Я, безоружный, оцепенел и как бы отрешился от материального мира. «Воин должен полностью слиться с природой. опять заговорил Учитель у меня в голове, и вот именно тогда я и понял всю бездонную глубину его мысли. Ему надо черпать свою силу из воздуха, воды и землиизо всех ипостасей вашего Пресветлого. Кто сможет победить ветер, волны и землю? никто. Поэтому такой воин станет непобедимым.»
Я стал удивительно спокоен и совершенно точно знал, что мой враг орудует слишком медленно: я мог даже разглядеть рыжие волоски на его руках, хотя он и махал ими туда-сюда. Вот он махнул ножом влево от себяя ухватил его запястье своим правым, левой рукой взял его локоть и провёл болевой приём, с вывертом руки. Незадачливый жених заорал; нож жалобно звякнул на брусчатку; послышался хруст сустава. Я от души приложился ему под задсогнувшийся парень не удержался и растянулся на булыжной мостовой.
Топай, давай, домой, сказал я, постепенно возвращаясь в этот мир.
Мне сзади на плечи легли мягкие, тёплые ладошки, а в спину упёрлись острые девичьи грудки:
Ты знаешь, а он мне совсем не нравился. Воображала какой-то Ну его.
Хелька не была девственницей, но мне с ней было хорошо. Я до сих пор помню её тёплую, послушную спинку, которая под моими ладошками загоралась огнём. Тонкие, жалобные бёдра, вспыхивавшие от моих прикосновений.
Мы прекрасно проводили время, не думая ни о чём. Дурачились, гуляли по берегу нашей речки. Я, не имевший ремесла для кормления, о свадьбе не мог и мечтать, а она мне не навязывалась и намёков не делала. Мы рассказали друг другу всё о себе, без утайки. Собственно, мне и скрывать-то было нечего, разве что мелкие прегрешения типа воровства конфет и фруктов на городском рынке. Хелька призналась, что тот кавалер, которого я избил, проходил у неё вторым по счёту, а я, стало быть, третий, самый лучший.
Кстати, об ухажёрах. Избитый жених (или его родители?) подал жалобу в суд, и моих родителей оштрафовали, на всю катушку. Отец плевался и грозился выгнать меня, дармоеда, из дома, так как я живу семье в убыток, и тюрьма по мне плачет; мама сидела тихо и только изредка всхлипывала. Я же сидел смирно и не спорил.
Моё первое упоение женским телом ослабло, и душа снова запросилась на тренировку. Нет, не по мне такой образ жизни: кувыркаться всю ночь, потом спать чуть ли не до обеда, ходить днём вялым, а вечером и ночьюснова куролесить. Мышцы затосковали по нагрузкам, я начал тяготиться ежедневным бездельем. И вот, наконец, я снова постучал в ворота школы.
Ты вернулся, воин, сказал Учитель, не меняя выражения лица, обтянутого жёлтой кожей. Что ж, значит, твой путь начинается здесь.
Я отсутствовал долгое время, и вот сейчас увидел его как бы заново. Обратил внимание, что в его усах чёрных волосков уже не осталось, и сами усы стали более светлыми. Морщинки в уголках глаз углубились, и на лице стало больше коричневых пигментных пятен. Когда же он успел постареть? в день нашей первой встречи он выглядел совсем не так В моей груди защемило что-то, похожее на жалость.
Я шагнул во двор, вдыхая знакомые запахи пыли и трудового пота. В тот же миг получил шокирующий удар костяшками кулака в ямку правого предплечья. Учитель знал все болевые точки, бесспорно
Я зашипел, зажал плечо левой рукой и резко отпрыгнул в сторону. Иначе получил бы второй удар: наш наставник не прощал расслабленных.
Ты опозорил мою школу и моё имя, воин, сказал Учитель менторским тоном. Ты использовал мои знания и своё умение не для того, чтобы защитить слабого, а для того, чтобы утешить свою непомерную гордыню.
Учитель! Он напал первый! И с ножом!
Жалкий лепет я слышу. Ты испугался сапожного ножика, воин? Ты в воинском искусстве стоишь выше десятка таких обормотов, как тот, что напал на тебя, и поэтому должен был сделать всё, чтобы этот засранец не получил никакого увечья! Неужели ты не понял, что я учу вас не только защищаться, но и не наносить вреда разным глупцам и дуралеям!
Я молчал, подавленный, зажимая ноющее плечо.
Ты не первый такой. Многие, очень многие мои ученики, вырастая, начинали использовать моё искусство в корыстных целях, потакая своему эгоизму. Ах, да, я и забыл, что в вашей стране понятия «эго» нет Скажу так: потакая своим низменным чувствам. Каждая такая выходкаэто удар в моё старое сердце. Ты разве не знаешь, что ваш достопочтенный бургомистр несколько раз грозился закрыть мою школу из-за того, что мои ученики вели себя недостойно? Что мне делать тогда? Жить, как растение? Но ты не желаешь знать ничего, что не касается тебя лично
Я упал на колени и коснулся лбом земли в знак смирения. Это не наш ритуал, а той страны, откуда родом наш наставник, и исполнение егопример абсолютного послушания страшно повинного. Я видел, как Учитель, не колеблясь, отказывался от ученика, который, по его мнению, должен был выказать ему такое смирение, отказывался, невзирая на потерю платы за учёбу.
Учитель! Чем я могу искупить свою вину?
Это тоже ритуальная фраза его страны. Во дворе висела гробовая тишинаникто из учеников не хихикал. Хорошо учёные, однако.
Поговори с господином бургомистром. И, ради всех святых, каких ты знаешьне убивай его. Не надо.
Я встал.
Возьми шест, воин. Будешь сейчас биться со мной.
Разумеется, я, пропустив много времени и без разминки, был жестоко избит опытным бойцом, хоть и старым. Но, вы мне не поверите: знакомая боль ушибов оказалась так сладка и освежающе приятна, что я не обижался. Кроме того, Учитель мог бы и ударить меня шестом по затылку, но он, зафиксировав такую возможность, лишь покачал головой и простил такую мою страшную оплошность.
Мой визит к тогдашнему нашему бургомистру я запомню навсегда. Это был дядька тучный, зажравшийся в мирное время, в годах. Похожий на жирного хряка.
Господин бургомистр! я поклонился. У меня к Вам огромная просьба.
Он, надменно восседая за столом, покрытым тяжёлым солидным сукном, тряхнул вторым подбородком:
Чо тебе надо, парень?!
Я рассказал ему всю историю с уличной дракой из-за гулящей девки и наложенным штрафом и попросил не закрывать школу боевых искусств, клятвенно обещая впредь не хулиганить.
У меня эта школа вот уже где! рявкнул Боров. Одни требуют её закрыть. Другиепросят не закрывать. И всеуважаемые люди. Большие люди! А ты кто, сопляк?
Я назвал себя, и своих родителей. Бургомистр захохотал, колыхая круглым брюхом и вторым подбородком:
Ну, насмешил! Ой, умора! И я вот ТАКОГО должен слушать? Скоро ко мне говновозы начнут ходить с просьбами.
«Не убивай его! взорвался у меня в голове голос Учителя. Учись разговаривать с теми, кто выше тебя.»
Простите, уважаемый, смиренно я склонил голову, что лезу к Вам со своими пустяками. Но наш Учительуважаемый в городе человек, и я не хотел бы, чтобы он пострадал из-за меня. Мы заплатили штраф потерпевшемупозвольте мне теперь сделать что-нибудь и на благо родного города
Бургомистр поперхнулся своим толстым смехом и воззрился на меня удивлённо:
Хм Хм На благо, говоришь Что ж, есть у меня одна мыслишка, он откинулся на спинку кресла и, донельзя довольный собой, сложил ладони на своём брюхе. Горожане вечно жалуются на грязь, а у меня дворников содержать не на что. Так что давай, отработай два месяца на уборке улиц. Завтра зайди на городскую конюшнютам тебе выдадут нужные инструменты, и он снова хрюкнул утробным смешком.
Вот так этот инцидент был окончательно исчерпан. Мне удалось сломить свою гордыню, слушая насмешки горожан, благо Учитель оставался непроницаем и своих чувств никак не выказывал.
А тот незадачливый жених через много лет стал городским казначеем. По крайней мере, полученная от меня травма деньги считать ему не помешала, так что совесть моя осталась на его счёт совершенно спокойной.
Первая война
Неумолимое время шло и шло, и моё лицо обзавелось жиденькими усиками и робкими волосками на подбородке. Я, отчаявшись, принял решение стать разнорабочим у строителей, так как они летом кочевали по стране, выполняя подрядные заказы, и я имел бы возможность вообще не жить дома и не слушать нудение родителей о своей беспутной натуре. Приближалось первое моё строительное лето