Верховья Бикина? переспросил начальник. А что ты там забыл?
Какая разница? удивился я. Вы сможете меня туда доставить?
Мы сможем доставить кого угодно куда угодно, заверил он. Только зачем?
На мой взгляд, причины их совершенно не касались, но, коль скоро они проявляли такую настойчивость в этом вопросе, я пнул ногой свой огромный вещмешок и соврал:
Хочу сплавом спуститься. Понимаешь, с детства мечтал.
В одиночку, что ли? пожилой вертолетчик осуждающе покачал головой. Опасно это.
Да ладно, я изобразил кривую усмешку. У меня же карабин с собой. Любого медведя со ста метров завалит.
Против зверя твой карабин, может, и хорош будет, моложавый начальник закурил и выпустил густой клуб дыма. А против лихих людей что ты с ним сделаешь?
Каких еще лихих людей? меня начала раздражать эта никчемная полемика. По Бикину чтоотряды диких партизан бегают и поезда под откос пускают, которых там отродясь не было? А может, шайка разбойников на купцов заезжих охотится? Зачем вы меня запугать пытаетесь?
Мы тебя не пытаемся запугать. Мы тебя предупреждаем. Партизан там, конечно, нет, а вот шайка разбойников, кажись, завелась.
Что за чушь? я вынул из кармана охотничью кальку и, расстелив ее прямо на бетоне летного поля, ткнул пальцем. Смотри: вот Соболиный, вот Красный Яр. А вот перевал, и за нимТернейский район. А между нимини одного селенья, только несколько зимовий. Что здесь делать разбойникам, если здесь даже людей нет?
Я не знаю, что они там делают, только у тебя калька неполная, начальник тоже присел на корточки рядом со мной и ткнул в нее пальцем. Вот здесь, здесь, здесь и здесь находятся базы отдыха.
Тогда почему они не обозначены? Я покупал эту кальку, как самую лучшую. Человек, который мне ее продал, соврать не мог.
Он и не врал, наверное. Это секретные базы. Для губернатора и других шишек. Когда прилетает президент или министры, их тоже туда возят. Водки попить, из ружья пострелять. Там егерей нет, журналистов тоже. Можно расслабиться по полной. И никто не напишет, что министр экономического развития, пьяный в дюпель, ползал на четвереньках, а потом наблевал на розовый куст. Или что премьер-министр собственноручно подстрелил очень редкое краснокнижное животное. Или что представитель президента в сексе предпочитает позу бутерброда и всегда пользуется презервативами с запахом банана. Полная секретность, соображаешь? Поэтому ни на одной кальке эти базы и не будут обозначены.
Какая-то странная секретность. Вы-то о них знаете. И мне рассказали.
Мы о них знаем, потому что сами туда высоких гостей доставляли. А тебе рассказали потому, что базам, кажется, край приходит.
В каком смысле?
В самом прямом. Поэтому тебе, дураку, и говорятопасно туда одному соваться. Нехорошие люди там завелись. За последний месяц две базы сгорели. Подчистую. Сторожа, слава богу, живы остались, только заикаются и по углам гадят. Поэтому губернатор приказал с двух оставшихся баз охрану тоже снять, и гостей туда возить на неопределенный срок прекратить.
В его глазах металась тревога, но меня он не испугал. Напротивя понял, что не ошибся, и Артемида действительно там. Сгоревшие базыее рук дело. Очень уж она не любила тех, кто без надобности крушил природу. Несколько не в ее стиле было оставлять в живых четверых сторожейв свое время в Греции нарушителей своих принципов и установлений она наказывала намного жестче. Что заставило ее проявить великодушие в этот раз? Может, то, что сторожалюди подневольные и, в отличие от высоких гостей, не стремились разрушить как можно больше в максимально короткие сроки. А может быть, за те две тысячи лет, что ей пришлось прожить не в прежнем статусе богини, которой воздвигались храмы и приносились жертвы, а простой охотницы, она несколько пересмотрела свои привычки относительно контактов с людьми.
Все равно я полечу, упрямо сказал я начальнику. Это мечта детства, понимаешь?
Вот ведь упертый какой! неодобрительно заметил он.
Да, мне все об этом говорят. Так вы забросите меня туда?
Что с тобой поделаешь? Забросим.
Сколько?
Пять тысяч. Долларов.
А откуда такой ценник? я недоверчиво посмотрел на него.
Семь тысяч.
Сообразив, что, если вовремя не остановлюсь, то цена взлетит до заоблачных высот, я вынул бумажник и, отсчитав требуемую сумму, протянул ему.
Михалычу отдай, хмуро бросил моложавый, поднимаясь. А я пока пойду, документы выправлю.
И ушел. Я передал деньги старому пилоту, собрал кальку и проворчал:
Ну и расценки у вас!
Для тебя же, дурака, старался, объяснил Михалыч. Думал, хоть это тебя остановит.
Ничего меня не остановит.
Оно-то и плохо.
Переправить меня к указанной точке было поручено как раз Михалычу. Вторым пилотом оказался толстощекий румяный парень лет двадцати двух-двадцати пяти. По всему было видно, что опыта полетов у него маловатоон все время таращился то на приборы, то в стекло, и ни на что другое не реагировал.
За усатого же Михалыча все делали его умные руки, а сам он почти не закрывал рта. Рассказал кучу баек из своей летной биографии, которые я слушал в пол ухаони меня не интересовали. Лишь в самом конце полета он начал говорить что-то существенное:
Мы тебя на тросе спустим. В той точке, что ты указал, сесть невозможнотайга, сопки, площадок нет.
На тросе, так на тросе.
Все-таки дурак ты, парень. Не боишься?
Спускаться на тросе? Не в первый раз.
Нет! Соваться сюда в одиночку?
С чего вы, вообще, взяли, что эти базы кто-то посторонний сжег? Может, сторожа сами перепились и пожар устроили?
Так и думали, когда первая база полыхнула. А потом, когда вторая сгорела, стало ясноне они. Все четверо одно и то же твердили, и сговориться промеж собой не могли. Рассказывали, что сами пытались огонь погасить, да их от реки собаки оттеснили. Похожие на лаек, но здоровыераза в два больше волков. Не бросались на них, а просто не давали к воде подойти. И все время ухмылялиськлыки показывали. А глаза умные, почти человеческие. Похоже на белую горячку, только на обоих базах одно и то же видели.
Если у меня еще оставались какие-то сомнения относительно присутствия Артемиды в обозначенном квадрате, то после этих слов они окончательно развеялись. Псы были ее. Без них она не показывалась нигде и никому. И я не видел причин, которые бы вынудили ее сменить традицию. Псыне копье, не щит с головой Горгоны и не пучок молний. Люди сами держали их, так что Артемида в этом плане не очень выделялась. В былые времена, в Греции, ее сопровождала еще свора различного зверьяот медведей до ланей. Вот этим атрибутом ей, скорее всего, действительно пришлось пожертвовать. Но не псами.
Я не знаю, где она брала этих тварей. Как и совы Афины, они были смертны. Однако никто и никогда не видел Артемиду без ее здоровенных псов с по-человечески умными глазами. Некогда у меня даже возникла теория, согласно которой она оставалась девственницей не совсем по своей воле. Просто едва ли найдется мужчина, способный заняться с ней сексом под надзором здоровенных зверюг. Пожалуй, даже у Приапа в таких условиях впервые в жизни случился бы приступ импотенции.
Вертолет завис над живописным склоном, поросшим вековыми кедрами, и щекастый парнишка, надевший на меня «пояс верности», защелкнул на животе карабин с тросом. Потом сдвинул дверь и ободряюще улыбнулся:
Все в порядке?
В полном, заверил я и, подняв с пола рюкзак, покинул борт.
Мне действительно было не в первой это делать. С середины девятнадцатого века войны сильно изменились, и личная доблесть в них больше фактически ничего не решала. И я предпочел получать адреналин, занимаясь другими деламине менее опасными, но более индивидуальными. Зато как колотилось сердце, когда отрывался от земли на дурацких аэропланах, сконструированными полусумасшедшими недоучками-энтузиастами! Или как перехватывало дыхание, когда испытывал первые парашюты и не знал, раскроется ли над головой купол! А тутвсего лишь спуститься на тросе с пятидесятиметровой высоты. Детский лепет.
Сняв пояс, я дважды дернул трос, и он быстро исчез в вертолетном чреве. Похожая на стрекозу машина легла на обратный курс и скоро исчезла в безоблачном небе. Я осмотрелся. Места действительно были девственные, нехоженые. Подумалось, что выбор Артемиды понять можно. Хотя, признаться, мне самому едва ли захочется провести здесь хотя бы день сверх необходимого. Но наши с Артемидой вкусы сильно разнились, и для нее, пожалуй, не было лучшего пейзажа на всей земле.