И ты ушел? теперь я слушала внимательно.
Ушел не сразу. Своих родителейтех, кто меня кормил и воспитывал, бросать не хотел. Мне было больно с ними расставаться. Но они поступили честно, пусть и сильно опоздали: они рассказали мне всю правду. Они плакали, ковыляя со мной до самого леса и обнимая напоследок. Мы знали, что больше никогда не свидимся. И явасовергтоже плакал, оставляя стариков одних. Я ведь с каждом рассветом, пока у них жил, вставал и шел проверять, не померли ли. И как дожили-то до таких периодов? Потом мне без них пришлось несладко. Гахсод подтвердит. Подтвердишь ведь?
Он, как ты, язык один знал, мгновенно подхватил трехрогий, с паузой подбирая слова. Я учил его.
Он доброту проявил! отметил Дарок.
Редкое везениетакой васоверг на пути в беду, проговорил Архаг.
Он был младше, когда я наконец нашел кандоррхор. Это наша среда взросления, Асфи. Васовергу нельзя без нее. Она учит нас выживать, укрепляет и позволяет понять, кто мы есть на самом деле. А вы живете с дурью в голове, себя не зная и только оглядываясь на других. Моя мать хотела как лучше, а в итоге едва не обрекла мою жизнь на страдания. А теперь засыпай, Асфи, и не смей просыпаться до тех пор, пока я не подниму тебя. Знай, что если б мы хотели навредить тебе, то сделали бы это сразу. Я принял тебя в своем доме, кормлю тебя, терплю тебя, а тебе и этого мало, чтобы доверять мне.
Те опасения исчезли той же ночью. Нет, я не выпустила кинжал из руки, не перестала просыпаться от каждого шороха. Однако почему-то эти откровения позволили увидеть в головорезах разумных существ. Наверное, поэтому спустя несколько дней я запросто входила в их дом, ночевала с ними под одной крышей и спрашивала обо всем, что меня интересовало. Если васоверги могли ответитьони всегда отвечали, в ином случае прямо говорили, что я сую нос не в свое дело.
Поздним вечером я сидела у камина, прижимая к груди рубаху, пока мозолистые руки Норкора царапали спину и плечи. Сначала от силы, с которой он мял мышцы, было больно, приходилось стискивать зубы, но вскоре боль уступила место жару, а позже и вовсе захотелось разлечься удобнее и стонать от удовольствия. В это время Гахсод стучал склянками, что-то разводил в них, разливал. Дарок и Архаг, сидя за столом, пили горький отвар и о чем-то говорили на васовергском.
Следующей Луной поешь, внезапно прокаркал Норкор. И ущипнув над лопаткой, добавил:Быстро теряешь плоть.
Вес, поправила я. Теряют вес, худеют.
Худеют, повторил он. Следующей Луной перестанешь худеют.
Я усмехнулась, но исправлять не стала. Он, подпортив настроение, внес условие:
Только выживи.
Я не чувствую голода, я поспешно перевела тему от риска и возможной смерти. Как выяснилось, нельзя обойти законы там, где их практически нет. Придется выбрать противника. Желудок перестал болеть, и теперь я ощущаю сытость просто от питья.
Скоро нельзя будет пить.
Помню.
И все ради того, чтобы ничего лишнего не занимало тело во время ритуала. Звучало красивосолнце напитает яростью все, что свободно. Но я понимала, что все куда банальнее: мне не приспичит по нужде в ответственный момент.
Из двора донесся шум, отвлек от болтовни. Дарок с улыбкой что-то громко произнес, а потом перешел на общий:
Хочешь посмотреть на Хайко, Асфи?
Меня едва не передернуло, но ради приличия я не отказалась. Отвернувшись от мужчин к камину, натянула на себя рубашку. Облегченно вздохнула, когда узнала, что во двор к ящеру выходить не будем, а понаблюдаем за ним из окна. Дарок пропустил меня первой, но предупредил, чтобы не заслоняла его.
Нас он знает и узнает даже в темноте, а ты ему не знакома. Пусть видит меня рядом с тобой и чует наши с тобой запахи.
Тяжелая ладонь лежала у меня на пояснице, согревала через рубашку, нервировала. Прежде чем всмотреться в ночную мглу улицы, я повернула голову и, глядя в ласковые глаза Дарока, прямо сказала:
Не хочу показаться тебе грубой, но твоя рука на моей спине меня смущает. Я не знаю, что этим жестом ты проявляешь.
Хочешь наполнить мой жест смыслом? он улыбнулся шире. Каким?
Сердце мигом обратилось в твердый уголь. Я провела пальцами по подоконнику, собирая ими каменную крошку и обдумывая, как отшить главаря.
Эта могла бы быть забота о подопечной или подруге, медленно произнесла, наблюдая за ночной трапезой дракона. Такая же забота, как ты проявляешь к своим васовергам. Но ты ведь не кладешь на их поясницы руки?
Не кладу, он шумно вздохнул через нос, чуть сводя пальцы, но оставил все, как и было.
Вокруг драконатонкого, изящного и гибкогосветилось зеленое облако яда. Он вел концом хвостаи в воздухе оставался едва заметный след. Хайко и дела не было до того, что творилось в доме. Разместившись на просторном заднем дворе-пустыре, он прижимал лапой туши, с громкими чавканьем и хрустами отрывал от них куски и жрал. Изумрудные глаза иногда сверкали ярче яда и каких-то вкраплений на туловище и сложенных крыльях.
Думаю, продолжила я более твердым тоном, вспоминая, как мы с Кейелом стояли под пламенем дракона, ты не проявляешь заботу о своих васовергах через прикосновения, потому что уважаешь их. Я тоже хочу твоего уважения, Дарок. Повернула голову, снова находя серые глаза. Позволь мне его заслужить.
Он не смутился. На лице, изуродованном шрамом, не дрогнул ни один мускул. Однако рука перестала греть кожу.
Как тебе мой Хайко, Асфи? спросил Дарок так, словно не пытался только что со мной заигрывать.
Теперь я понимаю, откуда в твоем голосе гордость, когда ты говоришь о нем, я тоже стала щедрее на похвалу, а улыбка растянулась самая настоящая, искренняя. Только ему еще расти и расти.
Вырастет. Я все для этого сделаю.
***
Кейел
В первое мгновение я не поверил Ромиару. Он выглядел озадаченным, пока стряхивал капли с тарелки. Хмурился, насухо вытирая ее. Сам попросил Итъял подогреть воду, которая даже не успела остыть, и опять накрыл кружку. Ждал, не отрывая от нее пристального взора и барабаня когтями по столу. Увидев, как тарелка дрогнула, отозвал духов и зажмурился. Он не спешил, позволяя воде остыть. Затем присел перед столом на корточки и двумя руками осторожно поднял тарелкукапли воды собирались на дне, тяжелели и падали.
Сколько раз я это видел? задал он вопрос, на который ответ не требовался.
Вера в успех пришла только тогда, когда он попросил меня сесть и поделиться с ним мыслями. Как он выразился, рассказать свою теорию. И я рассказывал. Начал с того же похода в горы с дедом. Объяснил, что замечал повторение жары, холода и даже ветра. Не заметил, как разоткровенничался, позволяя себе без остановки фантазировать о том, что такое Шиллиар. И Ромиар тер виски, когда я говорил, что над нами может быть такой же стеклянный купол. Что земля везде пропитана влагой по-разному. Возле Солнечной есть и озера, и реки, а ветер почему-то часто дует в горы. Он кивал, соглашаясь, что, возможно, там поднявшаяся к небу вода собирается в большем количестве и остывает.
Об этом нельзя никому говорить, строго произнес он, сидя напротив и глядя на пол.
Мне об этом можно было не сообщать. Я узнал это правило еще в детстве. Многие мысли, озвученные вслух, приносили только наказание. Когда-то, когда я умел считать только до двадцати, я рискнул подсказать отцу, что можно вести подсчеты слез Шиллиар, сберегая засевы полей от воды. Тогда он выбил мне два зуба. На их месте выросли новые, но я знал, что эти последниебольше не вырастут.
Нас дважды звали ужинать, но Ромиар прогонял слуг и полушепотом допытывал меня обо всем. Я мог в любой момент встать и уйти, но вместо этого сидел и надеялся, что этому шанниэрду удастся вытянуть из меня по зернышку абсолютно все, что я с трудом забывал.
Кейел, я тебе не враг, громким шепотом заверял он. Твои односельчане тебя не жалели: они мне многое рассказывали из того, о чем ты сейчас молчишь. Они, видимо, думали, что я сам решу сдать тебя гильдии Справедливости и буду судить за ересь. Теперь я хочу разобраться, где правда, а где сплетни старых идиотов. В одном они только правы: о таких вещах нельзя говорить во всеуслышание. Твои теории могут разделить существ, а это приведет к войне.