- Бедная моя. Ты устала, наверное. Выпей молока. Ты так похудела... От лица одни глаза остались. Ты чего-то испугалась? Скажи мне, не замыкайся. Ты же знаешь, я хочу тебе только добра, я всегда готова тебе помочь.
Нет, нет. Неправда. Бред.
- Я за тебя так беспокоюсь. У тебя слишком усталый вид. Отдыхай побольше.
Это бред. Бред!
- Все-таки выпей молока. Оно такое полезное.
БРЕД!
- Ну, давай. Держи чашку. Пока не остыло. Может, ты хочешь чего-нибудь еще?
- Я хочу яблоко.
Полегчало. Хорошо, я приму это сумасшествие. Поиграем в твою игру. Мне не трудно. Мне все равно. Мне плевать. Вот она стоит у плиты, протягивает мне чашку с молоком и не смотрит в глаза. Я не хочу молока. Давай - я буду хотеть яблоко... и куклу. Играть, так играть. Будет забавно.
- Я хочу яблоко.
- На улице холодно. У тебя вон аж губы синие. А молоко горячее. Выпей лучше молока, согреешься. Яблоки, наверное, совсем промерзли. Выпей лучше молока, оно полезнее. Правда.
- Я хочу яблоко.
- Но они же еще совсем не спелые, твердые. Наверное, кислые, как лимон. Что за странная прихоть? У тебя определенно что-то случилось. Ведь так? Не смотри на меня, как сыч. У тебя неприятности? Ну, давай. Выпей молока и расскажи мне все.
Она не смотрит мне в глаза, все время поворачивается боком, я даже не могу сказать, какое у нее лицо. А голос - голос тусклый, принужденный. Она натужно-ласкова, насильно-заботлива. И это молоко в чашке, от которого вместе с паром и теплом исходит тонюсенький, еле слышный запах плесени. Здесь что-то не так. Хотя... Да что это я, действительно, - здесь все не так, от огня газовой конфорки до куклы на подоконнике. Кукла. Да, кукла. Тупо-удивленное застывшее выражение румяного маленького лица. Светлые локоны, голубые глаза, пухлые губы. Кукла. Кукла... Да, кукла. Я сказала:
- Ей, наверное, холодно на подоконнике.
Все произошло одновременно. Я встала на ноги и шагнула к подоконнику, опрокинув чашку с ненастоящим молоком. Она еще падала на пол, когда одной рукой я коснулась яблок, сделанных из папье-маше, а другой взяла куклу за руку. Кукла качнулась и рассыпалась трухой между моими пальцами, осталась только голова, изъеденная жуками, а в горке опилок копошились белые толстые личинки. Меня начало мутить, закружилась голова, в спину дохнуло холодом. Я ухватилась за трубу отопления и обернулась. Пол под ногами таял и качался зыбким маревом. Пять секунд. Я посмотрела в лицо женщины. Глаза у нее были, как у вареной рыбы. Я знала ее. Я помнила ее. Я крикнула:
- Все равно! Все равно! Я выросла!
А она в отчаянной злобе тянула ко мне руки и принимала свой привычный облик - холодную смесь темноты, паутины и тумана. Короткий вой - и все.
Я стояла на карнизе шестнадцатого этажа, держась за ржавую водосточную трубу. Ветер трепал волосы, тянул за одежду вниз. Задохнувшись высотой, вцепилась в раму окна, перебралась в коридор. Ноги дрожали. За окном шел снег.
Я не нашла его.
* * *
Хороводы, хороводы, бесконечные хороводы. Болят руки, ноги, глаза болят, болит память, как открытая рана, в которую ткнули пальцем. За что ты мне? Ты, как любопытный злой ребенок, колешь меня прутиком страха и радуешься, когда я из последних сил дергаюсь. Так нельзя. Так нечестно. Я не твоя собственность. У меня мало чего осталось, но кое-что все-таки есть. Мысли есть, сны есть, боль. Очень много боли. Чего ты хочешь от меня? Чтоб я тебя боялась? Так я не тебя боюсь, не твоих каверз, милое, я себя боюсь, сломаться я боюсь, ясно?
Чтоб мне плохо было? Мне плохо - а что дальше? Дальше что? Мне плохо, и так уже не один день, все, как по схеме. Даже уже неинтересно. Как это скучно - предугадывать боль. Я ведь все уже знаю о тебе. Знаю каждый твой механизм, как, что и когда произойдет, и что будет потом. Знаю, больше не переключаюсь с ненависти на страх, не обрываю хриплым криком кошмары. Мне страшно... Неужели тебе все это не надоело? Помнишь - у нас с тобой всякое бывало: и будни, и праздники, и победы мои глупые временные - много чего... А сейчас... Посмотри, ведь от меня почти ничего не осталось - выжженная пустыня, и та живее во сто раз. А во мне больше ничего нет, понимаешь, ничего. Даже пустыни. Раньше была, а теперь и ее нет. Вот так.
Не знаю, наверное, это очень весело - подсунуть голодному человеку испорченные консервы, а потом наблюдать, как он корчится на полу и хватает ртом сухой воздух, пережидая спазмы. Но мне почему-то смешно не было. А еще - помнишь - во сне кто-то спрашивал: "Как тебя зовут? Скажи, как тебя зовут? Как тебя зовут?" А я не могла ответить и наутро плакала. Слезы наверняка тоже очень забавны, но это опять вне моего понимания. Теперь я знаю - нет у меня имени никакого, нет - и все, и плакать тут нечего. Но ты, ты - тебе ведь уже тогда все было известно. И что - хорошо тебе? Не верю.
А помнишь, я разговаривала сама с собой, помнишь? Ты задыхалось от злобы и беспомощности, издевалось как-то особенно тщательно, я не могла понять, почему. А теперь понимаю. Тебе тоже страшно одному, да? Если бы я тогда начала беседовать с тобой, было бы легче, правда? Да. Но только теперь мне все равно. Я сильнее тебя. Я живая. А ты всего лишь делаешь вид. Знаешь, зачем ты включаешь свет в окнах других корпусов, зачем не пускаешь меня туда, зачем дразнишь? Знаешь? Да ты посмотри на себя, ты ведь никто, ничто, жалкая пустая бесполая конструкция без сути, не одно и не другое, а что-то среднее, без мыслей, без памяти, даже без названия. Ты - сплошная имитация жизни. Все эти твои окна, краны, вода, газеты, ветер, мусор, мелкие глупые пакости - попытка имитировать жизнь. Ты ведь даже не Дом, а так - серединка на половинку, Здание, торжественное исключение из правила. Ты пьешь мои мысли, надежды, страхи, отчаяние, боль - пьешь, а использовать не умеешь. Знаешь, почему ты мне умереть не дало? Ты без меня не можешь, вот что. Тебе без меня страшно. Ты любить не умеешь, а хочешь, чтобы тебя любили, заставить пытаешься. Глупость какая, Бог ты мой, какая глупость.
Я устала от тебя.
Я все шла, шла, шла к чему-то сквозь мастерски сужаемое пространство...
Сначала к неопределенному, такому желанному "там", потом к воротам, потом поскромнела до входной двери, потом искала первый этаж, потом сузилась до скользкого, верткого слова "хотя бы"... А все-таки шла. Тебе, наверное, очень хотелось, чтобы мы шли вместе, правда? Мне действительно было очень тяжело одной. Но только так не бывает. Нет Нас. Нет Нас, понимаешь? Я есть, Ты есть, а Нас - нет. И не будет никогда. И вообще, в этих стенах слово Мы существовать не может. Потому что я живая, а ты пользуешься. Поэтому я шла мимо тебя, сквозь тебя - как угодно, но не с тобой. Только не с тобой.
И неправда, что я теперь нигде и ни с чем. Вот к усталости пришла, к равнодушию. Так можно быть всегда, вечно. Точно, теперь я никогда не умру. Потому что, чтобы умереть, нужно родиться и жить, а я просто существую, без начала и, видимо, без конца. Как будто это не я, а кто-то другой сказал - так складно и умно получилось, так язвительно. Мне тебя не жалко. И себя мне уже тоже не жалко.
Я устала от тебя.
Прости, не могу иначе.
Дом Полнолуния. Часть 3. Книга видений
Но ты заходи в мой Дом за углом
Этого дня.
Мы с тобой посидим за лунным столом
И помянем меня.
Зимовье зверей.
Сегодня зима, снова зима. Кто знает, которая это зима. Еще день, и я смотрю из окна своей комнаты во двор. С белесого неба без устали валится колкая крупа, ее подхватывает ветром и швыряет на стены Дома. Земля уже укрыта ею, вечные язвы и неухоженность теперь скрыты скромным холодным саваном. Не видно куч мусора, ржавых бочек, поломанных ящиков. Только ветер гонит по двору маленькие снежные вихри. Подумать только, а ведь всего пару дней назад было тепло, даже жарко. А теперь я стою, прижимаюсь лицом к стеклу и смотрю, как Дом купается во вьюге. Надо бы что-то сделать, куда-то пойти, затеять новую жизнь или хотя бы набрать дров для костра, но я не хочу. Я, не отрываясь, смотрю на холодный танец снега. Пойду сегодня во двор, буду там бродить среди леса ржавой арматуры и битых кирпичей, а за мной будет оставаться тонкая цепочка следов. Правый-левый, правый-левый. Снежинки облепят волосы и застынут на них серебряным шлемом.
Я буду жить дальше и дальше. Что-то я забыл. Что-то очень важное я должен сделать или вспомнить. Это как будто забыл закрыть кран или дверь, или закрыл, но забыл, как это было, и теперь ходишь где-то далеко, и время от времени тебя что-то донимает, и сам не знаешь, что. А потом вдруг, как молния: кран! дверь! Вот так же и со мной, но только сильнее, и я все никак не могу вспомнить, что же я должен сделать. Знаю только, что это случится вот-вот, и никак нельзя опоздать.