На могиле
В деревне всегда вставали рано, еще до первых петухов, скотины много. Но после армии будить солдата не положено. Так и проспал Володя аж до семи часов. Проснулся от запаха хлеба, который уже был испечен и стоял на столе, а дома уже никого не было. Быстро одевшись, он вышел на двор, умылся у старого рукомойника, побрился и закурил. В голове звенело, не то от дороги, не то от самогона. Покурил, зашел в избу, выпил молока, отломил хлеба, не лезет еда в рот.
Достал из шкафа свою старую одежду. Солдаты в деревни после армии еще долго ходили в форме, но он собирался на похороны, и форма могла еще больше расстроить Колину мать. Так он думал, наверное.
К дому подъехал мотоцикл, хлопнули ворота, потом входная дверь и вошел Лешка. Володя только сейчас разглядел, что он уже начал лысеть, а ему еще и 30 нет. Он так же аккуратно зачесывал волосы назад, хотя это уже и не было модно. Смуглое мускулистое лицо уже было в морщинах. Глаза были строгие и требовательныепредседатель.
Одевайся, довезу. В 10 хоронить будут.
Я уже оделся.
А что не в форме, хотя, наверное, правильно. Поехали.
Володя, выходя следом за Лешкой заметил, что тот все еще в солдатских галифе, в которых пришел из армии, а прошло уже пять лет. Вот она мода тогдашняя.
Доехали быстро, полевыми дорогами, да еще знающий человек, быстро довезет. Поехали прямиком на кладбище, на прощание к дому уже опоздали. Хоронили рано, когда председатель машину дал гроб отвезти, тогда и время хоронить. А сейчас лето, все машины на перечет.
Народу на кладбище было не много, человек пятнадцать. Друзья Колькины кто еще в армии, а кто уже в город уехал. Да и лето опять же. Но больше всегострах. Мать обезумела. Как бы беды не было.
Воронье каркало не стихая, кружило тучей над кронами кладбищенских деревьев.
Могила была вырыта с краю, рядом с могилой отца, уже немного поросшей травой. Земля была сухая, рыжая и постоянно осыпалась. Странно, везде чернозем, а на кладбище глина. Закрытый гроб стоял на двух табуретках рядом с могилой, а рядом с гробом сидела мать Коли. Вся в черном, она согнулась над гробом, как бы легла на него, там, где у Коли были ноги, протянула вперед руки и даже не шевелилась. Гроб уже нужно было опускать, но никто не решался к ней подойти.
Из-под ее черного платка выбилась седая прядь, совсем седая, а ведь когда уходили в армию ее волосы были черные как сажа, вспомнилось Володе. Как она рыдала, когда Коля запрыгнул в кузов грузовика вместе с другими призывниками, которых забирали вместе с ним.
Вдруг рядом с Колиной матерью появилась их собственная мать. Володя с Лешей переглянулись и даже хотели подойти, но и с места не сдвинулись напоровшись на ее взгляд.
Наталья подняла бедную женщину, прислонила к своему плечу, что-то шептала ей. И за ее спиной махнула могильщикамтрем забулдыгам в грязных телогрейках и с пропитыми лицами, чтобы опускали. Те курили неподалеку и что-то обсуждали, жестикулируя и ругаясь.
Забулдыги привычными движениями подошли к гробу и начали забивать гвоздями крышку гроба. Бедная старуха завыла на плече. Дикий крик и вопли разлетелись по кладбищу и подняли стаи ворон с деревьев, и кустов, которыми заросло все старое кладбище.
Она выла и кричала в голос, плакала и причитала, но не поворачивалась к гробу пока тот не опустили в могилу. Мать что-то ей все говорила, повернула, подвела к могиле взяла горсть земли, и первая бросила в могилу. Земля упала громко на обитую красной тканью крышку гроба. Старуха повторила за ней и тоже бросила горсть земли и осела на колени у края могилы. Володя с Лешей тоже бросили по горсти земли. Володя почему-то боялся смотреть на мать своего друга. Хотя она всегда была доброй и гостеприимной и любила друзей своего сына. Но Володе сейчас было тяжело даже смотреть на нее. И ужасно страшно, что она посмотрит на него. Но она не посмотрела, даже голову не подняла. И даже бы если посмотрела, то и не узнала бы наверное.
Мать махнула забулдыгам, закапывайте. И те привычно замахали лопатами. Через десять минут на этом месте уже был могильный холмик, аккуратно прихлопанный лопатами, с ровными краями. А забулдыги аккуратно ставили деревянный крест с двумя поперечинами, на котором уже была прибита фотография Коли в морской форме, в бескозырке. Володе показалось, что Коля смотрит на него с фотографии, он даже сделал шаг в сторону, но фотография продолжала смотреть на него.
И тут старуха снова запричитала, закричала и завыла. Мурашки пробежали по телу всех присутствующих, волоски на руках поднялись дыбом, холодный пот проступил.
Да на кого же ты меня покинул, вернись, приди, да не бросай меня одну одинешеньку. Ждала тебя три годика, и отец не дождался, и ты не вернулся. Хоть бы еще разок увидеть тебя. Лежишь и не поговоришь со мной.
Мать, которая стояла рядом со старухой обхватила ее и зашипела:
Что ты говоришь, не вернешь ведь его, а сама погибнешь и всех погубишь;
Уйди ведьма, уйди. Ты своего вымолила, на чью жизнь поменяла? Не на Колину ли?
С ума ты сошла старая, что мелишь?
Уйди ведьма. Приди, вернись Коля, стоны становились все слабее, она упала на свежую могилу, обняла ее, как до этого гроб и замерла.
Холодный ветер пронесся над головами стоявших у могилы людей. Воронье взлетело с насиженных ветвей и полетело прочь от своих гнезд, как будто спасаясь от чего-то невидимого. Стало холодно и мрачно.
Матери уже рядом не было, она ушла так же незаметно, как и появилась.
Володя с Лешей шли уже к мотоциклу, подавленные, разбитые, не понимающие, что произошло. Почему их мать ведьма и кого она вымолила.
Подойдя к мотоциклу Лешка открыл боковую дверку, старенького ИЖа, там, где обычно возят инструменты, достал два стакана, грамм по сто и бутылку водки из своей сумки, которая все время висела на плече. Поставил стаканы на сиденье мотоцикла, разлил водку:
Выпьем, помянем;
Молча выпили, и Лешка сразу разлил по второму стакану.
Лень, а как правильно, земля ему пухом, или царствие небесное?
Ему уже все равно. Пей;
Выпили. Ленька достал из сумки пару вареных яиц, хлеб и соль в спичечном коробке, видимо с собой на обед брал. Закусили, снова выпили и закурили.
Уезжать Вовка отсюда нужно, не будет здесь жизни;
Куда уезжать, кто отпустит из колхоза. Да и хозяйство, ты председатель, тебе-то что уезжать?
Вот пока я председатель, и нужно. Я с отцом уже обговорил, я их отпущу, они обживутся, потом вы с Сашкой, а потом и я. Документы всем сделаю.
Так женился ведь, жена то поедет, да и Сашка женится собирается.
В город то, все поедут, а отсюда и подавно.
Допили. В животе стало тепло, в голове туман. Лешка довез брата до ворот, а сам собрался на работу. Лето, дел невпроворот.
Не замужем она, сходи как проспишься, говорила тебя ждет.
А как узнала, что я в госпитале по частям лежу, так и писать перестала.
Отец ее запретил. Говорит, вернется калека, что делать будешь? Сходи, не калека ведь. Врачи то, что говорят?
Да что они говорят. Они меня еще в госпитале схоронили, а я выжил. Потом сказали полгодаа я живой. Когда выписывали, сказали каждый год обследования проходить, да я не пойду к ним больше.
Ну, как знаешь. А может и правильно. Одному переезжать сподручнее.
Ленька, а его теперь так все называли, все-таки председатель, уехал, а Володька зашел в дом, лег на старый Галькин сундук и уснул.
Снова все закружилось, вертолет, Женю выкидывает наружу, падение, врачи и голос Тот голос, который ему приснился вместе с голосом матери, но на этот раз он говорил непонятные слова, на непонятном языке, и снова голос матери и они вместе повторяют эти слова и огонь, вертолет горитНет это не вертолет, это огонь, злой огонь, яростный, но что это горит? Не разобрать.
Мама, я вернулся.
Старуху, мать Коли, с кладбища привели домой. На небольшие поминки после кладбища осталось человек пять. Из них двое забулдыг, да пара бабок, которые завсегда на поминки придут. Да еще священник местный, старичок. Он то и довел старуху до дома, выпил за помин души, да и ушел, перекрестив ее на прощание. Она как села у окна в передней избе, так и с места не сходила. Не плакала больше и не причитала, только в окно смотрела и молчала.
Водка закончилась быстро и забулдыги, поняв, что больше не дадут, а у хозяйки просить постеснялись, пошли по деревне стаканы искать. Бабки, тоже поев и выпив, да с собой захватив, что на столе оставалось, вскоре ушли. А старуха сидела и не сходила с места, она смотрела в окно, которое выходило на дорогу. Сколько раз она за последний месяц вот так смотрела на улицу, может вернется Коля, станет вот так перед окнами, и будет ждать, когда же мать увидит. Но уж теперь не вернется. Теперь точно не придет. Да и что ей теперь делать? Одна осталась. Вспомнился муж, как с фронта вернулся и неделю на станции жил, боялся без ног домой воротится. Как ей бабы рассказали, как пьет он на станции и спит на вокзале на полу, шинелью укрывшись. Как она пешком ушла на станцию и как рыдала, увидя его заросшего и грязного. Как домой его вернула, и жили потом душа в душу, и Коля родился. А теперь все, не будет больше счастья в ее бабской жизни. Он ведь и тот безногий муж ее, когда умирал, говорил, живи и радуйся, Кольку дождись, внуков дождись. А чему теперь радоваться, кого ждать, для кого жить? Убили всю ее радость, сыночка ее убили.