Он высокий и смуглый, кареглазый и очень красивый. Правильные черты лица моему внутреннему художнику очень нравятся. Волосы его немного вьются и падают на высокий лоб, а в чётком контуре губ играет улыбка, делая молодого человека ещё краше. Никогда не видела, чтобы кому-то шёл чёрный цвет. Вот он, обладатель такого дара весь в чёрном, как на похоронах А вдруг, у него что-то случилось?
И мои мысли несутся от смущения к переживаниям.
Ты меня выпустишь?щёлкают два пальца перед моим лицом, и я, потупив взор, ухожу в другую кабинку.
У меня создаётся такое впечатление, что меня лишили девственности. Лёгкое опустошение и отсутствие понятия, что с этим делать.
Ты здесь работаешь? слышу его голос под шум воды.
Какая разница? бурчу себе под нос, но он слышит мой ответ.
А в каком отделе?
Монтировка.
А я тоже работать здесь буду.
Я бы предпочла подождать, когда он уйдёт, чтобы не встречаться с ним взглядом, но меня ждут. Две девушки на входе, это как-то «на покойника», третья очень нужна. Быстро споласкиваю руки. В этом туалете кран один, поэтому отжимаю территорию под струёй воды у мужских рук, хватаю бумажное полотенце, обтираю быстренько руки и несусь обратно.
Погоди! в его голосе растерянность.
Он вылавливает меня в коридоре, который пустует. Сейчас все на своих рабочих местах, в образцово показательных мастерских.
Мне надо, пытаюсь увильнуть, но он почему-то смеётся и ловит меня руками за талию. И я в порывах выкрутиться, налетаю на тележку с закусками, приготовленными для гостей.
Парень меня пытается спасти, но я уже споткнулась и лечу навстречу увольнению. Тележка из-под меня ныряет незнакомцу под ноги, и он тоже падает. Мы на пару летим летим на хлеб, что подаёт Лера богато одетой блондинке. И я лечу первой, на пол спиной, а парень сверху. Зажмуриваюсь, это будет больнее, чем упасть под автобус.
Но боли нет, я приземляюсь на мужское предплечье, голова мягко покоится на широкой ладони, попа тоже уютно устроилась в мужской руке. Сам любитель женских туалетов на мне сверху, и всё бы ничего, если бы не задранные вверх мои раздвинутые ноги, между которыми и лежит парень.
Хлеб-соль на подоконнике, осколки по полу раскиданы, бутылка вина в руках блондинки, она её выловила в полёте, знает девушка, что ловить.
Весело у вас, улыбается она и, обойдя нас стороной, направляется дальше по коридору, а за ней огромная делегация.
Петрова, рычит Саныч, показывая мне кулак.
Но! возмущается парень, что лежит между моих ног. Не грози девушке.
Я! Я вам такое такое устрою, гадюки подлые!
Мне кулак уже не показывает, угрожает Лерке и Катюхе.
Десять подвигов Ивана
Слёзы градом льются, я растираю их вместе с тушью, которую так экономила. Тушь заканчивается, а я водички добавлю, спицей по стеночкам баночки поскребу, и ещё хватает. Даже жалко, что придётся опять краситься. Всё чаще меня мысль посещает, что было бы экономней не наводить марафет и не покупать модные вещи. Я, конечно, мечтаю о принце на белом коне
Он спешно вылетает ко мне из прилегающего коридора. Виновник всех моих бед. Я поворачиваюсь к нему задом и продолжаю подметать осколки фужеров с пола.
Они вычтут мне из зарплаты всю эту посуду. Хорошо, что вино уцелело, говорят, оно французское стоит неимоверно, жалостливо говорю я, и не сдерживаюсь, опять реву.
Не плачь, из моей зарплаты вычтут, тихо отвечает кареглазый. Меня на работу приняли, обещали через десять дней аванс.
Это успокоило. Значит, можно не беспокоиться о неплановых тратах. Я подхожу к подоконнику, там лежит хлеб, на пол он не упал, сразу улетел сюда. Оторваю кусочек и пробую. Вкусно, как!
Может, и соль сметёшь в кулёчек, троллит он.
Видно, голодом не сидел, я беру хлеб подмышку и направляюсь ближе к своей мастерской. Рабочий день никто не отменял.
Иван, он подаёт меня руку, и я думаю, пожимать или нет. Он мне нравится, но не заладился день у меня.
Кристина, стараюсь хлеб не выронить.
Раз ты моя единственная знакомая, выручай. Жить мне негде. Можно, я у тебя поживу десять дней до аванса, потом квартиру сниму и съеду.
У меня места нет!
Я на полу посплю, расплывается он в улыбке. Если откажешь, я попрошусь здесь пожить у сторожей, там вроде есть комната
В той комнате для жизни нет ничего, возмущаюсь я. У меня просто А вдруг ты маньяк?
Нет, маньяков на работу сюда не берут.
Он отворачивается и начинает смеяться. На его красивом лице отображается неподдельное удовольствие.
И? Что смешного? не понимаю я.
Попал я, пытается взять себя в руки. Так как, пустишь? Кормить себя сам буду. Через десять дней заплачу.
Не надо платить. Я подумаю, я тащусь в мастерскую, чувствуя его пристальный взгляд на своей фигуре.
О нём я не думаю. Девушки в мастерской щиплют хлеб, лежащий на моём верстаке, а я не спешно приступаю к работе. Наушники в уши и вперёд.
Доделываю работу самой последней. Егор Алексеевич, что выдаёт и собирает золото, терпеливо меня ждёт. Взвешивает изделия, кусочки, стружку и золотую пыль. Говорит мне потери. У меня всегда минимальные, я очень аккуратно работаю. Поэтому мне доверяют высокую девятьсот пятьдесят восьмую пробу золота.
В раздевалке уже никого нет. От хлеба пучит живот, натёртые ноги не хотят в полусапожки на каблуке. Насильно заставляю себя одеть обувь. Стону от боли, иду на выход. Вот ведь день неудачный! С утра не задался.
На улице опять холодно, ещё и темно. Чуть не упала прямо на выходе. Меня поддержал мужчина в кожаной куртке со спортивной сумкой через плечо. Смотрю на него и не сразу узнаю.
А, это ты, выдаю разочаровано.
Подумала? Можно, немного у тебя пожить? спрашивает Иван.
Я с тоской смотрю на будку охраны. Если его взяли на работу, то добрые охранники пустят переночевать. Но там ни кровати нормальной, ни холодильника. А Ваня красивый. Нормальное оправдание нашла я своему поступку.
Пошли, вздохнула я и аккуратно пошла по скользкой дорожке.
Иван взял меня за руку, и стало, как-то надёжно передвигаться в темноте по льду. Мы прошли парк и вышли к остановке. Молчали. Он держал меня за локоть, я не смотрела на него.
В автобусе, я искала место, но пришлось стоять. Ноги ужасно болели, и когда мы вышли, Иван спросил:
Ты морщишься, что болит?
Ноги натёрла.
Я ахаю, когда он подхватывает меня на руки.
Ты что? смеюсь, хватаясь за его шею, чтобы не упасть. Я тяжёлая.
И сколько в тебе веса, тяжёлая?
Сорок девять килограмм.
Сто сорок девятьэто тяжёлая, улыбается, идёт вперёд. Адрес говори.
Мне приятно, что он так поступает. Страшно от того, что это может оказаться уловкой, и я буду изнасилована или соблазнена в эту ночь. И больно от своего одиночества.
Иван не отпускает меня и на лестнице, поднимается на третий этаж, где приседает, чтобы я могла открыть замок. Торжественно несёт меня по длинному коридору общежития, оглядываясь на кухню, огибая детей на велосипедах и выставленный хлам.
Мы заходим в мою комнату. У меня уютно и всё есть. Только готовить приходится на кухню ходить, а так малюсенькая прихожая с вешалкой, тут же холодильник и уголок, куда влезла душевая кабинка с унитазом. Арка с полками, через неё попадаешь в комнатку, где раскладной диван, столик с двумя стульями и шкаф купе во всю стену. Есть панель телевизора. Большое окно, за которым светятся огни спального района. И освещение комнаты фантастическое, малике лампы встроенные в потолок кругами, соединяет светящаяся изогнутая полоса. Очень красиво.
Иван скидывает на ходу туфли и проносит меня в комнату, усаживает на диван и приклоняет передо мной колено, словно, собирается делать предложение руки и сердца. Его руки сдирают с меня обувь, и я стону от боли.
Колготки снимай, а то насмерть прилипнут к ранам.
Я покорно снимаю колготки. Успокаивает то, что он не смотрит, как я это делаю, а хмурит чёрные брови на мои ступни, с которых действительно с трудом отдирается капрон. А дальше происходит что-то совершенно непонятное. Парень берёт мою ногу в свои ладони и начинает раны зализывать. Хочу сказать, что йод в аптечке, но теряю дар речи.