некоему «Чь».
Кто? возмутился Берни. О каком это «Чь» вы толкуете?
Альда подпрыгнула и отстранилась, шаря по сторонам рукой. Берни пересел с приступка на краешек кровати, благоверная выставила против него подушку.
Зачем вы здесь? Уходите. Спросонья холодность изменяла ей. Альда сморщила нос, обоняя винный дух, прихваченный Берни из кабака.
Я, конечно, не мессир Чь, столь милый вашему холодному сердцу, Берни сделал над собой усилие, чтоб не начать выяснять, кто таков этот мессир Чь. Но и не последний для вас человек, верно?
Неверно. Уходите. Крепче прижав к себе подушку, Альда попятилась в тень балдахина. Мелькнула оголенная лодыжка, женщина торопливо расправила подол сорочки.
Я уйду, уйду сразу на войну. Берни сел ближе, чтобы Альда не упустила ни слова. Лоутеан мне поддался, отпустил с полком поохотиться на «воронишек», но послушайте же! Пусть я граф Оссори, полковник Неистовых драгун, Рыжий Дьявол, но я человек, я смертен, Альда! Взгляните на меня с холодомя продрогну, коснитесь меня с теплотойкак знать, быть может, я вспыхну пламенем. Если на войне меня найдет вражья сталья покалечусь, нет, даже погибну. Вернусь живой, но проигравшийумру под мечом палача.
Вздор, король души в вас не чает. Лёгкое движение сведённых бровейвот и всё, чего удостоила его Альда в ответ на исповедь!
Будь Берни трезв, его бы рассмешили собственные высокопарные речи, но в подпитии он серьезнел, и отчаяние клевало висок с азартом дорвавшегося до падали ворона.
Альда, Альда, Альда! Берни сбросил колет, пропахший кабацким дымом, надавил на подушку, заставляя Альду выпустить ее из рук, сжал тоненькие запястья, обжегшие холодком. Вы и яединственная надежда дома Оссори, понимаете? Чайка не уронит на палубу моего отца сына, мать не найдёт младенца, прогуливаясь в холмах. Альда, ради графят. Ради графят хотя бы на час притворитесь моей женой.
Пойдите прочь, пьяница! отчеканила графиня Оссори, с презрением приподняв верхнюю губу. Свет луны зловеще сыграл на зубках, что были и острыми, и немаленькими.
Берни не успел в полной мере оскорбиться, сочинить достойный план отступления, как Альда вырвалась, обдав его прохладным, волнующим ароматом, замахнулась подушкой. Оссори увернулся, освободил постельтерриторию, куда было ступил и где получил суровый отпор. Его опалило жаром, пробрало злой дрожью, под ложечкой мерзко засосало от невозможности ответить на оскорбление.
Я сказал вам три года назад, мессирая не насильник, я буду ждать до любви. В ушах стоял злейший звон, голос осип. А вы! Дьявольщина, да это я должен содрогаться при мысли привлечь к себе ледышку!
Альда молчала, затаившись за фортом из одеяла и подушек, молчала, разя мужа льдом глаз. Берни рыкнул сквозь зубы, унял зуд костяшек ударом о колонну кровати. Три года они ругались и не мирились, прибавляя к забытой или утихшей ссоре новые. Притом разражались скандалы невзирая на то, что Берни всеми силами старался не появляться дома, а Альда при его появлении спешила скрыться там, куда он не ступал по доброй волев библиотеке.
Если бы я могла выбирать, услышал Берни после того, как приладил к поясу ножны и перешагнул порог, я бы предпочла носить траур по супругу, который сражался на войне и отдал жизнь на поле боя, а не утонул в сточной канаве из-за пьянства.
2
Обручальное кольцо было последней вещью, к которой тянулась в минуты смятения Альда Оссори, но сейчас именно оно поворачивалось на безымянном пальце. Лунный камень в зооморфной оправеузор сцепленных медвежьих лапокмутился, как взбаламученное грозой поутру небо. Супружеству четы Оссори шёл четвёртый год. Но Альда помнила, как по пути в церковь на венчание жених преломил губы в ухмылке и без предупреждения стиснул ей палец обручальным кольцом. Она словно очутилась в медвежьих объятиях, если угодноплену. Игра света рождала пляс синих искр по камню. Рональд хохотал, призывая отдать его вкусу должное, синева искр вторила сини глаз Альды. Но, лишенный бликов, это был сгусток мертвенного лунного цвета, назначенного святым Прюмме цветом траура. Даже такой безбожник, как Рональд Оссори, не мог об этом не знать. Но он с детства прослыл забиякой и «безголовиком», как маленькая Альда нарекла Рональда с его бессменной компанией.
Рональд Оссори рос, из смешного рыжего мальчишки, который одинаково искренне говорил Альде, что у неё красивые золотые волосы, и что она дура, он стал юношей и женихом. Союз Оссори и Уайлсов состоялся задолго до того, как Рональд, давя вздохи, опустился перед Альдой на колено и, почти не размыкая зубов, попросил выйти за него замуж. Для герцогов Оссори это была авантюра, для семьи Альдыпровинциалов, которые имели небольшой земельный надел в Оссорийском герцогстве, как раз близ замка Уэйкшор[1], но не титулудача и величайшая честь. Конечно же, Альду и Рональда никто не спрашивал, и едва Альде исполнилось три, матушка почти подарила дочь матери Берни. И хотя юным жениху и невесте никто не говорил открыто об их будущей женитьбе, оба это чувствовали, оба противились и с особым усердием отталкивали друг друга. За годы, проведённые вместе, они узнали друг друга лучше, чем кого бы то ни было, и в то же время не знали совершенно. Прошли годы, но Рональд по-прежнему видел перед собой маленькую дуру, льющую слёзы по поводу и без, а Альда видела неисправимого безголовика. И не важно, штурмует он крепость на дереве или захватывает город, дарит жука в смоле или обручальное кольцо с камнем смерти. Рональд Оссори не менялся, и, кажется, не менялась сама Альда
Итак, Альда Уйалс выйдет замуж за человека войны. Он даже очаровал её минут на пять, когда встречал на опушке Марионского леса. Возмужавший, опалённый чужимэскарлотскимсолнцем, с рукой на перевязи, которую до последнего скрывал под замысловато скроенным нарядным плащом.
Простите, что не сам увёз вас из отчего дома, мессира. Он поклонился ей с изысканностью, каковой раньше в нём не было, и поцеловал руку. Именно поцеловалне чмокнул и отвернулся, как делал до того, как уехал за воинской славой. Надеюсь, вы не слишком утомлены дорогой, и мы славно повеселимся на нашей свадьбе?
Как вам будет угодно, мессир, девица Уайлс были слишком воспитана, чтобы проявить чувства. Она совершенно точно не любила жениха. Но её радовали постигшие его изменения. За те два года, что они «провели в разлуке», как это принято говорить у помолвленных, жених очень похорошел. Альда и раньше находила его лицо симпатичным: прямой высокий лоб, низкие брови, придающие суровость обычно лёгкому взгляду, полные губы. Теперь он выглядел намного взрослее, он приобрёл военную выправку, не утратив врождённой грации, подрос, пожалуй, до ста двадцати пяти ний[2], а плечи у него стали широкимиза всем этим, как за каменной стеной. Невыносимая рыжесть его волос несколько померкла, кудряшки, хотя и по-прежнему падали ему на лоб, ослабли, и Рональд больше не походил на барашка.
Второй раз он целовал ей руку дольше положенного, стянув перчатку. У Альды перехватило дыхание. Может быть, замужество окажется не хуже затворничества среди книг. Может быть, Берни поумнел, и ей больше не захочется обрушить на его глупую кучерявую голову фолио? За два года он нанюхался пороха, брал города и, надо полагать, горожанок. Под одеждой у него, кроме литых мышц, наверняка появились шрамы. Он пропах войной. И теперь вернулся, чтобы сдержать слово перед затворницей и книжницей, которое дал не совсем по доброй воле.