Можно и из двадцати пяти. Ну и картошечкитак, чисто символически отозвался тот, скромничая.
Само собой Я уже почистила полведёрочка. А тебе, Настасья?
Веточку укропа и одну маслину.
Буржуазненько! одобрила Любора. Только не уверена, что у Тибальда есть маслиночки.
У меня как в Грециивсё есть! гордо произнёс Тибальд.
Здорово! Но вот свой холодильничек открывай сам! Терпеть не могу заглядывать в холодильнички к некромагам! сказала Любора.
Я не некромаг! Я художник! возразил Тибальд, приоткрывая дверцу холодильника самое большее сантиметров на пять и зачем-то сразу загораживая её спиной.
Правда? А на работушке почему-то уверены, что ты экспертик!.. Маскируешься, кисочка?
Они заблуждаются. Их сбивает с толку, что я гений, поморщившись, сказал Тильбальд и неосторожно отодвинулся. Глаза у Люборы расширились, и оба гранатомёта на её плечах чётко показали на среднюю полку.
ЧТО У ТЕБЯ ТАМ?
Ничего! Всё приобретено законным путём и используется во благо человечества! Некромаг торопливо достал маслины и захлопнул дверцу. Возникла неловкая пауза, которую первым нарушил тот же Тибальд: На работе сейчас тяжёлая полоса! Только с Люборой и оторвёшься. Каждый день совещания, втыки, инструктажи! Начальство шпорит нас, чтобы мы что-то делали! Чтобы не быть виноватыми, мы все притворяемся, что что-то делаем, но по факту всех тех, которые что-то делали, давно уволили, потому что они забывали притворяться, а просто что-то делали.
А Нахаба как?
Прекрасно. Чертит графики личной эффективности. Заказал свой портрет и повесил его на главной лестнице Ну, не он, конечно, а подхалимы. Невер был, конечно, против, но уступил воле масс. Теперь опаздываешь на работуа на тебя укоризненно смотрит любимый начальник с портрета!
Тибальд, сказала Настасья, не злобствуй! Все знают, что на самом деле ты очень ответственный!
Да! довольно кивнул Тибальд. Ответственный. Если хочешь, могу тебя покусать, и ты тоже станешь ответственной!
Укуси лучше Бермяту или стожара. Мне и своей ответственности хватает!
Увы, мужчин не кусаю. Мой дедушка-волкодлак не кусали мне не велел! отказался некромаг.
Помогая картошке поскорее свариться, Любора выпустила из труб на плечах пару термических зарядов. Кухню обволокло душным паром, и на миг все словно провалились в пароходную трубу.
Картошечка готова! Сейчас положим на тарелочку, и можно подавать на столик! сообщила Любора.
Ева уже начинала привыкать к её бесконечным уменьшительным суффиксам. Как, интересно, Любора делает доклады на рабочих совещаниях? Видимо, так: «Тут вот негодяйчики! Мы подкрадываемся и бьём их кулачками по головушкам! Выскакивают новые негодяйчики и начинают стрелять в нас из искромётиков! Тогда вот тут мы ставим плазменный магомётик и стреляем в негодяйчиков чёрными дырочками Главноечтобы рядом не оказалось многоэтажечки!»
Нахаба сейчас злой как собачечка! наябедничала Любора, открывая форточку, чтобы вышел пар.
А что стряслось?
Мы потеряли двух магентов, пояснил Тибальд. Они успели сообщить, что Фазаноль планирует что-то крупное, не менее глобальное, чем с хафгуфой, но потом перестали выходить на связь Правда, одного магента мы обнаружили. Его прислали нам в банке с фасолью. Хорошо, что я ем всегда в очках: привычка эксперта, знаете ли, всегда тщательно рассматривать то, что ты жуёшь Тибальд щёлкнул ногтем по своим выпуклым стёклам. Печёная фасоль по-сербски! Наш магент был уменьшен в сорок пять раз, а скорость всех его биологических процессов увеличена в сотни раз. За один наш день он прожил девяносто своих лет и умер быстрее, чем мы успели придумать, как ему помочь
А он не оставил никаких записей?
На чём? На фасоли? опять влезла Любора. Она плохо располагает к письменности. Да и вообще мы нашли его поздно, когда ему было хорошо за восемьдесят, из которых добрых пятьдесят годочков он провёл в банке с фасолью. Рассеянный такой дедулечка. Какие-то клочочки одежды, борода ниже коленушек. Он уже плохо помнил, кто такой Фазаноль, а слушать наши голоса вообще не моглюбой наш вопросик звучал для него как рокот, длящийся долгие неделюшки. Он засыпал где-то на половине слова. Какое уж тут общеньице!
Бермята озабоченно взглянул на часы. Они были на бронзовой цепочке, старинные, похожие на небольшую луковицуподарок бабушки на восемнадцать лет. Временами часы впадали в панику, начинали вертеть стрелками, и их торопливое тиканье явственно превращалось в голос: «Опоздаешь! Опоздаешь! Опоздаешь!» Утром, зная ленивую неспешность хозяина, часы хитрили и прибавляли полчаса. Бермята, зная эту их хитрость, мысленно минусовал час, и всё равно ухитрялся опоздать.
Пора к гарпиям лететь!.. И вас мы берём с собой! сказал он Люборе и Тибальду, после чего быстро ввёл их в курс дела.
Надо же! Золотое руно! воскликнула Любора.
Она согласилась мгновенно. Тибальд попытался заупрямиться, заявив, что ему ещё всю ночь рисовать. И при этом тревожно покосился на чердак, на котором шла напряжённая возня. Что-то там пыхтело, подскакивало, порой начинало пахнуть палёной проводкой.
Что там у тебя? спросил Бермята.
Мыши торопливо ответил художник-эксперт.
А сглаз на них навести не пробовал? Внушить им, что они летучие, чтоб они попрыгали вниз? Ну да, ты же великий гуманист, сказал Бермята ещё наивнее.
Да-да, обязательно Ну, к гарпиям так к гарпиям! Помогать слабым женщинамнаш мужской долг! ответил Тибальд и быстро засобирался.
Они вышли на балкон и по лесенке поднялись на крышу. В чердачное окно Ева увидела, что на стуле сидит туго связанный компьютерными кабелями скелет надсмотрщика. На стене же дома появилась крупная надпись:
«Обидеть художника может каждый. Мы вышли на тропу войны!»
Тибальд нахмурился и быстро оглянулся вокруг, но все культурно сделали вид, что ничего не заметили.
Глава 4Настасья отвечает вопросом на ответ
Что бы человек ни говорил, он, по сути, транслирует только две вещи: «Я тебя люблю» и «Я тебя не люблю». Это воспринимается как доминанта. В остальной текст можно не вслушиваться.
Ночка выдалась трудная. Местные циклопы не поделили с упырями территорию старой бойни и попросили маму стожара выступить в конфликте примиряющей стороной. Мама за такую работу обычно не бралась, но сейчас они очень уж нуждались в рыжье. И вот ранним утром мама и Филат возвращались домой. Мама спешила в душ. Она ненавидела ту гадость, которая наполняет упырей изнутри. Нет, это не совсем кровь. И не совсем желудочный сок. И не совсем упругое желе Это именно гадость!
Мама ворчала, что циклопы их подставили.
Примиряющей стороной повторяла она. Примиряющей! Стороной! С упырями! Мелкие трения у нихкак бы не так! Упыри сразу начали кольями махать, я ещё и рта не раскрыла! Это же вообще индийский боевик! Шутка пьяного режиссёра! Упыри пытаются загасить стожара минуту внимания!.. осиновыми кольями! И я ещё взяла с собой ребёнка!
Мам! Меня просто не с кем было оставить, потому что оставаться один дома я боюсь! сказал Филат.
Мама сердито на него оглянулась. Филат прогуливал школу по малейшему поводу, и маме приходилось брать его с собой на стрелки с упырями, бои джиннов и прочие подобные мероприятия. И почему-то такая отговорка, как «я боюсь оставаться дома один», прокатывала. У мамы было странное мировосприятие. Она не боялась явных опасностей, допустим тех же упырей с осиновыми кольями, но могла испугаться чего-то неуловимого, существующего на грани реальности. Каких-то ощущенийдаже слишком алого заката. Она начинала тревожиться, и Филат, конечно, знал, на какие кнопочки нажимать, чтобы добиться желаемого.
Скажешь: «Мам, мне приснился тревожный сон! Вроде как что-то ко мне ползло!» и можешь не идти в школу. Зато если сломаешь ногу, мама скажет: «Ну и что! На одной допрыгаешь! Всего-то три километра!» «Так я ещё и руку сломал!» «Не правую же? И вообще, кто тебя просил бить атланта в челюсть? Ты что, забыл, что у них головы из мрамора?» «Просто как-то так сложилось!» «Плохо, что сложилось. Вот и хромай теперь в школу!»