Астра, Алатар, Репрев, Агния и Умбра двигались как единый организм, кружась с ветром; ветер, выпущенный на волю недоброй силой, сдирал последние штришки глохнущего света в неестественно тёмной ночи, и пятёрку отважных искателей всё сильнее и сильнее окутывал чернильный, космический мрак. Ветер ввёртывался в ушные раковины, забиваясь в их самую глубь, оглушал, и за ним уже не слышался его же собственный неистовый вой. Ветер вычёсывал пряди слёз, отбирая последнюю надежду вглядеться в господствующий и всепоглощающий мрак.
Ветер кольцами гонял вокруг пятёрки ещё, казалось бы, совсем недавно сбросивший с себя погребальные снежные одежды листовой опад, промозглый, разящий прелостью и прогорклостью, с включениями почерневших от сырости еловых иголок. Но всего этого пятёрка уже не видела: мрак теснил их всё ближе и ближе друг к другу, наступал, словно цепью сковывая плечи искателей.
Искатели шли наобум, надеясь на одно только чудо: чтобы никто не упал, не отделился от остальных, чтобы на веки вечные не увязнуть в трясине и, самое главное, чтобы не погасло огниво.
Алатар решился на отчаянный шаг: видя, что Репрев, наверное, с отчаяния, разинув пасть, тянется к огниву, опередил его. Огниво до одури прожгло рот бенгардийца, словно крапива: нёбо, вертящийся язык, щёки Но на удивление ожогов не оставило. Между зубами брезжил светморду перекосило в гримасе боли. Алатар полоскал рот огнём, словно пытался прожевать горячий кусок мяса. Немело во рту, словно каждая клеточка огрубевала, подобно осеннему листу. Слёзы лились из тигриных глаз.
Алатар чувствовал, как Астра, напрасно теряя силы, пытался открыть его пасть, Астре помогала Агния, АгнииРепрев, а РепревуУмбра. Но Умбру Агния заботливо, но твёрдо прятала за спину. Он упирался, выдавливая ногами жижу из мхов, жалобно кричал, обыкновенно, как и любой ребёнок, плакал, всхлипывал, нагнетая безысходную напряжённость.
«Только бы Умбра не поскользнулся, только бы не поскользнулся! проносилось в голове у Агнии, а рядом с этой мыслью неслась другая: Что этот тигр творит? Он же убьёт себя! Как же ему должно быть больно Ради чего ты терпишь такие страдания? Ради нас? Или ради себя? Какое тебе дали предупреждение, храбрый бенгардиец?»
Репрев боролся с тигриной самоотверженностью по-своему: вцепился зубами в его переднюю лапу в надежде пересилить боль, причиняемую огнивом. Но Алатар не собирался разжимать челюсти.
«Из чего сделан этот бенгардиец? рассуждал в нарастающем волнении Репрев. Мне даже на миллиметр не прокусить его толстую шкуру, как бы я ни старался. Что это: моя слабость или его сила, неуязвимость? Что за ерунда? Я не могу быть таким слабым и никчёмным, не могу»
Алатар проглотил огниво. На секунду тишиной остекленели все звуки, и на головы искателей, пробивающихся через болота Зелёного коридора, упала непроницаемая темнота. Но лишь на секунду, на миг: когда она миновала, стеклянные скорлупки, в которые были заточены звуки, лопнули, и они вырвались на свет, рождённый из тигриного брюха, укрытого доспехами.
У тебя что, в животе светлячки завелись? на найдясь что сказать, спросил Репрев, отпустив наконец из пасти тигриную лапу.
Меня больше беспокоит вопрос: ты это спрашиваешь у живого Алатара, полуживого или не не совсем живого? Потому что наш Алатар встал столбом, раздался неверный голос Агнии.
Но, к всеобщему облегчению, послышался басовитый голос бенгардийца:
Я я живой. Сам не понимаю как, но живой.
Брюхо Алатара выглядело так, будто он съел разом ведро светлячков, и распухло, точь-в-точь как у светлячка. Даже под доспехами его живот светился мягко-молочным, пастельным светом, точно свет ночника.
Тебе больно? осторожно поинтересовался Астра.
Когда больно, знаешь, что бывает? спросил Алатар.
Слёзы, крики и стоны? с некоторым сомнением в голосе спросил Астра.
Ну и что думаешь, больно мне?
На твоих щеках слёзы.
Вытру их, и как не бывало. Поначалу да, было немного больно. Как будто взял в пасть печёный картофель прямо с костра, позабыв его остудить.
Но внутри у тебя огниво
Ну, ничего не поделаешь: придётся на время лишить себя удовольствия вкушать острую бенгардийскую кухню, как успокоительное для всех прозвучал рыхлый тигриный смех. Не забывайте, мы в Зелёном коридоре, а здесьвсё по-другому.
Как же мы будем из тебя это огниво доставать? озабоченно спросила Агния.
Есть один естественный и немного безобразный способ, хитро ухмыльнулся Алатар, но его приструнила с ещё не до конца улетучившимся волнением в голосе Агния:
Только не при Умбре.
Какой способ? полюбопытствовал Умбра, позабыв, что минуту назад плакал; он шёл рядом с Алатаром, обнимая его низко склонённую голову.
О, ты с ним очень хорошо знаком, вздрагивал от сдерживаемого смеха тигр. Особенно если вспомнишь то время, когда тебя заворачивали в пелёнки.
Умбриэль не успел узнать, что такое пелёнки, сказала Агния. Фамильяров изображают того возраста, какого пожелает заказчик. Я взяла Умбру из приюта. Живи Репрев один, без меня, Терция-Терра ни за что бы не дала ему фамильяра младше семи кинокефальских лет. По одной причине: он ещё сам о себе не может позаботиться, что говорить о заботе о других. Помню, как Репрев был счастлив, когда узнал, что со мной живёт фамильяр-дракон! Репрев всегда хотел себе дракона, да, Репрев? Но изобразить фамильяра-дракона у нас всё равно не хватило бы средств. Репрев ещё хотел второго фамильяраоборотня.
И в кого бы он обращался? поинтересовался Алатар.
В вампира, конечно! ответил сам Репрев. Представляешь: два в одномоборотень-вампир! Я бы на самом деле не отказался и от фамильяра-кинокефала. Но, во-первых, один кинокефал у меня уже есть, он с тихой любовью взглянул на Агнию, а она ответила ему высунутым языком. А во-вторых, Терция-Терра запрещает воображать фамильяров-кинокефалов и фамильяров-феликефалов. Только фантастических существ.
После Зелёного коридора у меня стёрлась грань между реальностью и фантастикой, издал странный смешок Астра.
А вы слышали! радостно заголосила Агния, как делают все, кому не терпится о чём-нибудь рассказать. Вы слышали, что на планете Аполитна живёт один богач, так он этот запрет обошёл. Фамильяров же ещё используют как слуг. Так вот, этот богач попросил одного известного художника, который жил по соседству, изобразить ему фамильяра-дворецкого, причём непременнону хоть ты тресни! кинокефала. Художник вызов принял. Получился у него завидный кинокефал: высокий, статный, а самое главное, услужливый. Комиссия Терция-Терры со стульев сползла, когда его увидела: как же так, в документах указано, что он единорог, а у вас это даже не конь, и рога никакого у него нет! А фамильяр и отвечает: «Позвольте, любезные, никакой я не кинокефал! И пусть я выгляжу как кинокефал, в душеполноценный единорог». И показывает у себя на лбу, открывая шерстинки, малю-ю-юсенький такой рожок! Ох и скандал же был!
Разве достаточно показать маленький рожок и сказать, что яединорог, чтобы быть единорогом? спросил Алатар. С тем же успехом я могу заявить, что и я тоже единорог, но моя тигриная природа от этого не изменится.
Тем не менее, продолжала Агния, комиссия признала в кинокефале-фамильяре единорога. Не волнуйся, тигры-фамильяры ещё долго будут под запретом: оскорбление памяти погибшего народа Бенгардии, и всё в таком духе. Мы живём в такое времявремя оскорблённых. Потому что у них, у оскорблённых, никаких убеждений нет Впрочем, тигр на двух лапахтоже существо нереальное. А кто у вас, у бенгардийцев, фамильяры, Алатар? Всегда хотела узнать.
Да, кто у вас фамильяры? Поведай нам, тигр, повторил за ней Репрев.
У нас, конечно, тоже есть свои фамильяры. Только я не могу вам сказать, кто они, ответил Алатар. Бенгардийская тайна. Вам доступны только те знания о бенгардийском народе, которые есть в ваших книгах.
Но разве после гибели твоего народа твой долгне сорвать завесу тайны? спросил Астра. Что будет со всеми тайными знаниями, если ты вдруг, ну, скажем не станет тебя? Ведь ты их первый и последний источник. Не безответственно или, я бы даже сказал, глупо держать всё в секрете? Вместе с тобой исчезнет вся ваша история.