* * *
Утро куталось туманом, белым и плотным, словно из небесной чаши пролилось молоко. Сначала тишина была такой же густой и белой. А потом, вслед за громкими петушиными распевками, начала просыпаться веска: слышался натужный скрип колодезного ворота, звякали пустые ведра, залаяла собака, стала подавать голоса всевозможная домашняя живность. Кто-то забранился так же визгливо и громко. Туман осмелился и протянул плотные белесые ленты дальше по дороге, вползая за огорожи крайних хат, растекся дымкой по дворам. Солнце боком выглянуло из-за кудели облаков и просеяло волглую марь лучами.
Лорка стояла на крыльце и смотрела, как тают на траве мглистые клочья. Она никак не могла спустить ногу со ступеньки. Дверь приоткрылась, в щелку громко задышали и зашмыгали носом. Лорка оглянулась. На Томаше была длинная, до колен, ночная рубашка, босая нога коснулась влажных и прохладных по утру досок и отдернулась обратно.
Сестрица, я проводить
Штаны одень, провожальщик.
Дверь закрылась, потом открылась снова, но это был не Томаш. Отец. Молчал и смотрел тяжело, виновато. И от этой его вины на крыльце стало тесно, и Лорка ступила на утоптанную до каменной твердости дорожку, темную от схлынувшего тумана. Сырость просачивалась сквозь тонкие кожаные поршни, холодила пятки, тонкие носки не спасали. Кожа покрылась цыпками, и Лорка точно не знала, от волглого утра или от отцовского взгляда. Губы Дамьяна шевельнулись, и зябко стало не только ногам.
Владыка наш и Отец, Пахарь, Сеятель, Жнец, Боже Единый! Славу тебе пою во время печали, почти беззвучно заговорил отец, глядя на нее. Затворены уста мои, ибо душе говорить прощание
Не хорони, чужим незнакомым голосом сказала Лорка, впервые на своем веку перебив родителя, жива еще. Ты бы еще дорожку пеплом посыпал.
И посмотрела прямо, как не смотрела никогда. Отец замолчал и отвел взгляд. Их хаты выскочил Томаш, босой, но уже в рубахе и штанах. Ткнулся лбом под грудь, руками обхватил и задышал часто, отчаянно сдерживая слезы. Встрепанная макушка пахла сном и домом.
Эй, ну что ты, заговорила Лорка и отодвинулась, чтобы посмотреть на брата. Присела, сразу сделавшись ниже его на голову, и теперь Томаш глядел сверху вниз. Прикушенная губа побелела, в распахнутых глазах Лорка видела себя. Не утерпел. Дрогнули ресницы, отражение в темных зрачках застлало слезами. Томаш мотнул головой, оттер щеки рукавом и протянул плетеный из красной нитки детский оберег. Теперь понятно, чего так долго возился, искал среди своих мальчишечьих сокровищ прощальный подарок.
Лорка подала руку, и брат старательно повязал тесемку ей на левое запястье, к сердцу ближе. Пока вязал, слезы высохли, осталась только детская обида.
Поднялась. В груди было звонко и пусто, как в новой еще не обжитой хате, и Лорка слышала, как дрожат и лопаются струнки, связывающие ее с домом.
Как тебя зовут, брат?
Томиллен, защитник, дома хранитель.
Вот и храни, сказала она и поцеловала Томаша в макушку. Жесткие, темные, как у отца, волосы немного вились и всегда по утру торчали во все стороны.
Спину пробрало ознобом. Лорка оглянуласьу калитки стоял Страж. Тот ли он был, что вчера приходил, или другой, было не понять.
Не провожайте, не надо, сказала она, глядя на отца, и вышла со двора.
На торжке уже собирались. Сопровождавший Лорку молчаливый Страж подвел ее к Лексену, сидящему за прилавком с бумагой и писалом. Чуть поодаль расположился Среброликий с черным шнуром в блекло-золотой косе. Этого бы Лорка узнала и такон был тяжелее прочих элфие и телом, и взглядом. Грамотей поднял на нее свои выцветшие глаза и ничего не спрашивая записал: Лорка Дамьяна тенʹЛо́вец. А потом глазом дернул, словно подмигнуть хотел. Лексен всегда ее полным именем звал, а тут вдруг Хотя, странно бы смотрелось оно в списке прочих весковых имен, запиши он Ллориен вместо Лорки.
Провожающих пришло много, все молчали, и потому Лорка не сразу поняла, что собралась почти вся веска. Страж рядом пошевелился и подбородком дернул в сторону стоящих у выезда телег. На двух из них уже сидели откупные: парни в одной и пара девок в другой. Лорка пошла к девкам, неуклюже взобраласьборта были высокие, а руки никто не подал. Даже в Лоркину сторону не глянула ни одна. Ну и пусть на них, все равно Лорка с ними не зналась, так, видела несколько раз в лавке и на торжке. Они с другой стороны вески жили, где корчма. Пригожие. Одна девка была чернявая, как Цвета, вторая светлая, как пшеничный колос, и кудрявая, волосы в ее косе и без ленты держались. Лорка поглядела на туго перевязанную свою странного цвета палой листвы, не рыжую, не русую. Таких волос ни у кого в веске не было, только у нее. И глаз, серых с лиловой прожилкой.
Возница был незнакомый, чужой, так держались только прибылые из Земель элфие. Туда многие сами жить уходили, говорили, что хорошо, и земля родит, только надо клятву приносить и за себя, и за всех, кто после тебя родится. Видно, наняли в корчме или в гостинном доме, думала Лорка, разглядывая спину и светлую коротко стриженую макушку. О чужом думала, чтоб о родных не вспоминать.
Выехали через две лучины. Солнце уже хорошо поднялось, и туман истаял совсем, а дорога до самого выезда была серой. И только когда крайние хаты остались позади и сбитый ногами и колесами песок стал привычного цвета, Лорка поняла, что чьи-то руки обильно усыпали путь пеплом.
И будет время семян и время урожая, и ляжет покорно колос под серп Твой, и всякому и каждому по трудам его да воздастся, выводила слова прощания тихим срывающимся голосом чернявая, а все прочие девкиа было их уже семеро на телегеосеняли себя серпом.
Глава 2
Первый привал был после полудня, недолго. Река здесь делала петлю, на плоской вымоине удобно было поить лошадей, чем и занялась часть Стражей. Гневливый элфие с черным шнуром в косе, которого Среброликие звали Верей и анʹхалте, отправил еще двоих напоить людей.
Страж подошел к Лоркиной телеге с большим плоским круглым сосудом и протянул его, глядя поверх голов съежившихся и умолкших девок. Лорка была ближе всего и взяла. Элфие поспешил отдернуть руку, развернулся уйти, длинная коса стегнула хлыстом, мазнув краем по Лоркиному лбу. В косе красным и золотом блеснула знакомая лента, Цветина. Лорка даже рот приоткрыла от удивления. А пока зевала, девки баклагу из рук забрали, и досталось Лорке всего-то три глоточка.
Второй раз остановились, когда уже солнце село. Их пустили походить, и возница показал, где умыться можно и всякие дела сделать. Времени дал меньше лучины и пригрозил, чтоб шевелились. Стоянка была большая, одной стороной она упиралась в густой ельник с непролазным малинником по краю, с другой сочился туманом неглубокий овраг, уступами спускающийся к реке. Здесь из земли проглядывали камни. Лорка прислонилась к одному такому. Шершавый бок еще не успел остыть и охотно делился теплом. Дальше за рекой виделись далекие огоньки весок.
Дорога, на которую они свернули после полудня, проросла жесткой травой, и не похоже было, чтоб ею часто пользовались. И на стоянке этой, хоть и удобной, трава почти в колено выросла. Лорка оглянуласьСтражей было всего четверо. Один стоял у дороги, двое лошадей обихаживали, еще один по лагерю прохаживался, будто гулял. Только ходил, как кот вокруг стайки воробьев, вот ему и дела до птах нет совсем, и тут раз, и только перья по сторонам летят. Красиво ходил. Тот, с Цветиной лентой в косе.
Если бы из-под подошвы его сапога не вывернулся камешек, Лорка бы его не услышала. Верей поднимался из оврага, и прежде, чем маска успела лечь на лицо, она успела разглядеть высокие острые скулы, тяжеловатый для элфие подбородок, густые брови, вздернутые к вискам, и раскосые глаза. Страж остановился в шаге, побуравил глазами и мотнул головой в сторону телег. Лорка повиновалась, слишком жива была в памяти вздергивающая вверх рука и липкий холод в затылке.
Не всякое знание во благо, дева тинт, вдруг прилетело в спину, Лорка запнулась о траву и едва не упала.
Коса в дороге растрепалась и волосы залепили лицо, потому к телеге она шла, почти не глядя, и тут же снова запнулась. Чья-то рука изловила ее за рубашку и поставила на ноги.
Верей возвышался скалой. Рядом с ним даже выдохнуть страшновато было.
Спасибо, тин элле, пролепетала Лорка.