Алатар говорил убедительно, и даже казалось, что его речь была заготовленнойтак гладко она сходила с языка бенгардийца, но все уже как-то свыклись с тигриным красноречием и порой проскальзывающим высокопарным слогом.
Не обижайся на нас, Алатар, просто сказал Астра, всё ещё не сводя глаз с блуждающего огня. Мы по своему невежеству мало знакомы с твоей культурой. Вот нас и распирает от любопытства. Обижайся лучше на меня: во мне этого любопытствапрошу заметить, природного и потому не безобразногобольше, чем у вас всех, вместе взятых!
У каждого свои слабости. Я не обижаюсь, Астра, мирно проговорил Алатар. Никогда. Я сам себя к этому приучилне обижаться.
Разве любопытствослабость? спросил Астра. Не оно ли позволяет нам совершать великие открытия?
Так-то оно так, согласился, вздохнув, Алатар. Если только ты из-за своего любопытства не лезешь в чужую душу. Неспроста, наверное, она под столь надёжной защитой, что ключ к ней одинискренник.
Два! Два ключа, впервые отвлёкся от огнива Астра.
Алатар поднял на него свой мудрый, изучающий взор.
И какой же второй? спросил он.
Обрести друга. В дружбе нет места для тайн, а есть только доверие. Дружба сама по себе великая тайна.
Алатар, а расскажи какую-нибудь страшилку! попросил Умбра.
Страшилку? усмехнулся Алатар и посмотрел на Агнию, будто спрашивая: можно или нельзя? Агнии ничего не оставалось, кроме как покачать головой: можно. Умбра взвизгнул от радости. Ну ладно. Это больше не страшилка, а страшная правда, ну, для кого страшная, а для кого В общем, слушай: в Бенгардии, в храме, располагавшемся во дворце, на алтаре всегда горел Тишайший огонь. Тишайший огонь участвовал в обрядах, и одним из них был похоронный обряд. Агния, я могу продолжать? Ну, хорошо. Так вот, любой обряд есть действо размеренное, выверенное, никогда не бравурное и не залихватское. Бенгардийские священные тексты тигры-жрецы поют без слов, вместо слов у насзвуки: длинные, тягучие, протяжные, доносящиеся из самого нутра при сомкнутых губах. Нежное мурчание, утробные порыкивания и своеобразное кошачье мычание. Звук «м» не просто звук, онслово, и оно имеет у нас, бенгардийских тигров, свое особое, сакральное, значение, и означает это словомировое дыхание, буквально: «мир, имеющий в себе то, что издаёт дыхание жизни». Пишется оно на самом верху роррума, и от такого роррума больше не могут ответвляться никакие ау-ру Ах да, простите, заговорился А весь текст, о чём бы в нём ни шла речь, становится священным.
Бенгардийские тигры зажигали от Тишайшего огня свечу и ставили её на голову самому молодому совершеннолетнему бенгардийцу, и он, возглавляя похоронную процессию, должен был пройти с ней до самой реки. Вы видели, какой это неблизкий путь. И за все сотни лет свеча ни разу не погасла. Мы верим, что если она потухнет, то наступит конец времён.
Мы надевали белые церемониальные одежды: балахоны с широкими болтающимися рукавами. Для нас смертьне время скорби, но время радости: никто не плачет о смерти, как никто не плачет о рождении. И радость эта такая же тишайшая, как и огонь. Церемониальную одежду ни в коем случае нельзя было испачкать в грязи, порвать, даже случайно, иначе это было бы проявлением неуважения к мёртвому. Только светоносец был облачён в особый нарядполностью обшитый золотом и украшенный священными текстами гимнов упокоения души на древнебенгардийской вязи, вышитыми белой нитью, в то время как у остальных, наоборот, одеждыбелые с золотыми узорами вязи.
Похоронная процессия шла от храма, и мы все, от млада до велика, думали о конце всего и начале всего, пели священные тексты песен. Четверо самых сильных бенгардийцев несли на своих спинах бамбуковый плот с усопшим на нём, а все остальныенезамысловатые глиняные кувшины, иногда несколько разом. В кувшинах курилось масло. В процессии участвовала вся деревня, в том числе королевская семья. Королевская чета шла позади несущего свечу, онатоже часть процессии, в таких же белых церемониальных одеждах и тоже с глиняными кувшинами, потому что перед смертью все равны. Не участвовали только тигрята, немощные старые тигры, тигры в тяжёлой болезни и беременные тигрицы. Последние присматривали за тигрятами, стариками и больными и непрестанно поели покойному колыбельные.
Путь пролегал через площадь, сквозь непривычную слуху безмятежность базара, мимо хижин, через ворота. Потом лес, и вот она, река!
Какая ответственность лежала на светоносце, как у него затекали шея и плечи, какое волнение охватывало его, как билось его сердце, как вздрагивал он от каждого дуновения ветерка, но светоносец выдерживал всё, обязан был выдерживать!
От Тишайшего огня поджигался плот. Обёрнутое в расписное шёлковое одеяло тело укрывалось разрыв-травойвы не встречали её в природе: она похожа на длинный лист камыша. Занимаясь огнём, разрыв-трава разбрасывала повсюду зелёные искры, шипела, как кошка, трещала, как цикада, в воздухе метались, закручиваясь в спирали, тлеющие угольки. Едва коснувшись остылой крови усопшего, зелёный цвет языков пламени сменялся на белый, и пламя вздымалось костром. Плот спускали вниз по реке, предавая водам.
Мы, бенгардийские тигры, верим, что если ночь выдалась звёздной и тихой, то покойному прощается всё совершённое им зло, и в эту же ночь Белая мать-тигрица укладывает его в колыбель, где он засыпает сладчайшим вечным сном
Не хочу прерывать твою увлекательнейшую историю, настороженно проговорил Репрев, но вам не кажется, что поднимается ветер?
Стоявшее безветрие нарушило лёгкое дуновение ветерка; он блаженно охлаждал сопревших от тяжёлого перехода по непролазным топям искателей малахитовой травы, пощипывал, как пёрышки, огниво, игрался с ним, клоня блуждающий огонёк набок, и тот, словно неваляшка, снова вставал золотисто-голубым штыком. Шелестел ольшаник. Шуршал папоротник, его гранёные листья размеренно качались, словно прыгая по воздушным волнам. Клонило в сон на мягкие, изнеженные подушки мха скудные болотные травы: безголосо тряслись погремушки молодых хвощей, читали заговоры заросли осоки, качался багульникв глазах Умбры он был малюткой-елью; будто раненая птица, бил крылом белокрыльник.
Всё в единочасье пришло в движение, затараторило на своём иносказательном языке, раскованно судача о непрошеных гостях. Ветер обретал силу, и вместе с ним шушукающий шёпот переходил в громкую речь с шикающим библиотечным замечанием, а потом и вовсев обозначенный вой.
Недолго думая, искатели окружили Астру: Алатар положил передние лапы ему на плечи, скрестив за шеей, задними балансируя по скользкому мху и стараясь не запнуться об выпирающие гребешками оголённые корни; Астра же запрятал голову под тигриную грудьтигриное сердце долбило в нагрудник доспехови с выточенными, как наконечник стрелы, слезящимися от ветра глазами впирался в трепещущее, рвущееся пламя. Репрев перекрёстом забросил свои передние лапы на плечи Алатара, нескладно переступая, как на пуантах, задними лапами. Агния, посадив себе на шею Умбру, шла, кажется, осторожнее остальных, подстраиваясь под их темп и не отрывая взгляда от ног. Но весь их с Умброй трюк заключался в том, что он навис над всеми, укрывая и Астру, и Алатара, и Репрева.
Как бы плотно они ни старались жаться друг к другу, необузданный лютый ветер, конечно, находил лазейки и щелитрудно их было не найти: он бил подло, снизу, из-под ног, волной с сабельным изгибом, раздёргивал края одежды, раздувал штанины, распирал, вздымая, рубаху Астры, взбивал платьице Агнии, пакостно гогоча, завывал под бронёй Алатара, срывал шапку с Умбриэля.
Ветер усиливается, сам ревел, соревнуясь с ветром, кто громче, Астра, мы не сможем дольше беречь огниво!
Что?! натужно вопил ему в самое ухо Алатар.
Мы не сможем сберечь огонь! доносились уже до тигриных ушей разносимые обрывки фраз от срывающего голосовые связки Астры.
Умбра, крепче держись, крепче! визгливо голосила Агния.
Умбра молчал, но Агния знала, что он её слышит, по тому, как его хваткие ручонки нещадно, но без умысла сдавливали ей до обморочного головокружения горло.
Если сейчас же что-то не предпринять, он потухнет! истошно стонал Репрев в унисон стону несмолкаемого ветра.