Кулаки отца оставляют дверь в покое, но легкие продолжают работать. «Непочтительная! Неблагодарная! Шлюха!»
Типично.
Доносится слабый голос матери, пытающейся успокоить отца. Брат смеется. Дед подкрутил звук трансляции до предела. А в хризалиде ради всего человечества умирает девушка.
Я не решаюсь выйти из комнаты на ужин.
В животе урчит и булькает, как овсянка, которой ему хочется, но я не покидаю плетеное кресло моей бабки и держу ступни в деревянном корыте том самом, в котором их готовили к переломам.
«Вот видишь! Ну и нечего бояться, что твои родственнички пострадают» с этой мыслью из глубин подсознания просачивается моя гнилая, отвратительная сущность.
Я выдергиваю деревянную пробку из высокого термоса, который мои дед и бабка держат в своей комнате.
«Им на тебя наплевать».
Выливаю в корыто очередную порцию горячей воды. Лекарственные травы и коренья бешено крутятся под струей, окрашивая воду в красно-коричневый цвет цвет крови, забытой в темном углу.
«Вот и ты на них наплюй».
Над моей головой жужжит фонарь. В мрачных углах комнаты движутся тени, и кажется, что они подползают ближе. Я опускаю термос и устремляю пустой взгляд на кучу соломы рядом с кроватью деда и бабки мое ложе для сна. В Хуася есть такая пословица: девушка, вышедшая замуж, как вода, выплеснутая за дверь. В отличие от своего брата Далана, который передаст следующим поколениям имя семьи У, будет жить в доме и заботиться о родителях, я не оставлю долгого следа в жизни родичей. За меня нужно назначить цену и сбыть с рук. У меня нет даже собственной кровати они этим не озаботились.
Из-за стены доносятся приглушенные звуки: стук палочек о миски, восторженная болтовня Далана о битве. Хризалиды победили. Разумеется. Если бы сражение закончилось иначе, в деревенских громкоговорителях взревели бы сирены, и мы бы бросились на восток, как наши предки из провинции Чжоу.
Взрослые помалкивают. Надеюсь, они думают обо мне.
Надеюсь, сходя в могилу, они пожалеют о том, как относились ко мне и Старшей.
Впрочем, людей, приговоренных к семейной казни, не кладут в могилы.
Я вздрагиваю, выталкивая из головы образ наших гниющих тел, висящих на Великой стене.
Открывается дверь. Я сжимаюсь в кресле, не зная, на чем остановить взгляд, и надеясь, что глаза у меня не такие красные и опухшие, как кажется мне самой.
Мать, доковыляв до меня на перебинтованных ногах, протягивает мне миску с овсянкой. Я принимаю ее с неловким кивком. Обхватываю холодными пальцами горячий фарфор. Горечь, как слезы, заполняет мой рот. Мать садится в изножье кровати. В животе у меня тугими кольцами сжимается напряжение.
«Что ей нужно?» огрызается какая-то часть меня, а другая часть продолжает свое: «Останови меня!»
Тяньтянь, произносит она мое детские прозвище, потирая старые ожоги на руках, нельзя разговаривать с отцом в таком тоне.
Он первый начал. Я бросаю на нее сердитый взгляд, хотя мои щеки обжигает стыд. Подношу миску ко рту, чтобы спрятать лицо.
«Останови меня! твердит каждый удар моего сердца. Останови меня. Останови».
Но мать лишь печально хмурится:
И почему тебе всегда нужно все портить?
Я крепче сжимаю миску.
Мама, ты правда думаешь, что, всегда уступая, ты облегчаешь себе жизнь?
Дело не в легкости жизни. Важнее сохранить мир в семье.
Я издаю мрачный смешок.
Скажи ему, пусть не волнуется. Через два дня я уйду. И тогда он получит свой мир.
Мать вздыхает:
Тяньтянь, просто твой отец очень сильно переживает. В глубине души он знает: ты в конце концов образумилась, поняла, что важно на самом деле. Он гордится тобой. Она улыбается. Я тобой горжусь.
Я скованно поднимаю голову.
Вы гордитесь мной, посылая на смерть?
Еще неизвестно, как все сложится. Она избегает моего взгляда. У тебя сильный разум. Разве тестировщики не сказали, что твое духовное давление выше пятисот? В пять раз больше среднего уровня! И это было четыре года назад. С тех пор оно наверняка поднялось. Ты и принц-полковник Ян можете стать Слаженной Парой. Ты можешь стать его Железной Принцессой.
В Хуася всего три Железные Принцессы! В моих глазах стоят слезы, скрывая за туманной дымкой лицо матери. Их духовное давление несколько тысяч! Какие у меня шансы? Это всего лишь фантазии, чтобы заморочить головы девушкам.
Тише, Тяньтянь. Мать бросает испуганный взгляд на дверь.
Тебя эти фантазии тоже утешают? продолжаю я. Помогают спокойно спать по ночам?
Ее глаза влажно блестят.
Почему ты не можешь просто принять, что делаешь доброе дело? Ты станешь героиней. А эти деньги Далан сможет отдать за невесту.
Я швыряю миску на пол. Фарфор разбивается, овсянка разлетается вязкой горячей массой.
Тяньтянь! Мать неуклюже понимается на ноги. Тут спят твои бабушка и дедушка!
Да ну? И что они мне сделают? ору я, повернувшись к двери. Побьют, чтобы я оттолкнула Ян Гуана свежими синяками? Отправят в свинарню, чтобы я оттолкнула его запахом? Если вам так сильно нужны эти деньги, вы больше ничего не можете мне сделать!
Тянь
Выметайся!
«Нельзя с ней так разговаривать, упрекает голос в моей голове, до боли похожий на голос Старшей. Она твоя мать. Она подарила тебе жизнь».
Нет, она мне не мать. Она предала меня.
Тяжело дыша, я наклоняюсь вперед и хватаюсь ладонями за колени. Голос прорывается сквозь рыдания:
Надеюсь, в следующей жизни между нами не будет ничего общего.
Глава 3. Жизнь, которой тебе хочется
Родичи обходят меня молчанием до самого утра, когда я должна покинуть дом. Да и в этот момент они лишь выкрикивают мое имя.
Я, пошатываясь, встаю со своей соломенной постели, на которой промаялась всю ночь, и кручу, кручу в руке деревянную шпильку, как толстую палочку для еды.
Что они там раскричались? Увидели издалека планолет? Он должен отвезти меня к Великой стене.
Тяньтянь! Голос бабки приближается к двери. Там к тебе какой-то парень!
Я спотыкаюсь, рука ударяется о спинку кровати.
Парень?
Нет. Нет, это не может быть
Ошеломленная, я ковыляю к двери. Опасное предчувствие загорается в груди красным сигналом тревоги. Сердце колотится в кончиках пальцев, и кажется, будто оно, а не моя ладонь распахивает дверь.
От яркого света больно глазам. Потом, когда пятна исчезают, я вижу его. Ичжи. Залитый пылающими лучами солнца, он стоит перед входом и умоляет о чем-то моих родичей, а те хоронятся в темной глубине дома, словно пещерные создания. Его белый шелковый халат с вышитым золотым рисунком из бамбуковых побегов и листьев сияет, как нечто из потустороннего мира.
Я никогда не видела его иначе как в крапчатой лесной тени. На какое-то мгновение я сбита с толку это и правда он? Но его мягкий тенор ни с чем не спутаешь.
Тетушки, дядюшки, поверьте, я могу заплатить любую цену. Он показывает моим родичам металлическую пластину своего удостоверения личности. Прошу вас. Позвольте мне жениться на вашей дочери.
Мое сердце проваливается вниз, словно я пропустила ступеньку, спускаясь по лестнице вдоль террас.
Мои родичи потрясены. Отваливаются челюсти. Ладони прижимаются к губам. Бабка, стоящая ближе всех ко мне, переводит озадаченный взгляд с Ичжи на меня и обратно. Наверное, в их головах начинают звенеть колокола и взрываться петарды при виде его фамилии на табличке и адреса: Чанъань, столица Хуася.
Они могут вообще запретить мне садиться в планолет.
Не раздумывая и не произнося ни слова, я расталкиваю родичей, хватаю Ичжи за запястье и тащу в полумрак дома. Его рот удивленно приоткрывается. Он едва не спотыкается о порог. Но потом мы встречаемся взглядами, и его глаза вспыхивают, пронзая мое сердце уколом острой боли.
Я затаскиваю его в комнату деда и бабки. Даже его обувь звучит как-то иначе, соприкасаясь с нашим обшарпанным бетонным полом.
Не входите, предупреждаю я родичей, прежде чем захлопнуть дверь, подняв облако пыли.
Поворачиваюсь к Ичжи. Луч солнца из окна падает на него, как небесное лезвие, и в этом свете шелк его халата кажется лунно-белым, а кожа прозрачной.