Ну-с, прекрасная незнакомка, пардон глубочайший,поспешил откланяться он, прикладываясь к бутылке. По подбородку потек ручеек.Был рад, был рад.
Постой,окликнула я. Зевс обернулся.Когда приедет патруль, здесь станет по-настоящему муторно.
Заметьте, я сказала «когда», а не «если». Все верно, дело времени.
Зевс поднял и опустил массивные плечи:
Ну и?
Чтону и? Это все, что ты можешь сказать?
Вот что, детка, давай урежем базар до кокетливого минимума: с того самого момента, как люди переступили порог магазина, каждый отвечает сам за себя. Таковы правила. Хочешь жрать в две глоткиумей быстро бегать.
Но все эти люди все эти люди! Ты их подставляешь.
Ни в какие ворота, черт побери! Где ты, кусни тебя грифон, воспитывалась? В одной из этих девчачьих гимназий с постоянной муштрой закона Божьего, телесными наказаниями и однополой влюбленностью? Детка, люди получили то, что хотели. Я тоже. Пару ящиков виски, коробку-другую изумительных сигар. Мой тебе совет: запишись в какой-то кружок. Изучай демонологию, например. Сделай хоть что-то, чтобы изменить это выражения лица. Будь заинтересованной! Чтобы в глазах был энтузиазм!
Потрепав меня по голове, Зевс, по-видимому, вспомнил, что еще не насытил свою жажду к стяжательству. Шатаясь, он бросился в ряд со спиртным.
Я пригладила волосы и стала искать отражающую поверхность. Что не так с моим лицом?
Аврора.
Георг держал в руке небольшую спортивную сумку на молнии, все еще с этикеткой. Брови черноволосого почти сошлись над переносицей. Происходящее явно было ему не по вкусу.
Динь-дон, это же злюка Георг.
Нашел я твои рыбьи яйца. А это что?он кивнул на монохромного уродца, которого я прижимала к животу.
Я показа ему игрушку:
Какой-то грустный гибрид. Я собираюсь взять его с собой.
Георг как-то совсем уж грустно посмотрел на меня:
Это не гибрид, Аврора. Это зебра.
Привет, мистер Зебра,я щелкнула игрушки по носу.Но я все равно буду звать тебя Грустный Уродец. Мистер Грустный Уродец. Ладушки?
Георг рассмеялся, но мне вдруг стало не до него, даже не до, прости Господи, зебры. Только сейчас я осознала кое-что. Я застыла, глядя по сторонам.
Картина была довершенной. Она опережала мои самые смелые догадки.
Супермаркет за четверть часа разнесли по кускам, оголили все пластиковые кости. Люди уничтожили все, что только можно, остальное утянули. Были к чертям разнесены даже элементы декора. Почему? Ради самого процесса. Толпауниверсальное сплочение, век ее не вечен, но то, что она успевает сделать за короткое время своего существования, поражает. Толпаорганическая модель; механизм, объединенный под единым началом. Быть гражданином толпызначит быть богом в своей закрытой вселенной.
Валялись пьяные. Не задумываясь, нужно это им или нет, люди тащили к выходу все подряд. Некоторые просто носились по рядам и, размахивая руками, выметали товары. Одного таково я оттолкнула от себя. От вони першило в горлевсевозможные подливки, кетчупы, шампуни, соусы, рассолы,все это оказалось на полу и смешалось.
Нам навстречу выскочил какой-то юнец и, согнувшись пополам, проблевался себе на ботинки. Отерев губы рукавом и пробормотав «извиняюсь, не ешьте лососину», он скрылся из виду также внезапно, как и появился.
Пора сматывать удочки и выгребать отсюда к чертовой мамочке,сказал Георг.
Глава 14
Дымились магазины. Осколки стекла отражали свет фонарей. Витрины превратились в ощетиненные рты, сквозь которые то и дело лезли черти с закопченными мордами, таща на своих горбах все, что плохо лежит. Чтобы там Зевс не говорил, все его призывы вылились в откровенный хаос.
Сигнализации звенели-разрывались. Кто-то подвывал им: «Смерть искусству! Смерть! Смерть! Смерть!» С верхних этажей на мостовую и дорогу бросали мусор. Дождь из жестянок, ошметков, окурков. Какой-то гад мочился с балкона. Он заметил, что я на него смотрю, и стал крутить бедрами.
И тут, перекрывая шум-гам, кто-то заорал:
ГАСТРОЛИ ИЗ АДА!
В визг сигнализаций уже давно вплетался этот странный низкий звук. Теперь он раскрылся во всей своей красечтото, приближаясь с каждой секундой, неслось по дальней улице.
Гастроли из ада.
Словами не передать, что после этих слов началось. Казалось, куда уже хуже. Оказывается, есть куда. У меня ослабли колени.
Черт,Георг потащил меня к мусорным бакам.
Да, есть вероятность,рассудила я,что нас не заметят, перепутав с банановой кожурой.
Заметьте: мы не бежали, а просто очень быстро шли. Никто ни из нас не хотел выказывать волнения. Однако волновались мы оба здоровоу обоих вспотели ладони. Попахивало безумством, особенно, когда приближается этот звук. Очень быстро шли, бросая косяки по сторонам, совсем как в фильмах про крутых парней.
Дотянешься до лестницы?спросил черноволосый. Его руки неожиданно вытолкнули меня вверх, на один из контейнеров.
Я задрала голову. Соты, соты, подвесные переходы, антенны. Встав на цыпочки, я протянула руки к перекладине. Подпрыгнула.
Слишком высоко.
Георг оказался рядом со мной, хотя я не слышала, как он залазил. Черноволосый обхватил меня руками чуть ниже поясницы. Мои ноги оторвались от земли. Кончики ногтей царапнули металл нижней перекладины лестницы.
Тянись!приказал он и рывком приподнял меня еще выше.
Есть! Я вцепилась в лестницу. Георг обхватывал мои колени. Я уперлась ногами в его плечи, как цирковой артист. Лестница была скользкой и чертовски холодной, ладони и подошвы скользили, как по голому льду, но я взбиралась все выше не смотря на панический страх соскользнуть, упасть, сломать позвоночник.
Наконец, я забралась наверх, оказавшись всего лишь на одном из переходов, с которого вела новая лестница. Подо мнойлист ребристого металла. От ударившего в лицо ветра закружилась голова. Я говорила вам уже, что терпеть не могу высоту? Зажмурившись, я сделала глубокий вдох и, злая на себя, пробормотала:
Не разводи нюни, Востокова, черт бы тебя дери.
Открыла глаза.
Сосредоточься на мелочах.
Когда в жизни зашкаливает показатель дерьма, сосредотачивайся на мелочах.
Щеколда.
Гадкая щеколда заржавела. Металл покрывала красноватая влага. Ржавчина. Я возилась с ней около минуты, прежде чем лестница, скрипя, поползла вниз.
Осторожно!крикнула я.
Движения Георга были пронизаны бескостной грацией. Если бы не сумка на плече, он бы взбирался и того быстрее. Я подняла взгляд. С двадцатиметровой высоты панорама открылась сногсшибательная. В буквальном смысле сногсшибательная.
Из арочных дверей супермаркета валил дым. Мохнатые существа с розовыми попками метались по «деревьям»-колоннам, будто ужаленные, и орали, орали, орали
Как громко и отчаянно они орали!
«Расценки на замаливание ваших грехов перед Белым Боссом изменились; прошу ознакомиться с новым прейскурантом, дети мои»,говорил наш местный священник, забивая косяк на ступенях церкви.
Глядя на улицу подо мной, я думала: такое не замаливается. За такое вас забирают на гастроли в ад.
Нельзя сказать, что в переходах, нагромождении лестниц и мостиков была система. Суповой набор металлического хлама, фанеры, сетей. Мы успели забраться еще на несколько пролетов, как с десяток оглушительно воющих фургонов перегородили улицу. То, что показалось из фургонов, построило волоски на моем теле по стойке «смирно».
У каждого свои черви в голове. Но у Министра внутренних дел они конкретные.
Фараонами оказались высокие шаколоподобные твари. Зверолюды. Полностью мутировавшие, уже не люди. В руках у них были загнутые вопросительным знаком палки. Лоснящаяся шерсть цвета остывшего пепла. Сутулые. Вытянутые морды. Возглавлял высыпавших из фургонов тварей один особенно высокий скелет. С черной от ярости мордой он выл:
Дерьмо вонючее! Отродье человеческое! Бесполезные куски мяса! Свиньи!
Скелет в два больших скачка нагнал улепетывающего подростка и, накинув на его шею край палицы, с остервенением дернул. Точно тянул добычу. Подросток упал.
Я закрыла глаза.
Не останавливайся. Продолжай взбираться,сказал Георг.
Снизу по возрастающей неслись крики. Визжала женщина. В следующую секунду ее визг булькающе оборвался. Я начала что-то мычать под нос, пытаясь заглушить другие звуки.
Мы остановились на высоте примерно сотни метров, чтобы перевести дыхание. Вернее, чтобы я перевела дыханиеГеорг совсем не запыхался. Раскинувшаяся под нами улица напоминала о себе сгустками света, пробивающимися сквозь рухлядь надстроек, механических сот.
Пульс колотил в ушах, эдакое «шух, шух, шух». Ощущение, как если бы кто-то выключил звук. Я прижалась лбом к ржавому металлу. От боли и холода сводило пальцы; ныли руки, особенно ладони; я столько раз билась коленями и локтями, что не сомневаюсь: на утро будут синяки. Если когда-нибудь настанет оно, утро это.
Георг сидел рядом, подтянув левую ногу к подбородку, и курил. У него на лбу выступила испарина, черные пряди прилипли к щекам.
Ты как?
Я лишь покачала головой.
В воздух поднялась сигнальная ракета и, заваливаясь на бок, разбрасывая красные брызги искр, потухла. После нее было еще четыре ракеты.
Щелчком выбросив окурок, Георг предложил забраться выше.
Так мы долезли до крыши.
Глава 15
Красная морось прекратилась. Застыло сказочное безмолвие. Ледяной ветер ворошил навешенные, как гирлянды, кабели, мои белые волосы, черные волосы Георга, обжигал вспотевшее лицо, забирался под куртку. Небо сияло отраженным от города светом. Красноватый купол, запруженный тучами. В небо, ближе к реке, врезались стеклянные небоскребы и здания, подобные тому, на крыше которого мы стояли,относительно невысокие, старые, навьюченные надстройками.
Я открыла рот в изумлении.
Фотографии в интернете, съемки с вертолета,ничто из этого не способно передать мрачного великолепия открывшейся передо мной панорамы. Если вы никогда прежде не были в Пороге, увидено повергло бы вас в ступор. Как меня сейчас.
Обозреватель гласит: «Если вы впервые в Порога, первым делом направляйтесь в Порт и купите билет на катер. Полюбуйтесь выжженными Чистильщиком водами реки, пошлите воздушный поцелуй в сторону Острова, самого большого острова на Днепре, нынчезакрытой территории, насладитесь чудесной панорамой на плотину».
Я видела реку. Днепр походил на беспросветную пропасть кошачьего зрачка, вокруг которого кудрявились электрические протуберанцы.
Я видела Остров. Он был амебой, залитой мягким светом, прожектора расчерчивали небо молниями.
Сквозь ржавые облака проглядывала молодая лунато выныривая, то вновь погружаясь в томатную пенку. Дым тянулся к луне с сотен и сотен трубиз сердца промышленной металлургической зоны. Крабовидная туманность обнимала всю северо-западную часть Порога. Масштабы промышленной зоны, язвой въевшейся в лицо столицы, поражали.
Дальше, за промышленным районом, едва можно было чтолибо различить. Обозреватель предупреждает: «Там свалки. Черные фермы. Непригодные для жизни пространства. Отбросы мешаются с отбросами. Пороговцы шутят: увидеть свалкии умереть. В каждой шутке, впрочем, есть доля правды». «Дети, ни за что на свете не ходите на черные фермы гулять. На черных фермах разбойники, на черных фермах злодеи, на черных фермах смерть»,добавляет Обозреватель.
Чем дальше от Центра, тем темнее. Где не черные фермы и свалки, там гнилое захолустье. Районы Упадка, окружающие оазис изобилия.
Я вдруг подумала о Викторе, о его неимоверно ярких глазах, будто в его душе ревело голубое пламя, будто по его венам текло летнее небо, будто он каждый день прикасался к солнцу. Виктор, милый мой Виктор, знал бы ты, как я хочу к тебе, как хочу обнять тебя, уткнуться лицом в твое плечо, и просто слушать твое дыхание, сердца стук
Уставшая, испуганная, опустошенная,хотелось плакать и смеяться одновременно.
Салют, родненькие! Не подскажите двум туристам, где в Пороге сытно пожрать можно?
Я с воплем отскочила от двух теней, шурша крыльями рухнувших с неба на карниз. Когти царапнули металл.
Ох, Борисонька, недорого! Ты забыл уточнить «недорого». Сытно, но не дорого.
Георг шагнул вперед, закрывая меня собой.
Вечер добрый,поздоровался он.
Один из крылатых, хихикая, потирая когтистые лапки, покосился на нас отливающим красным глазом:
Борисонька, ха-ха-ха, ты только посмотри! Человечишки такие потешные, когда напуганы. Эти пуговки, носопурки, бантики, попки так бы и ущипнул!
Испуг сменился холодной яростью. Я открыла рот прорычать «какие на хрен бантики и попки», но, точно почувствовав исходящие от меня нехорошие вибрации, Георг коротко глянул на меня.
Романтика,застрекотал второй монстр (Борисонька?). Он спрыгнул с карниза и выпрямился в полный рост аккурат перед нами. Стоит отдать ему должное: этот перепончатокрылый сукин сын был здоровенным, как гора. Лезть с таким в дракубыть полным кретином. Узкие щели глаз, усыпанная клыками пасть растянута в улыбке. Он смотрел на меня едва ли не с благоговением, склонив голову на бок.Влюбленные, полные надежд, планов на будущее, устраивают в тихую лунную ночь пикник на крышеУлыбнулся шире:Не хочу показаться бестактным, но меня прям распирает узнать, что у вас, родненькие, в сумочке-то.
Полная сумка вот этого,я сделала рукой неприличный жест. Ничего не могла с собой поделать.
Георг устало вздохнул.
Перепончатокрылые, пихаясь локтями, разразились смехом. Не смех, а грохот отбойного молотка. Еще чуть-чуть, и луна расколется надвое.
Ха-ха-ха! Видел, Борисонька? Ну и хамка!крылатый шутливо пригрозил мне когтистым пальцем.Грубиянка! Злобная прелестница! Так бы и ущипнул за эти щечки!
Ах, держите меня трое! Я влюбился в эту сахарную крошку!
Я сжала кулаки.
Я? Сахарная крошка?!
Господа, мы же джентльмены, а с нами леди,улыбнулся черноволосый.Давайте держать себя в руках. А чтобы утолить свой голод, вам достаточно спуститься метров эдак на двести. Там как раз произошла небольшая заварушка, - он добавил в голос болезненной псевдоискренности и добродушия, - и мусора хватит на всех.
Трепыхнув крыльями, Борисонька подался к нам:
Человечишка сказалмусор?
Никуда мы спускаться не будем. Двести метров? Нашли дурачков, ха-ха-ха. Да и зачем куда-то спускаться, если стол уже накрыт. Без обид, мои милые сахарочки, но сумка у вас уже трещит по швам. Пахнет икрой, между прочим. А что не съедим, то продадим: кольца, серьги, коронки, наручные часы.