Я, наконец, оторвался от оконного стекла и прошелся по комнате. Меня погубит не Дом. Меня погубит скука. Это естественный исход любого долгого одиночества и страха. Скука. Каждый день по сто тысяч раз из угла в угол и по лестницам. Этажи, этажи, коридоры и комнаты. Я привык ко всему, к чему нельзя привыкнуть, и вот пришла скука, а с ней пришла зима. Я знаю, она будет долгой, длиннее, чем раньше. На стене похрипывает радиоточка, скоро она начнет петь. Я поднял с пола топор, грациозный и тонкий. Это одна из самых красивых вещей в Доме. Диву даюсь, откуда на обдолбанном пожарном щите взялась такая красотища. Мой топор похож на балерину. У него длинная, чуть изогнутая рукоятка, тонкое, черное, злое лезвие, вечно холодное и безупречное. Мой топор. Тебе немного не повезло с хозяином. Иногда мне хочется стать таким, как ты - острым, неумолимым и решительным, но нет, мы, наверное, просто идеально дополняем друг друга. Я повертел топор в руках и вышел из комнаты. Коридор холодный и белесый, как небо, голодными ртами смотрят двери, а мимо них иду я. Трещины в известке, ветер намел на подоконнике сугробик, по краям он уже потек лужей.
Это так просто - толкнуть входную дверь и выйти наружу. Но на этом все заканчивается. Ну что ж, никто не обещал, что у этой истории будет хороший конец. Как там говорил Собеседник? Что-то я его давно не видел.
Стена не меняется никогда, ни зимой, ни гипотетическим летом. А чего ей меняться - она огромная, монолитная, гладкая... Иногда мне кажется, что весь мир состоит только из нее... Нет, что-то мне сегодня даже придумывается вяло. Скучно. Я раскинул руки, как будто хотел обнять стену, ветер трепал старое одеяло, пробираясь под одежду, и ощутимо щипал за бока. Вот он я, смотри - ничего нет у меня за душой, и души тоже нет, смешно... Не могу. Свербит затылок, как будто кто-то уставился в спину и смотрит, не отрываясь. Обычные штучки. Первый раз, что ли? Так вот, Стена. Из-за нее приходит туман, за ней, наверное, огромная паровая машина, в которой он прячется до поры до времени. А потом переливается во двор. А может, Дом - это огромный стакан, из которого кто-то пьет лекарство...
Да ну, блин, что такое сегодня! Пришлось даже головой помотать, чтобы ушел настырный звон, а еще тихий стук, как будто муха об стекло бьется. К черту. К черту всех мух, не хочу, надоело. Постоял еще немного. Тревожно. Нет, не получаются сегодня прогулки в снегу. Повернулся и пошел обратно. И вдруг - звон разбитого стекла. Повернулся резко, даже шея как-то жалобно хрустнула. Окно на первом этаже, как раз напротив того места, где я стоял, выбито, по всей видимости, изнутри. Странно, ветер бесится снаружи - неужели в коридорах такой сквозняк, что окна вылетают? Я подошел к осколкам, которые поспешно заметала белая крупа, пошевелил их носком ботинка. Стекло как стекло. Вот только... Что это - красное - кровь?
Нет, хватит с меня. Хватит.
* * *
В круговерть сна, бессвязного и непонятного, ворвался шум воды. Еще в полудреме я расшвырял барахло, которым укрывался, и скатился на пол. Осмотрелся. Под потолком покачивалась тусклая лампочка на шнуре, которую я предусмотрительно зажег вечером, в окне была темнота, оттуда тянуло ледяным сквозняком. Мой этаж наполнен шумом воды. В который раз меня постиг невидимый ночной потоп. Это происходило уже бессчетное количество раз, а я все не могу привыкнуть.
Я стоял у окна, смотрел, как растекается лужа, считал про себя вдохи-выдохи, чтобы немного успокоиться. Потом шум воды в коридоре начал стихать. Она уже не ревела и не бросалась на стены, сметая все на своем пути, а просто громко плескалась, перетекая из комнаты в комнату. Постепенно сквозь плеск я начал слышать вой ветра за окном. Да сегодня же метель, вон он как мечется. Еще через некоторое время в коридоре все стихло, и осталась только песня ветра. Тогда я подошел к двери и решительно дернул ее. Я знаю, что ничего нового в коридоре не найду, но выходить туда после каждого ночного потопа - это уже традиция, привычка, от которой мне трудно отказаться, да и не за чем.
Как я и предполагал, в коридоре было пусто и сухо. Вдалеке серело окно, за углом мигала лампа, изредка посылая оттуда снопы призрачного света. Тут краем глаза я заметил какое-то движение, резко обернулся. Внутри все оборвалось, и на секунду стало совершенно пусто. Под стеной, в нескольких шагах от моей комнаты, что-то было. Что-то серебристое, не очень большое, наверное, живое, потому что шевелилось. Оно дергалось и выгибалось, словно хотело прыгнуть всем телом, но не могло. Я оторопел, потом подошел ближе. Мокрое шлепанье сильного, ловкого тела, серый перелив плавников. На полу в коридоре билась довольно большая рыба, невесть как сюда попавшая. То есть очень даже как, ее водой сюда принесло. Она извивалась упорно и сильно, потом замирала на секунду, выгнувшись дугой, чтобы поймать немного воздуха, но ничего не выходило, и рыба снова начинала биться, негромко шлепая хвостом об пол. Определенно, долго ей так не протянуть.
В душевой, что возле моей комнаты, есть большая железная бочка, почти до верху заполненная водой. Одно время, когда Дом баловался отключением воды, я делал в этой бочке запас. Там и сейчас должно быть, причем вода не зацвела. Я подошел к рыбе и попытался ее схватить, но это было совсем не просто. Она была сильная, скользкая, легко вырывалась у меня из рук, а я боялся ей повредить. Потом рыба ослабла, стала биться тише и все чаще замирать, хватая воздух жабрами. Тут я ее и схватил. Она дернулась в ладонях, затихла, выгнувшись. Я бегом кинулся в душевую. Дверь заклинило, так что пришлось налечь на нее плечом. Бочка оказалась на месте, под дальней стеной, выложенной белым кафелем. Рыба еще шевелилась и делала слабые попытки вырваться. Я опустил ее в бочку и разжал руки. Несколько секунд ее тело было неподвижным, а потом в него вернулась жизнь. Рыба шевельнула хвостом, сначала вяло, потом увереннее, описала небольшой круг, а потом плавно шевельнула плавниками и нырнула на дно бочки, видимо, отлеживаться и успокаиваться. В отблесках флуоресцентной лампы ее тело казалось серебряным. Ничего, - сказал я рыбе, - и это мы переживем. И пошел спать, потому что завтра - сложный день, есть нечего, и надо срочно где-то найти.
Вот так появился Вильям. Имя ему я придумал на следующий день, вернее, оно само придумалось, с ударением на последнем слоге. Вильям - ну и Вильям. Наутро, после недолгого сна, в котором меня преследовал шум воды и запертые двери, я проснулся разбитым, смутно припоминая, что же там такого произошло ночью. А потом вспомнил - ах, Вильям! И побежал смотреть, есть ли он на самом деле. В окна лился желтоватый дневной свет.
Вильям оказался настоящим. Он не развоплотился, не превратился в тряпку или мятую газету, не издох от удушья в тесной бочке. Он был живехонек, даже приободрился, плавал от дна к поверхности и, когда я подошел к бочке взглянуть на него, замер и сделал "бульк", как умеют делать только рыбы. При этом он как будто посмотрел на меня. Вильям меня узнал. Я помахал ему и коснулся воды пальцем. Ты у меня будешь Вильям, - сказал я ему, а Вильям снова поднялся к поверхности и описал круг почета.
Вильям оказался рыбой типа селедки, я не очень разбираюсь. Он прекрасно прижился в пресной мутной воде из-под крана. Вильям - на редкость красивая рыба, с чешуей, отблескивающей серебром, и мощными плавниками.
В тот день я нашел еды: консервов и сухарей. Притащил в комнату, варить что-нибудь мне стало лень, и я вскрыл банку консервов, а потом растер сухарь и понес его Вильяму. Селедки, вполне возможно, едят сухари, а если даже и не едят, все равно придется, потому что больше ничего нет. Вильям все съел, так что проблема с питанием тоже разрешилась.
Зима пришла надолго. Весь двор был завален снегом, каждый вечер за окнами начиналась метель. Холодно. По коридорам гуляет ледяной сквозняк, я кутаюсь в куртку, а иногда прихватываю с собой драное одеяло. Если просунуть в дырку посредине голову, то получается вполне сносное пончо. В нем можно выходить на улицу.
Теперь я часто сижу в душевой у бочки и смотрю, как Вильям выписывает круги, а завидев меня, делает "бульк". Я слушаю, как за стеной воет ветер, как он кидается на бетонную громаду Дома, а с ним - орда снежинок. В коридорах шуршит мятая бумага, хлопают двери, дребезжат оконные стекла, и мне кажется, что я убежал от всего этого на секунду. Я закутываюсь в одеяло поплотнее и смотрю, как в прозрачной глубине шевелит плавниками Вильям. Мы похожи - у каждого своя бочка и горсть крошек. Только вот мне не на кого смотреть из-под воды и пускать пузыри, и если меня вдруг выбросит на холодный цементный пол ночного коридора, где нечем дышать, никто меня спасать не кинется. Я сижу и смотрю на Вильяма. А иногда разговариваю с ним. За стеной надрывается ветер.