И все-таки сдвинулась с места, налила себе в бокал воду и подошла к окну, выглядывая Кейела. Камень стал легче и в кои-то веки застучал. Но во дворе парня не оказалось, и булыжник снова притворился мертвым. Куда подевался этот простак? Где он? Где?
В Солнечной я кое-что разузнал о Кейеле, произнес Роми, шурша за моей спиной свитками и хлопая полками, пока ты от него шарахалась. Он был любопытен мне не только, как рычаг давления на тебя, но и с исследовательской точки зрения, поэтому моя идея нравилась мне со всех сторон. Вот только я надеялся, что он увяжется раньше, чем мы уйдем из Заводи. А потом одним рассветом я проснулсятебя нет. Немного позже, другим рассветом, мне принесли Кейела. Он был без сознания, весь горел и бредил. Елрех водила к нему каких-то алхимиков и целителей, поэтому оклемался он скоро. Я не мог выставить его за порог сразу же, да и не планировал, ведь не знал, дождусь тебя или нет. И с Кейелом хоть не скучно. А потом я разговорил его, и от того, что он рассказывал мне, у меня до сих пор хвост сжимается и твердеет.
Вскинув брови, я обернулась к Роми. Он постучал стопкой бумаг по столу, выравнивая ее, затем положил в полку стола и приглашающим жестом указал на диван. Я не стала отказываться.
Так ты голодна? проявил вежливую заботу.
Нет, переходи к сути.
О голоде, который давал о себе знать на улицах города, я позабыла при встрече с Кейелом. При встрече с ним многое вылетело из головы. Например, я даже не поинтересовалась, как дела Елрех.
Погладив бархатную обивку дивана кремового цвета, глотнула воды и закрыла глаза. Кто говорил, что вода безвкусная? Катая ее на языке и наслаждаясь вкусом, я слушала вкрадчивый голос Роми.
В деревне нам только и говорили о скверных мыслях Кейела. Думаю, что жители Солнечной всем об этом рассказывают, чтобы хоть кто-то избавил их от позорного парня.
Не думала, что он им чем-то мешает, призналась я, открывая глаза. В моем мире сильные дети тоже обижают слабых детей. Не научи их хорошим манерам и дай им дурака, они слетятся в стаю и начнут его лупить. Да и взрослые вмешиваются не всегда.
Ромиар облокотился на стол и с хмурым взором покачал головой.
Асфи, все намного сложнее, чем опасные игры детей, в которых нас тогда убеждали. Все настолько сложно, что даже Кейелу проще заслониться от ненависти самообманом и жить в иллюзиях о том, что он нужен хоть кому-то.
Это он о ком? О Лери?
Окончательно заинтересовавшись, я кивнула и стала внутренне собирать силы. Если бы только знала, сколько их понадобится, то предварительно озаботилась бы успокаивающим зельем.
Ромиар рассказывал все, чем поделился с ним Кейел. И чем больше я слушала, тем невыносимее становилось молчание. Шок гасил злость, но ненависть возрождала ееи так по кругу. Мне казалось, я уже повидала многое. Что еще может не уложиться в моей голове?
Для современной Земли мысли Кейела показались бы смешными, нелепыми. Для жителей деревни Солнечная они стали ударом по восприятию мира. В итоге наступил момент, когда они все-таки рискнули вместе ударить пугающего мальчика в ответ.
Запомни вот что, попросил Роми, царапая коготком основание рога, родители всегда запирали его в кладовой за провинность, но никогда не забывали покормить и дать воды. А в тот раз забыли. Прикрыл желтые глаза. Я отставила бокал, опасаясь разбить его при очередной волне злости. Духи отдали им сына на воспитание, я самолично вернула его им, а неблагодарные люди не приняли наш общий дар. Обманули. Асфи, позже он узнал причинув его матери зародилась новая жизнь, и они с отцом извинились. Так и сказали, что позабылись от счастья. Но это случилось несколькими периодами позже, чем он пережил весь этот кошмар. И судя по его рассказам, он, если и связывал эти события, старался от них отстраниться. Ему нужно хоть кому-то доверять, хоть кому-то быть нужным, иначе
иначе смерть становится привлекательнее жизни. Это ясно любому живому существу. Это понятно мне теперь, как никогда прежде, несмотря на то, что Елрех, да и кажется, Роми, приняли меня. Даже взрослому тяжело жить ненужным, так каково же было ребенку?
Как выяснилось, отец наказывал Кейела и до этоговыбивал зубы, разбивал лицо, швырял ребенка, и тот расшибал колени, руки. Он устал от сына, которого было невозможно перевоспитать, и лупил его. По любому случаю мальчика запирали в холодной кладовой, чтобы он сам подумал и понял, за что его наказывают. Это была обычная практика привычного воспитания. Однако в очередной вечер произошел немыслимый перегиб даже по меркам цивилизованных фадрагосцев. Ребенок всего лишь предположил, что Шиллиар, небоне то, чем его считают. Отцу хватило короткой фразы, чтобы собрать всех односельчан на берегу реки. Кейела публично осудили и, привязав к столбам, стали хлестать.
Я не представляю, что было с его спиной, уронив голову на ладони, безжизненным голосом бубнил Роми. Кейел сказал, что перестал ощущать боль, когда обмочился. Ты представляешь, как надо бить и сколько, чтобы жертва перестала контролировать естественные желания? А перестать чувствовать боль? Посмотрев на меня, скривился в отвращении. Как их не ненавидеть? Как не бояться таких? И нас, беловолосых шан'ниэрдов, потом обвиняют в нетерпимости. А они сами? Увидели, что ребенок перестал сопротивляться и плакать, что он сходил под себя, и решилимало! Будто они уже не могли остановиться!
Не могли Толпа с ее мышлением, как Титаник: если разгоняется, тяжело остановить. Я опустошила бокал и посмотрела на графин; сухой язык царапал небо. А Ромиар продолжал терзать сердце, ожившее не к месту.
Часть скверны вышла! возмутился он. Они обрадовались, но даже не сговариваясь, поняли, что остальное выйдет только с болью. Они требовали от мальчика раскаяния! Но разве кто-то слушал его? Ни один! хлопнул по столу. Ни одна паскуда!
и вместо плети отец взял палку. Он заботился о любимом сыне, спасал его от скверны. Он плакал и бил, плакал и бил, плакал и снова бил. До тех пор, пока сын не потерял сознание.
Говорил, что проснулся из-за голосов вокруг, прижимая к губам дрожащие руки, сложенные замком, тихо произносил Роми. Его, беловолосого шан'ниэрда, стремящегося всегда к лучшему, трясло от пересказывания чужой истории вслух. Говорил: в первое мгновение понять не мог, что происходит
Светило солнце, над головой пели птицы, шумели рогоз и камыш, а в лесу, раскинувшимся неподалеку, тявкало зверье. Кейел очнулся от боли, мокрый, продрогший и обессиленный. Его расталкивали и раскачивали, надавливая то тут, то там на ноющее, горящее огнем тело. Знакомые голоса сначала обрадовали, потом испугали, а затем снова обрадовалидеревенские дети нашли его на берегу реки. В нем затаилась надежда, что из него вывели скверну, что он прощен, и теперь жизнь изменится. Но он устал настолько, что не мог поделиться своим счастьем, не мог толком открыть глаза. Только мычал и с трудом дышал. И когда был перевернут на спину, услышал слова, из которых понял, что его кошмар только начинается. «Они сказали, что скверна должна выходить с кровью! повторяли рассуждения вчерашние приятели, перебивая и перекрикивая друг друга. Надо чтоб больно было подольше! Нет, черное нутро надо освободить! Да, так говорили!»
Он слышал шорох, беготню. Почувствовал запах костра, а затем жжение то в руке, то в ноге. Боль и шипение К запаху костра добавилась вонь жженной плоти и волос. «Он стонет! Хватит! Ему уже больно!»останавливала всех Лери. Но остальные были убеждены, что стонет глухо, а значит, ему не больно.
«У кузнеца красное железо видели?! Оно в огне лежит и потом долго красное! Такое надо брать!» «Возьмем у него то, что он выкидывает в конце двора, а потом обратно вернем» «Он не заметит» «Точно!» «Хватит! Ему же уже больно!» «Не хватит! Он даже не двигается!» «Вспомни, как ночью вопил! Так даже девчонки не вопят» «К кузнецу! К кузнецу! Давайте, кто первый!» «Освободим черное нутро!»
Он надеялся, что они не вернутся. Надеялся, что силы восстановятся раньше, чем они вернутся, чтобы успеть спрятаться. Но время шло, а он так и не смог пошевелиться. Не мог отогнать от себя даже мух. Особенно запомнил, как самая наглая заползала в рот, перебирала лапками, цепляясь за передние зубы. Он терпел.