С другой стороны, ее слепая вера в человечку обнадеживала. А вдруг и впрямь Асфи вернется? Хотелось бы, чтобы вернулась. И пусть влюбляющегося Ромиара она уже не спасет, но нам с Елрех не помешало бы, чтобы она выполнила все обещания. Плохо лишь становилось от мысли, что меня Асфи никуда не звала и лично мне ничего не обещала. А если прогонит прочь, что делать?
Незаметно прошло времяСолнце постарело и медленно умирало. Мы вернулись домой, разошлись: яв комнату, Елрехс новыми зельями в кладовую. Я поднимался по лестнице, когда наткнулся на Ромиара; он стоял, опираясь на перила, и провожал фангру внимательным взором.
Как прогулялись? поинтересовался он.
Хорошо.
Хорошо, выдохнул, потирая переносицу. Если ты не устал, то я бы не отказался от твоей компании.
Я кивнул.
Только переоденусь. Миновав его, уточнил:Хочешь поговорить о чем-то конкретном?
Он покачал рогатой головой и последовал за мной.
О чем угодно, лишь бы Покрутил пальцем в воздухе, указывая в потолок. С каждым рассветом труднее. Думаю, ты понимаешь, о чем я.
Понимаю, заметил.
И только после этих слов я вдруг действительно понял, что с ним происходит. Сердце упало в пятки, за спиной вместо Ромиара почудился мертвец. Посочувствовать ему? Сказать, что сожалею? Нет. Лучше и не спрашивать, сколько он еще будет в порядке, и не напоминать о том, какая участь его ждет. Зачем он вообще покинул дом? Только ради похода?
Духи Фадрагоса, пусть Асфи вернется.
***
Аня.
Ты верил мне, верил своим духам, верил в свою миссию, а теперь Посмотри, что стало. Посмотри, чем наградили тебя Повелители. Тебя просто не стало. Поэтому-то я праванельзя никому верить. Ни в кого верить нельзя сильнее, чем в себя и свои силы. Я. С самого начала и до самого конца есть только я. И вот если я с чем-то не справляюсь, то мне никто ничем не поможет. В этом мне импонируют взгляды васовергов, вроде Дарока. Слабым нужна поддержка, а сильные справятся и без какой-либо магии.
Моя тень росла, дотягиваясь до кинжала, лежащего на символе оружия. Колени ныли, ноги затекли и онемели, а в душе царила пустота. Так я не уставала морально даже на севере, где пробыла сама с собой гораздо дольше. Возможно, это из-за того, что там я могла отвлекаться от раздумий на дела: на поиски пропитания и тепла, да даже просто на хождение в пещере из угла в угол. А тут приходится сидеть на месте и смотреть в одну сторону.
От внезапного хора голосов я вздрогнула. Васоверги волной подхватывали, незнакомые слова песни. Дарок говорил, что петь не обязательно, да и вряд ли я бы сумела так издеваться над горлом и языком. В душе росло волнение. Утомительно долгий день наконец-то заканчивался. Пока продолжалось песнопение, я быстро прокручивала в голове все, о чем успела сегодня надумать. И приходила к выводу, что в чем-то васоверги действительно оказались правыя снова злилась. Не от голода и перегрева я до боли сжимала челюсть, не из-за усталости тряслись руки и колотилось сердцеиз-за злости. Она взорвалась с первым голосом, прозвучавшем над плато и росла, росла, росла Вскипала с каждым горьким воспоминанием, распирала изнутри с каждым подведенным выводом. Одни потери, одна боль, один траур. С каждым шагом пути я могла приобрести ценность, но обязательно теряла что-то взамен. Феррари, Тиналь, Фираэн, Бавиль Множество потерь. И одна утрата должна была стать наградойКейел. Разве я не заслужила? Разве я недостаточно разбила сердец?!
Я запрокинула голову, адресуя ненависть к Повелителям. И хохотнула, понимая, что им плевать. Ненависть заслуживаю только яовца на заклание. Мои тупость и упрямство разрушили все. Я все усложняла.
Дарок впервые, как уселся на колени, зашевелился. За ним следом задвигались и другие васоверги. Все подтягивали к себе обессиливших от солнцепека «викуний». Я нащупала горячую цепь, тоже дернула и удивилась, сколько силы во мне осталось. Животное не сопротивлялось: кое-как перебирая копытцами, позволило подвести себя к закоченевшей тушке зайца и рухнуло рядом. Кинжал согрел руку, «викунья» не сопротивлялась, под давлением второй руки послушно укладывая голову. Острый клинок чиркнул, отнимая очередную жизнь.
В этот раз крови было больше. Она брызнула, пачкая светлый мех, растеклась, заполняя желобки, промочила мои штаны на коленях. Пока «викунья» успокаивалась, рвано дыша, я гладила ее и шикала. Вскоре подставила чашу, наполняя почти до краев и вспоминая, как когда-то на севере Кейел заставлял меня пить кровь овцебыка. Наша тогдашняя ссора уже не вызывала слезы, но добавляла злости.
Наполнив чашу, я поднесла ее к губам. Сделала большой глоток и поморщиласьот металлического привкуса свело зубы, от соленогозатошнило. Умывшись остатками, облегченно выдохнула. Можно вставать. Черт возьми, можно вставать
Полминуты пришлось двигать ступнями, чтобы ощутить их. Как только ноги пронзила сотня невидимых иголок, я встала на одно колено. Дарок предупреждал, что вставать быстро нельзяэто опасно даже для васовергов; они часто ломали ноги, просто поднимаясь резко после ритуала Ярости.
Ушло еще не меньше пяти минут, прежде чем первый васоверг впереди осмелился встать в полный рост. Он хорошенько потянулся и повернулся лицом к западу. Я последовала его примеру, окинула беглым взглядом собравшихся существ и вдруг понялая не боюсь. Совсем.
Раздражение, злость, затаенная радость, что Солнце наконец-то умерло, и желание побыстрее все закончитьвсе это перемешивалось, чередовалось, завися от внешних факторов: освежающего ветерка, зноя, исходящего от земли, мокрых штанин на коленях.
Внезапный хлопок по плечу. Тяжелый. Я оскалилась, мгновенно оборачиваясь. Архаг рассмеялся.
Чувствует, с довольной улыбкой произнес Гахсод, глядя на меня.
Много Ярости впитала во время смерти? спросил Архаг. И указал на красное пятно, размазанное по горизонту. Еще можно впитать. Впитывай.
С другой стороны подступил Дарок. Склонился, обдавая кислым зловонием, и прошептал:
Я укажу тебе на воина слабее. Убей его. И посмотрел на меня, кривясь от злости. Крепко ухватил за подбородок, потянул вверх, вынуждая подниматься на носочки. Убьешь, воинственная человечка, или подведешь?
Рывком отвернувшись, я вырвалась. Под оглушительное сердцебиение выплюнула:
Убью!
Помяла челюсть, избавляясь от тянувшей боли. Дарок вновь шагнул ко мне, а я отступила, но наткнулась спиной на Норкора. Загнанная в угол, задышала чаще. Хотелось вдохнуть свежего воздуха, избавиться от крови, опять очутиться совершенно одной и жить воспоминаниями. Снова и снова дышать ими.
Не опозорь меня, вполголоса произнес Дарок, глядя мне в глаза. Если сдохнешь, я сброшу тебя с утеса и выставлю вокруг твоего тела своих воинов, чтобы ты гнила, как можно дольше. Чтобы птицы Солнца не смели освобождать твою душу. Ты поняла меня? Я позволил тебе ступить на великую землю, на самую священную землю в Фадрагосе. Я открыл тебе эти земли.
Я нахмурилась, вслушиваясь в его речь. И с каждым словом давила в себе желание, вытащить кинжал и перерезать ему глотку. Как он смеет?
А Дарок продолжал:
За последние рассветы я многому научил тебя, и все васоверги на священном плато знают об этом. Не опозорь меня. Я привел тебя домой, теперь не смей мешать мое имя с грязью.
Не ты. Я подалась вперед. Он насупился, и захотелось многое объяснить ему, рассказать, кто стал моим ключом от нового дома, кто научил меня всему, но он был не достоин этих знаний. Не ты, Дарок. Не ты.
Я отступила, выбралась из тесного капкана тел и подошла к своей жертве. Сняла ошейник, вытащила кол и, не оглядываясь на приведших меня васовергов, направилась к сгущающемуся столпотворению в центре. Оттуда уже доносился шум, споры. Видимо, сильнейшие мужчины рвались в бой первыми.
Цепь на плече прилипала к коже, ошейник ритмично ударялся о лопатку. Каждый шаг сопровождался растущей внутренней силоймне нужно, я должна. Справлюсь, деваться некуда. Слова Дарока набатом отдавались в голове и обижали. Его забыли в этом мире, о нем никто не помнит. Ни о жестоком Вольном, ни о ведьме, проклятой и преследуемой всем миром. О нас забыли, Кейел, когда ты просил не забывать. И я не забуду. Тем более не оскверню твое имя.