— Может, я не стал бы на нее внимание обращать — так ей и надо. А может быть, я отличился бы чем-нибудь, сделал бы что-нибудь там удивительное, вроде как в сказке, и она сразу бы влюбилась в меня до безумия.
— Что значит «удивительное», что значит «как в сказке»? — сердито спросил Володька.
— Не знаю, сразу не придумать, но только я бы сделал что-нибудь удивительное. Купил бы, например, велосипед — и на крыльцо поставил незаметно. Она бы удивилась, заохала, а я бы спокойно сказал: «Вот здесь ничего не было, а я захотел — и велосипед появился».
— Так кому велосипед-то? — буркнул Володька. — Тебя не поймешь.
— Велосипед — мне. Он мужской.
— Боже, какой ты еще дурак! — отплюнулся Володька. — Мне даже страшно — неужели и я в твои годы таким же был?
— Ты и сейчас не больно умный, — огрызнулся я. — Я к тебе с вопросами не лезу, а ты ко мне лезешь.
А он, хоть и дураком меня обозвал, стал после этого разговора как-то живее. Стал в лес ходить, стал из дому пропадать — только без меня. Один раз ушел с утра и вернулся поздно-поздно. Бабушка сказала ему, что так нельзя, что он ударяется из одной крайности в другую.
А он сказал, что тренируется в дальней ходьбе. Каждый умный человек должен развивать свои ножные мускулы.
Однажды он напомнил мне, что давненько не были мы на нашей табачной плантации, — надо бы побывать там. И мы пошли в ольшаник, в самый конец низинки.
Там на полянке у нас были разложены для просушки срезанные ветки ольхи. Это был наш табак. В затяжку мы тогда еще не курили, так что нам было все равно, чем дымить. Мы свертывали из газетной бумаги большие козьи ножки, растирали между ладонями бурые высохшие листья — и закуривали. На этот раз наш тaбак часто загорался вместе с бумагой, и приходилось слюнить пальцы и гасить огонь: мы давно здесь не были, и листья очень уж пересохли.
— Вот и накурились, — удовлетворенно сплевывая, сказал Володька и запел:
Девушку из маленькой таверны
Полюбил суровый капитан,
Девушку с глазами дикой серны
И с улыбкой, свойственной детям…
Он допел всю песню до конца, до того места, где девушка, не дождавшись капитана, в которого она тоже влюбилась, кидается в море с маяка, и в заключение сказал:
— Давай пойдем куда-нибудь пошляемся. Культурный человек должен иметь хорошо развитые ноги, надо больше ходить.
— Пойдем на речку, — предложил я.
— В этой речке только свиньям барахтаться, — ответил Володька.
— Ну пойдем на Дальний хутор к качелям.
— Я не ребенок, чтобы на каких-то там дурацких качелях качаться.
— Ну в лес пойдем.
— В лесу тоже ничего интересного нет, — лениво ответил он. — Ну, если тебе уж так хочется, то пойдем.
Мы поднялись на невысокое взгорье и вошли в лес.
Здесь было тихо и безлюдно. Грибникам еще рано было сюда, а ягоды собирали в другом лесу, в том, что за речкою. Мы не спеша шли по еле заметной тропинке, Володька впереди, я сзади.
— А заблудиться не боишься? — спросил вдруг Володька. — Ведь этот лес, говорят, до самого Новгорода идет. Вдруг заблудимся?
— Я не боюсь, — ответил я. — Чего бояться? В прошлом году здесь двое ребят, говорят, заблудились, так их лесник нашел и домой привел.
— А как фамилия нашей хозяйки, ну? — Володька помедлил и выговорил первую часть фамилии Аннушки.
— …ниеми, — торжественно докончил я. — Пойдем назад, что ли?
— Давай отдохнем, — возразил Володька. — Гляди, вон там какая полянка уютная. Пошли туда.
Мы свернули и вышли на полянку. Там было много пней.
— Ой, что там на пне такое? — крикнул вдруг Володька и побежал к одному старому пню. — Гляди, будильник! Чур, я нашел!
Действительно, на старом пне стоял будильник. Обыкновенный будильник, на вид совсем новенький.
— Он настоящий? — спросил я.